Дерек Картун - Бесы в Париже
- Это же надо! - посочувствовал Алламбо. - Столько времени даром ушло, правда ведь? А теперь и это еще. Суд наверняка отнесется к делу серьезно.
- Да какое дело-то, из-за чего шум? Что я этот сраный конверт отнес?
- Это верно, никакой вины за тобой нет. Только разве судья поверит, когда узнает твое прошлое? Скорее уж он решит, что ты действовал сознательно, как член какой-то левой организации. Так что сам думай, приятель. Если суд подойдет к тебе без снисхождения, то уголовный кодекс за такие дела предусматривает наказание очень и очень суровое.
- Ну например?
- Пятнадцать лет строгого режима. - Алламбо сочувственно покачал головой. - Хочешь кофе, дружок, а?
"Надежным человеком" Рольфа Хемминга был не кто иной, как Пишу секретарь Амбруаза Пеллерена, тот самый, которому, к его досаде, не удалось присутствовать при встрече его шефа с Жоржем Вавром. Пишу служил Пеллерену уже семь лет - из них четыре, когда тот был всего-навсего малоизвестным политиком, и три - когда занимал уже министерские посты. У него была великолепная память, неукротимая энергия и готовность выполнить любое поручение. Амбруаз Пеллерен полагался на него как на самого себя - кто ж этаких не ценит? Его доверие простиралось далеко за сферы политики и распространялось на такие стороны жизни министра, где его телефонные разговоры больше бы заинтересовали его супругу, нежели коллег. В смысле надежности, считал министр, бледный, несколько смахивающий на лемура Пишу не имел себе равных. Пеллерен заметил его некогда на самых нижних ступенях служебной лестницы - у него был нюх на полезных людей - и всемерно способствовал его продвижению, как бы формируя для себя, в чисто французском стиле, помощника, всецело обязанного своей карьерой патрону. Отсюда надежность. Отсюда - возможность довериться. И отсюда же - тайная ненависть, которую питал к Амбруазу Пеллерену хитрый, неврастеничный, не находящий удовлетворения своим амбициям Пишу, - эта ненависть разъедала его душу, как медленно действующий яд. Конечно, отсюда же и миниатюрный радиомикрофон под крышкой старинного, в стиле Людовика Четырнадцатого комода, который украшал гостиную Пишу, - именно в его квартиру Хемминг привел адмирала Брубека, чтобы познакомить его с министром. Они втроем - сам Хемминг, адмирал и министр - уютно расположились возле низкого столика, на котором стояли бутылки и стаканы. Скромник Пишу предоставил патрону на весь вечер квартиру и удалился по своим делам. Не догадываясь, с кем собирается встретиться министр, и не задавая никаких вопросов, он позаботился обо всем и оставил гостям неплохой выбор напитков: обычная его предусмотрительность.
Оба американца пили шотландское виски. Министр налил себе рюмочку портвейна.
- Messieurs, je vous ecoute - господа, я вас слушаю, - сказал он.
Он пригласил господина адмирала, начал Рольф Хемминг, потому что полагает, что новому шефу ЦРУ было бы чрезвычайно полезно установить контакты с ведущими политическими деятелями Франции - с людьми доброй воли, чья политическая философия естественным образом приводит их к такого типа контактам. Vous me comprenez bien? Вы ведь меня понимаете, мой друг? Как это важно - услышать из первых рук, что французские лидеры думают и планируют, на что рассчитывают в сложившейся весьма щекотливой, я бы даже сказал, опасной ситуации. Он мимоходом упомянул взрывы, коснулся предстоящих выборов, поморщился, говоря о коммунистах, и рискнул высказать предположение, что, уважая французскую демократию и желая восстановить в этой стране статус-кво, правительство и народ Соединенных Штатов проявляют интерес, пожалуй, даже встревожены тем, что здесь происходит, и хотели бы сделать все, что возможно...
Он продолжал в том же духе, то намекая на сотрудничество, то слегка угрожая возможностью прямого американского вмешательства, создавая атмосферу, в которой можно было произносить такие слова и выдвигать такие идеи, которые по самой своей сути нуждались в том, чтобы их окутывали неким политико-конспиративным туманом. Он был мастер вести беседы на скользкие темы. Его утонченная натура гомосексуалиста и многолетний опыт, когда ему приходилось убеждать несогласных и упрямых и подбадривать слабых духом, сделали его настоящим профессионалом в делах такого рода.
Зато для адмирала это был темный лес. Словесные хитросплетения Хемминга если и доходили до него отчасти, то уж, во всяком случае, никакого впечатления не производили. Ведь они собираются решить одну из самых сложных задач этого сложного и жестокого мира: сокрушить коммунизм, так ведь? Этот обтекаемый Хемминг уже начал раздражать его. Что за нудный тип! Пора спрашивать напрямую, а он вопросов не задает, болтает себе. Адмирал решил задать их сам.
- Я бы хотел знать, господин министр, как поступят ваши люди, если по предварительным подсчетам окажется, что коммунисты получили преимущество?
- Это зависит от многих вещей, господин адмирал.
- От каких именно?
- Всего не предусмотришь. От общего настроения в стране, к примеру, а главным образом - от настроения тех, кто, с моей точки зрения, составляет истинную Францию, тех, кто всегда голосует против коммунистов и социалистов и кто, если судить здраво, является движущей силой нашего общества.
- А если как раз они и недовольны нынешним правительством? И настроены действовать против вас?
- Если эта ваша политическая гипотеза оправдается, то мы поступим соответственно новым обстоятельствам.
Адмирал недовольно заворчал. Все вокруг лукавят, не нравится ему это!
- Вот вы лично смогли бы проявить в таком случае решительность и употребить власть?
Амбруаз Пеллерен позволил себе изобразить удивление, брови его слегка приподнялись.
- Вряд ли я мог бы прямо сейчас, заранее, дать определенный ответ.
- То есть власть не употребите...
Наступила долгая пауза.
- Я этого не сказал.
- Так вы предпримете какие-то шаги, господин министр?
Снова пауза.
- Смотря какие шаги. Должен заметить со всей искренностью, господин адмирал, что я не склонен входить в подробности, обсуждая проблемы такого рода.
- Но вы предполагаете поддерживать связь с моим другом Рольфом?
- Да.
- И можно рассчитывать, что вы будете держать нас в курсе? Сведения, которые поступают через наше посольство, - это сущая чепуха.
Министр сделал жест, который легко было истолковать как утвердительный, - адмирал так его и понял.
- Отлично, - резюмировал он. Однако по пути в отель спросил:
- Рольф, а получше у вас ничего не нашлось?
- Лучшего не нужно, господин адмирал. Есть и другие деятели, с которыми нам было бы легче сотрудничать, но у Пеллерена достаточно мускулов и шарма, и когда дойдет до дела, он себя покажет.
- Это он всегда так осторожничает или только вид делает?
- Вовсе нет. Он ходит вокруг да около, потому что хочет убедиться, что вы наших планов не выдадите у себя в ЦРУ. Предлагая вам с ним встретиться, я ведь не утверждал, будто он даст ответ на все ваши вопросы. Но поверьте моему слову, господин адмирал, что, если уж дела на выборах пойдут плохо, он вступит в игру.
...Вернувшись домой, Пишу вынул из спрятанного магнитофона кассету с записью вечернего разговора, унес в спальню, дважды прослушал, принял решение завтра же переправить ее куда следует. И только после этого лег спать.
На следующее утро, в восемь, Баум вызвал к себе Алламбо.
- Пока ничего, - сообщил тот. - Допрашивали всю ночь. Держится за свою версию - с места его не сдвинешь. Я готов поклясться, что он отнюдь не просто посредник в этом деле, а крупная рыба.
- И я времени даром не терял, - сказал Баум. - Вчера вечером потолковал с одним приятелем, который занимается архивами иностранного легиона. Знаете, они там заводят симпатичные толстенькие досье на каждого из своих участников, все как на ладони - и прошлое, и настоящее. Так вот, этот Жан-Поль Масэ довольно-таки занятный малый.
Он вытащил из кармана скомканный лист и расправил его на столе.
- Ну, что мы тут видим? Масэ всегда интересовался политикой, и хоть интерес этот самого грубого свойства, политика в его жизни многое значит. Какое-то время он состоял членом одной неонацистской группы. Но эти ему не подошли - мягкотелые слишком. Он подался к тем, кто покруче, прибился к итальянской группе Terzia Positzione. Тут уж ему и бомбы, и пулеметы. В легионе постоянно вел разговоры о том, что стране, мол, нужна сильная рука. Ради этого, говорил, можно и кровь пролить. Вообще-то его там всерьез не принимали. Но вот насчет его принадлежности к левым - никаких следов. Правый террор - да. А к левым, насколько можно судить, он отношения не имел.
- Так что с ним делать?
- Продолжайте допрашивать...
- Жестко?
- Нет, жестко не надо. Пожалуй, и я включусь - посмотрим, как он отреагирует на нового человека. Давайте его сюда.
Развязность не только не покинула Жан-Поля, а, напротив, даже усилилась по мере того, как с ним обращались все более вежливо. С Алламбо, ему казалось, он справился шутя. Эти здешние свиньи - сущие детишки по сравнению с теми, которых он знавал в прошлом. А теперь вот толстенький, коротенький пердун, который уставился на него и покачивает головой. Да пялься сколько влезет, все равно от Жан-Поля ничего нового не услышишь. Рано или поздно им придется его отпустить. Главное сейчас - сохранять спокойствие, держись нормально, ничего эти говнюки с тобой не сделают.
