Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание
Я пожал плечами. Нам скрывать нечего.
― Ее сводная сестра ― моя клиентка. Хочет расследовать убийство отца ― того самого фотографа, Шахова. А Нинель у него работала. Вот, собственно, и все…
Я развел руками, демонстрируя, что никакого тайного камня за пазухой не прячу. Но Панич смотрел на меня с подозрением.
― Сестра? ― набычился он. ― Какая еще сестра?
― Людмила. Но она к папенькиному бизнесу отношения не имела, ― успокоил я его. ― Чисто дочерний порыв.
О том, что клиентка, по сути, уже отказалась от моих услуг, я решил промолчать.
― Но я как будто слыхал… ― наморщил лоб Панич. ― Или даже в газетах читал… там то ли маньяк, то ли маньячка?
― Ну да, ― подтвердил я. ― Только она в это не верит. Говорит, папаша ее перепортил столько девушек…
Я осекся, но было поздно. Динозавр издал хриплый горловой звук, но это был уже не боевой клич, а стон старого подранка.
― Чего уж там… ― пробормотал он, и слова ворочались у него во рту, как большие неудобные куски: ни проглотить, ни выплюнуть. ― Говорите, чего уж теперь…
Мне впервые стало его по-настоящему жалко, и я, как мог, попытался свернуть с этого направления. Но свернуть оказалось не так просто ― направление, как ни крути, было магистральным.
― Короче, эта самая Людмила поручила поискать среди… ― я запнулся, подыскивая наиболее мягкий оборот, ― среди э… обиженных Шаховым. Понимаете?
― Понимаю, ― откликнулся Панич, с вызовом распрямляя плечи и выпячивая грудь. ― Мы и есть как раз такие… обиженные! Но заявляю вам официально: я свою дочь с рождения знаю! Чтоб моя Марточка кого-нибудь… ножом! В кровь!.. Надеюсь, вы не думаете, что она на это способна?
В процессе своего короткого монолога Петр Борисович легко довел себя почти до той же степени возбуждения, с какой явился ко мне в контору. На последних словах он уже ходил ходуном и гудел, как промышленный холодильник. Я понял, что надо быстро слезать с темы даже гипотетической виновности «Марточки».
― Собственно говоря, я вообще ничего не думаю про то, на что способна ваша Марта: я ее в глаза не видел, ― начал я рассудительно. ― Да я, если честно, имел в виду главным образом не девчонок этих, а их родственников: отцов, братьев или всяких там возлюбленных. Мне вообще удивительно, что этого старого черта не прикончили еще раньше. ― И совершенно неожиданно для себя самого спросил Панича тем же ровным тоном, словно речь шла о том, не дует ли ему из окна: ― А кстати, интересно, вот вы бы убили?
Но объект палеонтологии на глазах мало-помалу вновь приобретал цивилизованное обличье.
― Во-первых, ― с достоинством сообщил он, ― тут-то у меня алиби стопроцентное: полгода в Пензе безвыездно. А во-вторых, давайте обойдемся без взаимных провокаций. И поговорим о деле.
― Если вы об уголовном «деле»… ― начал я, но он меня остановил.
― Уголовные ― ваша специальность, а я вообще-то торгую продуктами питания. Так что дело у нас с вами может быть только одного сорта: вы платите мне — я отгружаю вам вагон с зеленым горошком, я плачу вам ― вы мне… вернее, для меня… выполняете определенную работу, которую я вам поручаю.
― Ну-ну, ― не удержался, хмыкнул я. ― Как, однако, капризна судьба! Помнится, еще давеча вы все больше норовили заехать мне в морду, а теперь нате ― работу предлагаете!
― Потому и предлагаю, что больно ловко уворачивались… ― пробормотал Панич, а я краем глаза заметил, как пунцовеет присевший на стуле у стенки Малой-Малай. ― Кулаками махать ― в вашей профессии, как я понимаю, не самое главное, а?
― Ну и что вы хотите мне поручить? ― спросил я уже серьезно.
Панич глянул на меня в упор, но двустволка на этот раз была зачехлена и не несла явной угрозы.
― Поручить? Да вы, собственно, и так этим занимаетесь. Ищете девчонку, из-за которой могли убить этого подонка? Вот и поищите заодно мою Марту.
На дальнем краю поля зрения пензенский коллега забордовел уже до критической стадии, на которой и от металла-то начинает кусками отваливаться окалина. Но тут запах паленого, видать, донесся и до толстокожего ящера, потому что он поспешил добавить:
― А Малой вам поможет. ― Увидел мою оттопыренную в сомнении нижнюю губу и присовокупил: — Да, вот еще что забыл. В психбольнице по моей просьбе все беседы с этой Светкой Михеевой доктор записывал на видео. Там в основном натуральный бред, но есть и информация для размышлений. Флэшка у нас в гостинице. У меня через три часа самолет, надо срочно лететь в Пензу. Но если согласитесь работать вместе ― Малой меня проводит, а потом заедет с флэшкой к вам. Кстати, и фотографию Марточки привезет.
И, не дожидаясь ответа, поднялся на ноги во весь свой рост и вес, от чего отчетливо звякнули кофейные чашки в моем стенном шкафу. Его поджарый спутник, напротив, вскочил на ноги легким койотом, но оба очень похоже оскалились, глядя на меня выжидательно.
Что оставалось делать?
Прежней клиентки у меня больше не было ― так что по формальному признаку оснований продолжать расследование не имелось. Но где-то в мертвецкой с переломаным хребтом лежала сейчас Нинель. А документы и оружие людей, которые ее убили, хоть и прятались в моем подвале, все равно жгли мне руки. Да и владелец собачьего поводка, чью удушливую силу еще помнила моя шея, по-прежнему бродил между нами.
― Давайте флэшку, ― сказал я. ― Но для начала подпишем договор. Аванс, деньги на расходы и все такое прочее.
Панич коротко кивнул и привычным движением извлек из внутреннего кармана толстый, сверкающий золотом, как королевский скипетр, «монблан».
Когда с формальностями было покончено, он встал, еще раз с достоинством поклонился и направился к выходу. Но в самых дверях притормозил, обернулся и тяжелым голосом прогудел:
― А убил ― не убил… Сам бы не стал ― не умею. Но вот денег на хорошее дело ― точно не пожалел бы.
Он бросил быстрый косой взгляд в сторону Малая, но тот сделал вид, что это к нему не относится.
9
Как говаривал, бывалоча, мой покойный друг Костя Шурпин, есть водка ― надо ее пьянствовать, есть работа ― надо ее работать. Бросать дело на полпути я действительно не привык, особенно если в него уже инвестированы кое-какие силы, а тем более нервы, не говоря уж о кусках собственной шкуры. А тут еще такая оказия: мой грозящий угаснуть энтузиазм подкрепили новым контрактом с полновесным авансом. Стало быть, следовало идти работать работу. Тем более, что теперь у меня были довольно конкретные соображения, как именно это следует делать.
За время, прошедшее с нашего последнего свидания, задастый херувим с рекламы эротического театра «Купидон» лишился одного крылышка и почти половины второго: перегорели неоновые трубки. А денег на новые, как мне было доподлинно известно, в кассе нет. Если так пойдет, скоро он окончательно превратится в падшего ангела.
На этот раз я сразу направился к служебному входу. К моему удивлению, сегодня в вольтеровском кресле на проходной вместо бабули дремал с очками на лбу давешний шекспировский интерпретатор, литературный «негр» на твердой ставке. При звуках открываемой двери он отверз очи и сладко потер их кулачками, глядя на меня вопросительно.
― Да вы многостаночник! ― приветственно сделал я ему ручкой. ― Сценарист, рабочий сцены, а теперь и до сторожа дослужились. Куда там Шекспиру ― он только и мог что пьески кропать!
― Весь мир театр, мы в нем ― вахтеры, ― позевывая, лениво объяснил он. ― Сегодня выходной, даже буфет не работает. Редкая возможность побыть в одиночестве.
― Выходной, ― огорчился я. ― А мне как раз нужен был кадровик, или кто тут у вас личным составом заведует.
― Заведующий отделом кадров ― ваш покорный слуга, ― с достоинством сообщил он, и его круглые окуляры, едва заслышав о переходе хозяина к другого рода деятельности, сами собой перескочили со лба на кончик носа. ― А Шекспир, к вашему сведению, в своем театре «Глобус» не только пьески кропал, но еще и режиссером был, и актером, и антрепренером. То есть кадровиком как раз.
― Вот и славненько, ― не стал спорить я. ― Тогда вы-то мне и нужны. Я вам в прошлый раз не успел представиться ― моя фамилия Северин, я частный сыщик. Мне давеча Иван Палыч рассказывал, что Нинель Шахова, когда увольнялась, сманила за собой еще несколько юных дарований. Мне бы их ко-ординатики ― если остались, конечно.
― Отчего ж не остаться, ― проворчал драматург-кадровик, тяжело выбираясь из глубин кресла, как медведь из берлоги. ― Мы кадрами не разбрасываемся, тем паче актерскими. Это, знаете ли, такой народец… Нынче здесь ― завтра там. Сегодня ушли, завтра жрать нечего станет ― прибегут как миленькие. Идемте в профком, посмотрим архив.
Несколько пожухлых коленкоровых папок в ящике стола архивом можно было назвать только из глубокого сострадания. Так же как и крошечное, до потолка заваленное бывшим в употреблении театральным хламом помещение под лестницей ― профкомом. На поверхности стола лежала верхняя часть рыцарских доспехов, мятая и пробитая во множестве так, словно сюда ее доставили прямиком с Ледового побоища. У меня на языке вертелся вопрос, не связано ли отсутствие нижней части напрямую со спецификой театра «Купидон», но мой одышливый Вергилий уже пренебрежительно смахнул ржавые доспехи куда-то в угол, а на свет божий извлек невзрачные архивные папочки. Но их содержание оказалось куда ярче внешнего вида.
