Анна и Сергей Литвиновы - Бойся своих желаний
– Наташин папа – ответственный работник ЦК, советник самого Брежнева. Я доцент. У нас квартира, дача, машина, у мужа личный шофер. Прости, Валера, ты мальчик, я вижу, хороший, но почему, спрашивается, Наташа должна выходить за тебя? Только оттого, что ты затащил ее в койку? Уж как-нибудь мы с ней это переживем – если ты, конечно, ее не обрюхатил, тогда разговор пойдет другой. А сейчас – что ты можешь предложить нам, кроме своей неземной любви? Извини за откровенность, но зачем ты нам?
– Я хоккеист, – залепетал парень. – На следующий год буду выступать в команде мастеров.
– Хоккей – дело, конечно, хорошее. Но у нас в стране спорт – любительский. А чем ты будешь заниматься? Кем работать?
– В Институт физкультуры поступлю…
– И будешь потом работать в школе физруком? – саркастически осведомилась Валентина.
– Но команда мастеров! – снова воскликнул юноша. – Это же поездки, и за границу тоже! А я на хорошем счету. Может, меня в сборную Союза возьмут!
– Н-да, хорошая перспективка… Рагулин – Фирсов – Ромишевский… Ладно, не буду я свою дочку неволить. Удастся тебе уговорить Нату – я против ее решения не пойду. Даже несмотря на то, что вы молоды очень.
Когда он ушел, мама сказала девочке:
– Пусть теперь за тобой побегает. Но ты носом крути недолго, чтоб он бегать не устал. Мужчины – особи ленивые.
…Свадьбу сыграли в ресторане «Прага» сразу после выпускного, двадцать седьмого июня тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Банкет был скромный. Родственники со стороны жениха – отец, мама, тетка, двоюродные сестры – изо всех сил старались соответствовать, пошили новые костюмы и платья, но все равно провинция перла изо всех щелей. Со стороны невесты тоже, впрочем, общество особенно не блистало. После краха операции «Моряк» Петра Ильича Васнецова вынудили уйти, и он переживал тяжелые времена в почетной ссылке, заместителем главного редактора журнала «Молодой коммунар». Поэтому присутствовал только один фронтовой друг Петра Ильича – а практически все более поздние приятели от семьи отвернулись. Родственники же Васнецовых из городов Липецк и Елец своей провинциальностью недалеко ушли от семьи Мониных.
А в ноябре у молодых родилась дочка. Назвали ее Юлией, и Наталье ничего не стоило убедить неопытного Валеру (который в ней души не чаял), что девочка появилась на свет раньше срока – семимесячной.
14. Конец пятерки
Прошло тринадцать лет
Москва. Август 1981 года
«Великолепная пятерка» явилась к своему лидеру при параде. Точнее, они без него были великолепной четверкой – и образовывали пресловутую ледовую дружину лишь вместе с ним, Валерием Мониным. В тот год популярность хоккеистов ЦСКА и сборной Советского Союза затмевала даже… Впрочем, их и сравнить было не с кем. Алла Пугачева еще не стала суперзвездой, лишь недавно фильм про женщину, которая поет, вышел. Шум шестидесятых вокруг поэтов – ах, Вознесенский! ах, Рождественский и Евтушенко! – уже погас. Звучал Высоцкий, но уже посмертно. А во всех телевизорах царили они, тройка нападения Монин – Серов – Парамонов и защитники Сидоров и Кузьмак. А еще, конечно, публика любила Ирочку Роднину.
Однако сколь ни будь ты популярным, порядок есть порядок, и нарушать его благодаря славе или деньгам получалось не всегда. Вот и они, великолепная четверка, сильно скучавшая по своему лидеру, центру нападения Валерке Монину, явилась навестить его в госпиталь имени Бурденко в неурочный, закрытый для посещения час. И никакие мольбы, апелляции к их славе, предложения дать рубль или автограф, или даже три рубля и четыре автографа не смогли поколебать ни снежную королеву в бюро пропусков, ни стойкого оловянного солдатика на вахте.
Что оставалось делать? Не зря же они приехали на белой «Волге» защитника Сидорова, вырвались, можно сказать, чудом со своей базы, нарушая спортивный режим! Хоккеисты подошли к решетке, ограждавшей территорию госпиталя. Защитник Сидоров – второй в сборной после Монина озорник и фулюган, косая сажень с пудовыми кулачищами, столкновения с которым боялись даже хваленые канадские профессионалы, – оглянулся по сторонам. Друзья заслонили его от нескромных взглядов прохожих могучими телами. Сидоров взялся за железные прутья толщиной с его же нетонкий палец. Крякнул и раздвинул пару железяк. Поднатужился немножко и расширил проем. Остальным парням не привыкать было ужом просачиваться, словно меж Сциллой и Харибдой, мимо пары грозных канадских или чешских защитников. Один за другим они проскочили на территорию госпиталя. А когда пролезли все (Сидоров расширил дырищу до своих габаритов), бросились бежать по направлению к корпусу, где помещалось травматологическое отделение – а стартовой скорости, что на коньках, что без оных, самым тренированным парням в Союзе было не занимать.
Потом они гуляли с Валеркой по госпитальному парку. Монин еще прихрамывал и опирался на палочку, однако настрой у него был боевой. Много хохмили и смеялись. Затем сели на лавочку и слегка нарушили спортивный режим – что такое пара бутылок пива, «гэдээровского» дефицитного «Радебергера», для пятерых молодых здоровых мужиков! А потом Валера вдруг сказал:
– Знаете, что, товарищи? Хочу, чтобы вы об этом первыми узнали, и от меня, а не от тренера или какой-нибудь сявки в клубе… Я собираюсь уехать.
И он таким тоном произнес это слово «уехать», что товарищи почему-то однозначно поняли, что Валерий имел в виду, и только добрейший и слегка туповатый Сидоров переспросил:
– В каком смысле?
– В смысле – из Союза.
– Тебя, что, на работу за границу посылают?
– Не посылают. Я уезжаю сам. Если хотите – бегу.
– Как это?
– Да ты чё, Валер?!
– По-моему, ты себе здесь, в госпитале, голову отлежал.
– Или перегрелся.
– Ничего я не перегрелся и не отлежал! А говорю только потому, что вам, чертям, доверяю. И предлагаю: айда вместе, а? Вы подумайте: нам по тридцать лет. Мы уже сходим или вот-вот сойдем. Коньки – на гвоздь, клюшки – на дрова. И – что? «Волги» наши сломаются, и никто нам новые не даст. Квартиры облупятся, а денег на ремонт не будет. Дочки вырастут, замуж станут выходить, а денег свадьбу устроить не найдется. Забвение и нищета – наш удел.
Все дружно загомонили:
– Да ладно, чего там!
– Не пропадем!
– Тренерами пойдем. Будем опыт свой передавать.
– Мы ведь все уже майоры, армия позаботится!
И только единственный капитан ЦСКА и сборной Парамонов, покусывая губу, молвил задумчиво:
– А что, ты думаешь, нас на Западе кто-то ждет? Как мы там будем? Без языка, без связей? Что делать станем? Мы там скорей начнем с голоду подыхать – как Белоусова с Протопоповым, как Корчной или Солженицын.
– Нас все там знают! – парировал Монин. – Все! Мы пятеро в зале хоккейной славы в Канаде числимся. Того и гляди, в музей восковых фигур попадем. И если вы только захотите, все у вас будет. Вы ведь не хуже меня играете. И наград у вас не меньше. А я, между прочим, стану получать там, в Канаде, знаете сколько – за год?
Он никак не мог удержаться, чтобы не похвастаться. По сути, вся их жизнь была игра, а в игре просто необходимо постоянно соперничать с другими, даже если эти «другие» – твои товарищи по команде.
– Ну?
– А вы представьте: за год – единица и шесть нолей. В американских долларах.
– Шесть нолей? – переспросил Сидоров. – Это сто тысяч, что ли?
– Выше поднимай. Шесть нолей. То есть миллион.
– Ой, да ты брешешь! Столько даже Эспозито не получал. И Бобби Халл.
– А вот мне обещали – причем не только за игру, но и потом, за тренерскую работу.
– Это тебе за предательство обещали! – в сердцах воскликнул Парамонов. – Ты, между прочим, офицер Советской армии. И коммунист. Ты, что, не понимаешь, какой шум по радиоголосам начнется – с целью опорочить нашу страну? И это после того, сколько Родина для нас сделала!..
– Ша, Парамончик! – остудил его самый немногословный и авторитетный в пятерке и в сборной игрок – Вася Серов. – Не мельтеши, не на партсобрании. Я не понимаю, Валер, для чего ты нам-то рассказал? Ты же нас подставляешь! Потому что если мы знали про твои планы и не донесли – будет считаться гораздо хуже, чем если вовремя не разглядели предателя.
– Пятерку расформируют точно, – вздохнул Кузьмак.
– По гарнизонам рассуют, – покивал Сидоров. – Поедем играть в Читу да в Алма-Ату.
– Мужики! – вскричал Монин. – Да вы что?! Я ж вам сказал, не чтоб подставить! А чтоб вы сами подумали, определились. Вы гляньте – у каждого из нас целая куча золотых медалей, а как мы по сравнению с теми же Кеном Драйденом или Филом Эспозито живем!
– Так ты только из-за жратвы, что ли, убегать собрался?! Ради вилл и лимузинов?
– Ладно, проехали. Я вам ничего не говорил, а вы ничего от меня не слышали.
