Илья Деревянко - Подонки
Легкий удар по шее такой штуковиной, и ваша голова катится по земле, как футбольный мяч. Бр-р-р! Я невольно поежился.
Потом, искоса поглядывая на мертвеца (хрен его знает, еще оживет), приступил к осмотру дома.
Колдун при жизни любил комфорт. Комната, где я находился, была обставлена элегантной финской мебелью. Пол застлан пушистым ковром. На стенах висели сделанные из полированного дерева маски, изображавшие злобных африканских или индейских божеств. На журнальном столике стоял телефон. Рядом лежала записная книжка, которую я тут же сунул в карман. Больше ничего интересного здесь не было, и я прошел дальше. Следующая комната оказалась библиотекой. Книг тут было такое множество, какое даже не снилось недоброй памяти Андрею Гермогеновичу. Разумеется, все по колдовству. В этом я убедился, открыв первую попавшуюся книгу. Кстати, не древнюю, изданную не позднее девятнадцатого века. Вот что я прочел:
«…Тайно отрезать у повешенного кисть руки, плотно обернуть в саван и крепко открутить, чтобы отжать кровь. Изготовить смесь (дальше следовал длинный перечень снадобий, который я не запомнил). Руку опустить в смесь и держать в ней две недели. Потом повесить на солнцепеке, чтобы совсем высохла. В зимнее время можно сушить в печи, но топить ее (печь) только папоротником и вербеной. Рука служит подсвечником для свечи, изготовленной из сала, вытопленного из тела удавленника. К салу нужно примешать воск и лапландскую траву…»
Меня затошнило от этой бесовской премудрости, и другие книги я открывать не стал, но на всякий случай переворошил все полки. На это ушло не меньше часа, но мои труды увенчались успехом. Я нашел тетрадь в черном переплете, заглянув в которую, убедился, что это личный дневник колдуна, написанный невероятно корявым почерком. Его я тоже прихватил с собой. Дальнейший осмотр дома не дал никаких результатов. Старинное оружие, многочисленные фигурки демонов и колдовские принадлежности меня не интересовали. Я искал письма, записки и тому подобное. Однако, кроме уже упомянутого дневника и записной книжки, ничего не обнаружил. На более тщательный обыск не оставалось времени. Близился рассвет. Перед уходом я решил заглянуть в подвал, подумав, что, если там томится живой человек, будет подлостью бросить его на произвол судьбы.
Система замка, открывающего вход в подземелье, оказалась аналогичной той, что была в доме Андрея Гермогеновича. Очевидно, последний скопировал ее у Кириллова – «первого и любимого ученика Учителя». Пленника внутри не оказалось, а на орудия пыток я уже в прошлые разы достаточно насмотрелся. Отличительной чертой подвала Бориса Федоровича являлся огромный холодильник. Такие стоят в подсобках продовольственных магазинов. Распахнув дверцу, я невольно отшатнулся. Широко открытыми стеклянными глазами на меня смотрел замороженный женский труп.
Выбравшись из поганой берлоги на свежий воздух, я торопливо зашагал по улице, стремясь покинуть деревню до пробуждения местных жителей. Мне повезло. Потенциальные свидетели крепко спали. Два километра, отделяющие Глубокие Озера от основной в здешних краях дороги, я преодолел благополучно, хотя, признаюсь честно, поминутно оглядывался, опасаясь встретить черного волка с торчащей в животе финкой.
Джип я решил не трогать, подумав, что машина может быть уже в розыске. Пройдя по дороге километров десять в сторону Москвы, я остановился, поджидая попутку.
Солнце палило нещадно, рубашка насквозь пропиталась потом. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Проклятый проселок не подавал ни малейших признаков жизни. Лишь спустя три часа появилась раздолбанная колымага, напоминающая по форме самосвал. Водитель оказался человеком добрым и за чисто символическую плату «на пузырь» добросил меня до ближайшей железнодорожной станции.
Спустя несколько часов я наконец-то очутился в Москве, у себя дома. Первым делом я тщательно помылся, побрился и переоделся. Все вещи, бывшие на мне во время поездки в Матвеевку, сложил в целлофановый пакет, который, выйдя во двор, бросил в горевший возле помойки костер. На одежде могли остаться следы крови убиенных сатанистов. По самым скромным подсчетам, я замочил не менее сорока человек, а суду «до лампочки», к какой секте они принадлежали и какими мерзостями занимались. Наш отечественный суд – вообще крайне любопытное явление.
К примеру, шел добропорядочный гражданин по улице, напали на него хулиганы. Гражданин схватил кирпич и треснул кого-то из них по башке. Кто, вы думаете, будет считаться пострадавшим? Правильно! Хулиган! А бедолага гражданин окажется на скамье подсудимых.
Что касается меня, тут и говорить нечего! Серия умышленных убийств с применением различных видов оружия. Мажь лоб зеленкой, парень, да становись к стенке!
Уничтожив последние улики, я зашел в ближайший ресторан и до отвала наелся. Аж рычал от удовольствия – ведь за последние сутки маковой росинки во рту не было!
Вернувшись домой, я напился крепкого кофе и принялся за изучение записной книжки колдуна. Признаться, она меня разочаровала. Покойный Борис Федорович не записывал ни имен, ни фамилий своих знакомых, в лучшем случае начальные буквы. Правда, напротив одного номера стояла буква У, но, кроме слова Учитель, с нее могла начинаться какая-нибудь фамилия или имя. Всего телефонов было двенадцать. По счастью, в справочной «09» работала некая милая кошечка, которую я время от времени трахал. Позвонив ей, я наговорил кучу комплиментов, пригласил в ресторан и под конец попросил о пустяковой услуге – выяснить имена, фамилии и адреса двенадцати абонентов телефонной сети. Малышка проявила сознательность, но потребовала два дня сроку.
Закончив разговор, я выпил полстакана коньяка и раскрыл дневник колдуна. На первых же страницах меня едва не вырвало…
* * *ОТ АВТОРА
Прервав на время рассказ Андрея Г., я возьму на себя смелость показать читателю отдельные выдержки из дневника Б.Ф. Кириллова, дающие ясное представление о личности этого, с позволения сказать, «человека» и его ремесле. Записки колдуна имеют отрывочный характер. Он не вел систематических записей, а брался за перо, лишь когда хотел посмаковать некоторые свои мысли, идеи, впечатления, сексуальные переживания. Даты не проставлены. Самые отвратительные подробности я опускаю, потому что не поднимается рука переписывать подобную гнусность. Однако и того, что вы прочтете, будет достаточно!
* * *ЗАПИСКИ КОЛДУНА…Я велик, могуч, всесилен!!! Наслаждение властью – самое острое. Христиане придумали нравственность – ха-ха-ха – пустой звук! Для приготовления мази требовался жир невинного младенца. Подвернулся удобный случай. Русская беженка из Чечни с трехмесячным ребенком. Родственников и знакомых здесь нет. Приковал мамашу к стене подвала, раскалил угли в жаровне. Объяснил, что собираюсь сделать с ее ублюдком… Орала великолепно! Чтобы спасти его, делала все, что я приказывал: вылизала зад, пила мою мочу…
Когда я пресытился, то сказал, что пошутил, и положил ребенка на угли. Жира, к сожалению, вышло мало. Слишком тощий попался, но глядя, как баба пытается порвать цепи, – от души повеселился… Потом перерезал ей сонную артерию. От избытка адреналина кровь была особенно вкусной…
* * *…Пришло время! Можно использовать газеты, радио, телевидение для пропаганды наших идей! Правда, приходится пока соблюдать осторожность, притворяться добренькими, но это не страшно. Вступивший в братство быстро меняется, если нет – его уничтожают…
* * *…Огромная удача! Братья в соседней области поймали монаха. Пригласили меня на торжество. Над ним совершили ритуал – одиннадцать[30] уколов длинной иглой: десять вокруг, а последний прямо в сердце. Почему-то он не кричал. Это испортило удовольствие.
* * *…Обратился ко мне один коммерсант. У него куча неприятностей: кругом задолжал, здоровье пошаливает, думает: сглазили. Для отвода глаз я развешал по стенам иконы (он воображает, что христианин, но в церковь не ходит, только крестится на купола). Объявил себя народным целителем. Коммерсанту наврал, будто он окружен черной аурой, которую создали враги. Я убрал с него на время болезни, но закодировал на смерть через два месяца. Так и получилось. Благое Божество довольно. Было по этому случаю видение…
* * *…Учитель рассказывал, что представитель зарубежных братьев придирается, говорит: плохо работаем. Сволочь! Сказал бы просто – деньги зажал, жидовская морда! Учитель позвонил его начальству. Поставил на место! Так-то, мистер Лазерсон!
* * *…Живые бабы стали неинтересны. Мертвые лучше! Вернее, умирающие! Я их постепенно душу в процессе совокупления, момент оргазма совпадает с агонией! Когда она хрипит, вывалив язык, – внутри меня пылает восторг. Правда, приходится соблюдать осторожность. Я не дурак охотиться по лесам. Рано или поздно поймают. Если приспичит – обхожусь суррогатом, держу в холодильнике труп, который при нужде можно отогреть в горячей ванне. Удовольствие не то, но разрядиться помогает. Учитель посмеивается, называет оригиналом…
