Лори Кинг - Элементарно, Ватсон!
— Гневный испанец, мечтающий отомстить за проигранную войну. А кто остальные двое?
— Дама средних лет, маленького роста, в коричневом платье с зеленой отделкой. Первый вагон.
— Дама? Вы шутите?
— Это довольно-таки оригинальная леди. На левой стороне лица у нее имеется вертикальный порез — небольшой, но явно свежий. По ее движениям я видел, что она правша. Вероятно, поэтому она и порезала именно левую сторону лица во время бритья — до нее сложнее было добраться бритвой.
— Значит, это мужчина?
— Который вдобавок сегодня утром самым тщательным образом побрился. А пудра и крем, которыми он замазал ранку, на жаре потекли.
— Невероятно, — произнес я. — Она… то есть он может скрыть под длинным платьем все, что угодно. Пару пистолетов. Кавалерийскую саблю. И даже карабин.
Я задумался. Потом добавил:
— Если бы у нас было время, мы могли бы найти способ обезопасить себя от подобных вариантов.
— И как же? — спросил Холмс.
— Приспособление, аппарат. Что-нибудь вроде арки, под которой проходили бы все пассажиры. Арка, оснащенная мощными магнитами, свисающими на тросиках. Обнаружив железное или стальное оружие, магнит тут же прилип бы к нему.
— Эту идею мы, пожалуй, рассмотрим подробнее в следующий раз, — сказал Холмс. — Но до прибытия поезда нам следует держаться поближе к третьему человеку, более остальных похожему на возможного конкурента.
— И кто же он?
— Задумайтесь на секунду. Мы купили билеты, сели в поезд. Прошли его с конца до первого вагона и обратно. Останавливались, говорили с людьми. И я только что увидел дорожный знак, извещающий нас, что мы прибываем в Ла-Салль. Это последняя остановка перед Ниагара-Фолс. Кондуктор прокомпостировал ваш билет?
— Нет.
— Верно. Он вообще ни у кого не проверял билеты. Когда я посмотрел ему в глаза, он отвел взгляд и уставился перед собой, словно машинист, ведущий поезд. По своему опыту могу судить, что кондукторы всегда знают, где в данный момент находится состав, даже не выглядывая в окно. Им присуще почти мистическое ощущение — времени и места. Я уверен, что наш кондуктор вот-вот отправится — с самым «кондукторским» видом — в конец поезда, чтобы благодаря своей форме проникнуть в президентский вагон.
Через несколько минут он действительно появился. Когда мы въезжали на окраину довольно большого города — а это мог быть только Ниагара-Фолс, — «кондуктор» внезапно двинулся вдоль вагона, на ходу компостируя билеты. Он проделывал это даже не глядя на билет, отчего мог показаться настоящим профессионалом, на самом же деле был озабочен лишь одной задачей: как можно быстрее добраться до цели — до дверей последнего вагона.
Холмс сидел справа от прохода, я — через два ряда от него, и мы оба внимательно следили за этим человеком. Я ожидал, что Холмс вот-вот начнет действовать, однако он не предпринял ни малейшей попытки остановить фальшивого кондуктора. Я буквально впился глазами в Холмса, но он, казалось, ничего вокруг не замечал, уставившись в окно, словно зачарованный видом реки и причудливых старых зданий города.
«Кондуктор» продолжал движение к цели. До заветной двери ему оставалось десять футов, потом пять — а Холмс даже не пошевелился. В конце концов мое терпение лопнуло. Я схватил трость и, когда злоумышленник уже был у самой двери президентского вагона, одним движением вставил ее между голенями «кондуктора». Споткнувшись, он растянулся на полу, а я, нанеся ему удар тяжелой рукоятью трости в основание черепа, тут же буквально оседлал негодяя. Он был оглушен и с трудом хватал ртом воздух. Холмс с самым беззаботным видом — и даже не привстав с сиденья — вытащил из кармана своего жилета наручники и протянул их мне. Меня это всерьез разозлило, но выбор был невелик — взять наручники или отказаться от них, причем и то и другое следовало делать без комментариев. Я выбрал первое, но лишь потому, что «кондуктор» оказался рослым мускулистым типом, и, пока он еще окончательно не пришел в себя, я завернул ему руки за спину и защелкнул браслеты на запястьях.
Холмс помог мне перевернуть его на бок. Обыскав лежащего, он вынул из кармана его формы заряженный «кольт» сорок пятого калибра — весьма внушительное оружие, которое не так-то легко спрятать. Холмс быстро сунул револьвер в карман своего пиджака и обвел взглядом пассажиров — представителей местной элиты, однако не настолько значительных, чтобы ехать в президентском вагоне. Несколько раз обмахнув лицо злоумышленника фуражкой, Холмс, обращаясь к пассажирам, пояснил:
— В такую жару даже от небольшого напряжения человек может упасть в обморок.
Надо признать, преступник все продумал тщательнейшим образом. Поезд уже подходил к платформе станции Ниагара-Фолс. В этот момент «кондуктор» должен был войти в спец-вагон, застрелить президента и спрыгнуть с поезда, который на подходе к платформе двигался достаточно медленно. После этого он в считанные секунды избавился бы от формы и фуражки и затерялся в толпе людей, ожидавших прибытия президента.
Поезд остановился, и мы дождались, пока все пассажиры выйдут. Только тогда Холмс постучал в дверь президентского вагона, которую открыл молодой солдат. За ним стояли еще четверо охранников.
— Этот человек пытался проникнуть внутрь и убить президента, — сказал Холмс. — Его необходимо немедленно поместить в камеру полицейского участка Ниагара-Фолс. И будьте предельно внимательны. Вы имеете дело с убийцей.
Он вручил солдату револьвер, помог поставить террориста-неудачника на ноги и вывести через передний тамбур нашего вагона.
Убедившись, что мы остались наедине, я спросил:
— Почему вы ничего не предпринимали, когда я сражался с вооруженным преступником?
— Это не так, Ватсон, — ответил он. — Я болел за вас, но — из соображений секретности — молча.
Я разгладил одежду, мы вышли на платформу и довольно быстро догнали президента и его группу направлявшуюся по широкой аллее к ступеням, которые вели к самому краю Ниагарского водопада. Широкая голубая река сужалась на участке обрывистой скалы, а затем с высоты сто семьдесят футов обрушивалась в кипящую белой пеной котловину. Объем воды, летевшей вниз, поражал воображение. Белое облако брызг поднималось на сотни футов — а видеть его удавалось с расстояния нескольких миль. Рев водопада был непрекращающимся, монотонным, гипнотическим. Разговаривать в таком грохоте не представлялось возможным, но в словах не было нужды — величие и красота раскрывшейся перед нами картины и без того заставляли человека умолкнуть в почтительном восхищении. Любые слова здесь были бы неуместны.
Когда мы оказались рядом с гигантским водопадом, а колоссальное зрелище и грохот, казалось, заполнили собою все, я заметил, что на лицо Холмса словно легла тень отрешенности. Он продолжал идти, ступая твердо и уверенно, но на какой-то момент мне показалось, что глаза его затуманились.
— Очнитесь, Холмс, — сказал я. — Я знаю, что все это напомнило вам, однако здесь и сейчас нам нужны ваша бдительность и быстрота реакции.
— Верно, друг мой, — ответил он, похлопав меня по руке. — Рейхенбахский водопад[46] уже десять лет не более чем достояние прошлого. Но поразительно, как звуки и запахи могут возвращать человека назад, к давно позабытым событиям. Однако задерживаться там было бы небезопасно.
Мы следовали за президентской группой на расстоянии трех сотен футов, и я видел, что Холмс изучает лица людей, стоявших в толпе. Любого человека, приехавшего полюбоваться водопадом, несомненно, заинтересовала бы группа великолепно одетых людей, прогуливающихся вдоль ограждения на самом краю пропасти. Мне трудно судить о том, мог ли обычный американец узнать президента Маккинли в лицо, но я также затруднялся сказать о любом из присутствующих, американец он или нет. Я слышал французскую, немецкую, испанскую, славянскую речь. Раздавались и азиатские голоса — я распознал хинди и панджаби. В этом не было ничего странного — ведь мы находились у одного из семи чудес современного мира, и, конечно же, люди со всех континентов съезжались, чтобы увидеть это воочию. Все глаза были устремлены на гигантский поток, разве что иногда человек смотрел себе под ноги, чтобы не споткнуться. Президенты, короли, императоры — что могли они значить в сравнении с этим титаническим зрелищем?
Внезапно Холмс ускорил шаг. Сначала он поспешно стал удаляться от группы, стоявшей у ограждения, а потом и вовсе побежал вверх по ступеням, ведущим на уровень улицы. Я последовал за ним на некотором расстоянии, не желая привлекать внимания к себе — и к нему.
Оказавшись на улице, я увидел, что Холмс наблюдает за человеком в темном костюме, осторожно прокрадываясь за ним вдоль реки выше яруса водопадов. Они прошли уже два квартала, а я все терялся в догадках: какую опасность может представлять человек, удаляющийся от президентской группы, по-прежнему стоявшей у ограждения, — но потом увидел то, что Холмс понял сразу: человек в темном костюме шел к пешеходному мосту, ведущему на самый большой остров из всех расположенных над водопадами и называвшийся, как я узнал позднее, Гоут-Айленд. Из-за множества деревьев, росших вдоль тропы и на самом острове, следить за передвижением этого человека было чрезвычайно сложно. Вдоль берега острова он дошел до другого пешеходного моста, перекинувшегося к маленькому островку — Ауна-Айленду. Собственно, это был даже не островок, а клочок земли у самого начала водопадов.
