Галина Романова - Осколки ледяной души
И зачем он снова затеял с этой женитьбой? Жил бы и жил один, вон как Степка. Хотя тот, кажется, тоже попал.
И как же это он не сумел догадаться тогда, что не мог Степка без причины стать ее сопровождающим? Списал на его благородство, на скуку? Благородство тут было совсем ни при чем. Скучать ему было некогда. Тут явно просматривалась причина куда важнее.
И сейчас эта самая причина обиженно моргала, сидя напротив. Глаза на мокром месте, губы дрожат. Подумаешь, всего и дел-то: Степка уехал, не попрощавшись! Не объяснять же ей, что тот сейчас начнет от нее бегать и путать следы похлеще любого зайца. И копаться в себе станет, и недоумевать, а все больше станет злиться и орать понапрасну. А все почему? А все потому, что непривычно ему ощущать себя в роли влюбленного.
Какая любовь?! Что за любовь?! Помилуйте, господа! О какой любви речь, когда давно за тридцатник и через твою постель строевым шагом промаршировали сотни полторы женщин. И красивых, и не очень. И молодых, и чуть постарше. И тех, о которых иногда помнил, и тех, о которых забывал через пять минут после расставания. Какая может быть любовь к одной-единственной, когда их много вокруг, только протяни руку и щелкни призывно пальцами? Какая любовь, да еще к одной-единственной?..
Кирилл снова невесело усмехнулся.
Понять Степану, что все дело как раз в том, что она — одна-единственная и другой такой быть не может, будет очень сложно. Очень! Он вот — Кирилл — понимал, еще как понимал, не встретил еще просто такой. Искал долго и безуспешно, но всегда знал, что такая женщина где-то существует. Степан же об этом даже и не подозревал никогда. А когда прозрел, то растерялся и.., сразу сбежал.
После завтрака они разошлись по разным углам и до самого обеда ни разу не пересеклись.
Ей было очень тяжело видеться с ним. Кирилл был очень умным и все про нее понимал. Она видела, что понимал. И это было невыносимо.
Ему тоже было очень тяжело рядом с ней. Он был очень умным и все про нее понимал. И чем больше понимал, тем невыносимее ему становилось. В голову лезли и лезли неприятные мысли. А вдруг Таня и есть та самая женщина, что была уготована ему судьбой? Та самая одна-единственная, о существовании которой он всегда знал, только до сих пор не встретил?! И тут вдруг — его друг?!
Что же предпринять, если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а.., соперник?!
Думать так о Степке не хотелось совершенно, не думать не получалось.
Женщина, которая ему нравилась. Которую он жаждал и которая была совсем рядом, не принадлежала ему. Нет, не правильно, она не могла принадлежать ему.
Было обидно и даже немного больно.
Кирилл подходил к окну и с жадностью наблюдал за ней.
Татьяна бродила по саду, не глядя по сторонам. То и дело бездумно поправляла волосы, выдергивая их из капюшона спортивной куртки, совершенно не подозревая, как его заводит это ее невинное движение. Поддевала потом невидимый ему камешек на дорожке и катила его в траву носком кроссовки. Улыбалась чему-то, хмурилась, поправляла и отряхивала брюки. Просто смотрела в никуда. И это ему нравилось тоже. А уж когда села на качели и, откинувшись на спинку, подставила лицо солнцу, Кирилл как ошпаренный отскочил от окна.
Нельзя было заходить в своих мыслях так далеко. Иначе он за себя не ручается. Иначе наплюет на все и… Кирилл зажмурился и зажал уши, внезапно услышав ее стон так явственно, будто он действительно звучал сейчас в его спальне.
Он маялся, шляясь по комнатам до самого обеда. Потом, откликнувшись на ее зов, нехотя побрел в кухню. Она что-то такое приготовила на скорую руку. Бульон с гренками. Что-то жарила, кажется, он даже вкуса не почувствовал, проглотив все моментально и поспешив уйти из-за стола.
С этой женщиной действительно что-то было не так. Рядом с ней было невыносимо, невозможно спокойно думать, дышать и думать. Непременно требовалось ее трогать, целовать и стаскивать с нее все то барахло, в которое она пеленала день за днем свое великолепное тело.
Мысль сбежать от Татьяны пришла к нему где-то спустя полчаса после того, как он закончил с обедом. Пришла совсем неожиданно вместе с нахлынувшим желанием. Он вернулся тогда на кухню подогреть чайник и споткнулся прямо у двери.
Татьяна только что убрала со стола и мыла теперь посуду. Незатейливое занятие, так ведь? Да, если женщина, что гремит тарелками, тебе не нравится и если на ней резиновые перчатки, безобразный промокший фартук и резиновые сапоги до колен. На Татьяне не было фартука и перчаток, и сапог тоже, разумеется, не было. Сняв спортивную куртку, она осталась в тонкой маечке на тонких бретельках, удивительно прозрачной и совершенно неприлично выставляющей ее грудь на обозрение. Волосы Татьяна подобрала в высокий хвост. Нет нужды говорить, как трогательно смотрелась, ее шея и открытые плечи. Трогательно, беззащитно и до одури эротично. Кирилл едва не застонал и еле удержался от того, чтобы не подойти и не обхватить ее и не заставить целовать его так же, как ему хотелось целовать ее.
Вместо этого он резко ринулся в обратном направлении. И спустя десять минут уже возился с замком зажигания. Тот не барахлил, нет. Это с руками у него что-то вдруг случилось. Ключ ерзал, как намыленный, не желая попадать туда, куда положено.
Тут Татьяна снова появилась в поле зрения. Удивленно вскинув бровки, она вдруг быстро подошла к машине и застучала по ее стеклу.
— Что вы, Танечка? — Смотреть на ее маечку и на то, что под ней, было нельзя, не смотреть было невозможно.
— Вы уезжаете?
— Да, да! Я же говорил, что мне нужно в город. Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо. Я скоро вернусь. И возможно, вместе со Степаном.
Не возможно, а со Степаном непременно! Это его самосознание возмутилось, не он. Ему-то хотелось совсем другого, но…
Нет, пускай уж лучше Степка приезжает вместе с ним и сам разбирается со своей женщиной, как пожелает. Ему-то подобное испытание зачем? Он его может и не выдержать.
Кирилл выехал за ворота быстро, не успев даже запереть гараж. Зачем, если они с другом вернутся к вечеру? Быстро глянул в зеркало на въездные ворота. Хотел выйти и запахнуть хотя бы их, но потом передумал. Все закроется по возвращении. Некому здесь лезть на чужую территорию. Некому и незачем. И он помчал. Помчал с такой скоростью, с которой никогда прежде по дачной дороге не ездил. Делал скидку на понедельник. Многие уехали до следующих выходных, детей" отправили по школам, возмущаться его превышением некому.
Кирилл не видел и не мог видеть, и уж тем более слышать, как в соседнем с его домом проулке тихо заурчал мотор светло-бежевой «четверки». Он ехал в город. Вернее, он туда трусливо бежал, решив, что это решит многие проблемы. Его проблемы уж точно.
Разве мог он предполагать обратное?!
«Жигули» между тем тихо выкатили из-под прикрытия соседского забора и медленно покатили по той же самой дороге, по которой только что промчал «Фольксваген» Кирилла. Только поехали «Жигули» в обратном от города направлении.
Возле распахнутых дачных ворот машина чуть притормозила, но останавливаться не стала. Мотор заглох лишь метрах в десяти от дачи. В том месте густо росла сирень. Листва успела почернеть и скукожиться, будто старый пергамент, от утренних туманов, но все еще не спешила опадать на утоптанную землю и укрытием могла служить превосходным. Именно в гущу этих зарослей и въехала «четверка». Въехала и замерла. Еще через минуту тихо хлопнула водительская дверца, и снова воцарилась тишина, обычная для конца сентября в поселке.
Татьяне тишина казалась необычной и где-то даже зловещей. Только что все вокруг было насыщено звуками. Хлопала чья-то форточка. Через два дома от них кто-то кого-то звал обедать. Громким лаем заходилась собака. Ревел мотор машины, на которой от нее удирал Кирилл. Она поняла все, не ребенок же. Чуть скрипнули ему вслед ворота. Снова звук работающего мотора. И все. И тут же, как по волшебству, стало тихо. Тихо до звона в ушах. Ей даже стало казаться, что она слышит, как на высокой ноте стонет тонкая паутина, распятая, как на пяльцах, на корявых ветвях облетевшего диковинного кустарника. И даже взмах крыльев бабочки, сбитой с толку ошалевшим не ко времени солнцем, она вроде бы услышала.
Разве так бывает?
Разве бывает, что можно слышать, как скользит по стеклу солнечный блик? Нет, наверное. Но она могла поклясться, что слышит, как с тихим мягким шуршанием он ползет из левого нижнего угла вверх по диагонали. Или это ей только кажется? Может, это шорох листвы под чьими-то осторожными шагами? Может быть. Только… Почему осторожными? Почему, черт возьми, осторожными?! Кто может здесь красться и почему?!
Внезапно ей сделалось так жутко от этой зловещей полуденной тишины и тихого, едва уловимого шороха, что она бегом кинулась в дом. Хлопнула дверью и тут же дважды повернула ключ в замке. Обессиленно привалилась спиной к двери и замерла. Снова стало почти тихо.
