Екатерина Черкасова - Маска, я тебя знаю
Охранник был предупрежден, но мне все же пришлось показать ему студенческий билет.
Я направилась в комнату дежурного врача, где меня ждал Орлов.
- Здравствуйте, Настя! Вы превосходно выглядите, но у вас очень озабоченный вид. Раздевайтесь и присаживайтесь,- Орлов галантно помог мне снять шубу и подвинул стул,- хотите кофе?
- Лучше чай,- попросила я.
Орлов приготовил чай, поставил на столик сахарницу.
- Не волнуйтесь, Настя,- я слушала его удивительный голос
и действительно понемногу успокаивалась,- у нас много времени, торопиться некуда.
- Хорошо,- я сделала маленький глоток горячего сладкого чая.
- Рассказывайте все по порядку, не переживайте, мы ничего не упустим,подбодрил он меня.
Я посмотрела на Орлова, хотя до этого почему-то не могла поднять на него глаза. Его спокойный голос придавал мне уверенности в себе, я чувствовала его поддержку, я еще не начала говорить, а мне уже казалось, что он все знает и понимает. Мне стало легче от мысли, что кто-то может разделить со мной мои страхи и опасения, объяснить мне, что со мной происходит.
* * *
Я проговорила без остановки почти час. Ячестно рассказала о себе все, поскольку рассказывать-то особенно нечего. Я подробно описала мои сны, где я то наблюдаю со стороны за другой девушкой, то сама становлюсь ею. Рассказала о периодически возникающем у меня "дежа вю" с обмороками. О том, что мне казалось, как за мной однажды следил неизвестный мужчина. Рассказала, почему не состоялась наша встреча с Андреем Юрьевичем, о моей травме, знакомстве с Сашей, Лидией, пластической операции, свадьбе, Париже. Наконец дошла до того момента, как я впервые в жизни "грезила наяву", видя своего мужа таким, каким он никогда не бывал раньше, как снова появился страх и ночные кошмары, где теперь участвовал и мой муж. И, наконец, выдала последний, как мне казалось, решающий факт- рассказала, как я внезапно стала понимать и свободно говорить по-французски. Закончив рассказ, я на секунду замолчала, а потом попросила:
- Андрей Юрьевич, вы не могли бы сделать мне одолжение?
- Да, Настя?
- Мне до сих пор не верится, что это правда. Нет, я помню официанта, и все эти разговоры, но я боюсь, что это был сон. Вы не можете как-нибудь проверить это? Вам я точно поверю,- с дрожью в голосе попросила я.
Орлов, не задумываясь ни на минуту, сказал:
- Хорошо, пожалуй, это можно устроить,- он набрал номер телефона.
- Алло? Паша? Здравствуй, дорогой. Тут у меня к тебе небольшая просьба, ты не можешь мне кое-что перевести? Когда? Прямо сейчас.
Да, к сожалению, ни слова не понимает по-русски...
Орлов жестом подозвал меня к себе.
- Расскажите ему, но не так подробно, то, что сейчас рассказывали мне, но только на французском языке. И место действия перенесите в
Париж.
- Хорошо,- я взяла трубку в руки,- можно?
- Ну, начинайте,- скомандовал Орлов.
Разговор с собеседником, который представился как Пьер, занял около пятнадцати минут, затем мы вежливо распрощались, и я вернула трубку Орлову.
- Да... Понял. Да... Неужели? Хорошо, нужно принять к сведению. Обязательно. Большое спасибо.
- Что, Андрей Юрьевич?- с нетерпением спросила я, хотя
уже знала ответ.
Орлов внимательно посмотрел на меня.
- У моего приятеля, тоже врача-психиатра, свободно говорящего по-французски, много лет прожившего во Франции, возникло только одно небольшое сомнение. Он уверяет, что вы не парижанка, поскольку у тех весьма своеобразный акцент, а ваш- это скорее...
- Швейцария,- помогла ему я.
- Да,- подтвердил Орлов,- видите ли, Настя, ваше свободное владение языком еще ни о чем не говорит. Нам нужно с вами встретиться еще и, возможно, провести некоторые обследования.
- Я согласна,- с готовностью сказала я,- но мне бы еще хотелось попросить вас, если это возможно... Я знаю, что вы владеете гипнозом, я слушала вашу лекцию. Вы не попробуете этот метод со мной? Мне это очень важно, поймите. Вдруг это заставит меня что-то вспомнить?
- Настя, вы можете вспомнить все в состоянии гипнотического транса и можете вновь все забыть, когда проснетесь. И потом, это очень ответственная процедура.
- Я вас прошу, Андрей Юрьевич, пожалуйста, не отказывайте мне,- я старалась, чтобы мой голос звучал убедительно и не дрожал от волнения.
- Хорошо, - неожиданно согласился Орлов,
но это будет непродолжительный сеанс. Вы готовы?
- Можно мне еще чаю?- попросила я и объяснила:
Я волнуюсь.
Орлов встал, чтобы поставить чайник, я поднялась вместе с ним и переложила сумочку со стола на один из стульев, рядом с собой.
- Придется немного подождать, - предупредил он, имея в виду напиток.
- Тогда я лучше обойдусь без чая,- быстро передумала я,- давайте начнем прямо сейчас.
- Настя, вы очень быстро меняете свои решения,- сказал
Орлов как бы между прочим.
Он посадил меня на стул, сам сел напротив.
- Сядьте поудобнее, расслабьтесь, закройте глаза, слушайте мой
голос...
ГЛАВА 13
До начала девяностых годов мой отец был крупным партийным функционером. Родители жили в большом престижном доме в тихом арбатском переулке.
Мама, красивая и молодая, числилась научным сотрудником в каком-то
НИИ, но на работу почти не ходила. Она любила повторять, что иногда
посещает свою лабораторию, чтобы не превратиться в расплывшуюся домохозяйку, чтобы "выходить в свет" и демонстрировать новые наряды. По правде сказать, превратиться в домохозяйку ей не грозило: по утрам к ним приходила домработница, прошедшая тщательную проверку в КГБ, продукты по списку привозил водитель из спецраспределителя. Жизнь мамы была наполнена разнообразными упоительными развлечениями: заказами новой одежды в спецателье, выбором товаров по каталогу, посещением с подругами закрытых массажных кабинетов, бассейнов и модных медицинских светил. Мама была белокурая, голубоглазая, стройная, моложе отца почти на двадцать лет. Он очень ею гордился.
Единственное, о чем в семье Володиных не любили вспоминать, так это момент знакомства: до замужества мама работала официанткой в цековской столовой. Холостой и бездетный Сергей Федорович не смог устоять перед очаровательной юной Наташенькой, которая ловко подавала ему обед.
После неафишируемой свадьбы она с легкостью закончила какой-то не слишком престижный институт и ее устроили на нетрудную и непыльную работу в НИИ.
Мое рождение мало что изменило в жизни семьи. Отец много работал, приходил очень поздно, в полумраке склонялся над моей кроваткой. Когда по выходным он шутя спрашивал: "А где же папа?"- я, спотыкаясь и неловко перебирая толстенькими ножками, бежала в гостиную и указывала на большой портрет Сергея Федоровича, выполненный маслом известным и почитаемым в партийных кругах художником. Это и умиляло, и огорчало отца. Наташенька была озабочена имиджем светской львицы, и заботы о ребенке не относились к числу приоритетных. К счастью, ей помогали внимательные няньки с высшим педагогическим образованием, доброжелательные врачи и медсестры. Когда мне исполнилось три года, меня с облегчением отдали в детский сад для детей высшей партийной номенклатуры, зимой детский сад выезжал в Подмосковье, летом- в Крым. По желанию, родители могли навещать свое драгоценное потомство.
Наташа, Наталья Петровна, слегка огорчалась, глядя на меня. Я не унаследовала материнской красоты: золотистых вьющихся волос, необыкновенных голубых, как молодая бирюза, глаз. Я пошла в отца, мужчину, посвоему, бесспорно, привлекательного, но совершенно невзрачного. У меня были легкие, негустые серовато-пепельные волосы, худенькое личико с заостренным подбородком и аккуратным прямым носиком, серьезными серыми глазами и упрямо поджатыми губами. Сергей Федорович, хотя и понимал, что красавица из дочери не вырастет, втайне радовался, что я так на него похожа. Характер тоже был отцовский: не по возрасту рассудительная, серьезная, я порой поражала взрослых своими замечаниями, произносимыми тонким детским голоском с интонациями преподавателя философии. Я очень рано научилась читать и предпочитала проводить время в компании книг, иногда очень даже взрослых, которые я научилась ловко доставать, приставляя к стеллажу в отцовском кабинете лесенку.
Я училась в первом классе, когда мама, неунывающая и веселая Наташа, заболела. Мы с папой приходили в больницу, называемую "Кремлевской". Мама лежала в палате одна, в окружении цветов, конфет и книг, читать которые не могла. Она пыталась улыбаться, на исхудавшем бледном лице улыбка выглядела жалко. Я видела, как изо дня в день мама становится все слабее, на обтянутых кожей кистях рук отчетливо проступили голубые вены, под глазами залегла синева, прекрасные золотистые волосы выпадали. Она старалась шутить, но ее шутки у отца вызывали слезы, он резко вставал и выходил из палаты. Я слышала страшные, непонятные слова: лейкоз, формула крови, бластные клетки, пересадка костного мозга.
