Джон Гоуди - Пелхэм, час двадцать три
- Вы хотите сказать, что эти убийцы не позволяют восстановить питание? И вы терпите приказы от банды мерзких пиратов? Это же чистой воды пиратство!
- Постарайтесь успокоиться, - посоветовал Прескот. - Вы получите свою дорогу примерно через час, с точностью до нескольких минут... или нескольких жизней.
- Целый час, - воскликнул Коррел. - Вы понимаете, что приближается час пик? Час пик - а у нас вышел из строя целый участок. Сумасшедший дом!
- Пелхэм Час Двадцать Три, - произнес Прескот в микрофон. - Вызываю Пелхэм Час Двадцать Три.
- Откуда вы знаете, что эти подонки не блефуют? С чего вы взяли, что они не ожидают, что мы будем бороться за жизни пассажиров?
- Бороться за жизни, - повторил Прескот. - А вы штучка, Коррел, ещё какая штучка.
- Они сказали, что начнут убивать пассажиров, но, может быть, это просто блеф?
- Как блеф с Доловичем?
- О, Господи! - Настроение Коррела снова резко изменилось, глаза его наполнились слезами. - Толстяк Каз... Он был замечательным человеком. Белым человеком.
- Коррел, вам следует очень внимательно следить за своим языком.
- Старина Каз. Он был настоящим путейцем, как в старое время. Пат Бердик мог бы им гордиться.
- Если он полез под пули, то просто дурака свалял, - заметил Прескот. - А кто такой Пат Бердик?
- Пат Бердик? Это легенда. Величайший из старых начальников дистанций. О нем ходит множество историй. Могу рассказать целую дюжину.
- Может быть, в другой раз.
- Однажды, - продолжал Коррел, - поезд остановился без десяти пять. Представляете, за десять минут до пяти! Буквально перед самым часом пик!
- Я хочу попробовать вызвать их снова, - заметил Прескот.
- Машинист позвонил по телефону, - это было задолго до появления двусторонней радиосвязи, - и сказал, что на путях прямо перед поездом лежит мертвец. Пат спрашивает: "Вы уверены, что он мертв?" "Конечно уверен", отвечает машинист. - Он твердый, как бревно." - Тогда Пат кричит: "Тогда, черт тебя подери, прислони его к колонне и езжай дальше. Мы заберем его, когда пройдет час пик!"
- Центр управления вызывает Пелхэм Час Двадцать Три...
- Вот такого сорта путейцем был Каз Долович. Знаете, что сказал бы сейчас Каз? Он бы сказал: "Не думай обо мне, дружище Френк, думай, как наладить движение". Каз захотел бы, чтобы все шло именно так.
- Пелхэм Час Двадцать Три вызывает центр управления. Пелхэм Час Двадцать Три вызывает лейтенанта Прескота в центре управления.
Прескот нажал на кнопку передатчика.
- Прескот слушает. Говорите, Пелхэм Час Двадцать Три.
- Лейтенант, я смотрю на часы. На них два тридцать семь. У вас осталось тридцать шесть минут.
- Сволочи, - буркнул Коррел. - Мерзкие убийцы.
- Заткнитесь, - отрезал Прескот. Потом произнес в микрофон: - Будьте же благоразумны. Мы готовы с вами сотрудничать. Но вы не даете нам времени все подготовить.
- Тридцать шесть минут. Вы меня поняли?
- Я вас понял, но этого слишком мало. Вы же имеете дело с властями. А они слишком медленно поворачиваются.
- Пора научиться вертеться быстрее.
- Все вертится. Но вы же понимаете, у нас нет наготове миллиона.
- Вы ещё не подтвердили, что заплатите. Достать деньги не так трудно, если отнестись к этому всерьез.
- Я простой полицейский, и не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах.
- Тогда найдите того, кто разбирается. Время идет.
- Я свяжусь с вами, как только будут новости, - заверил Прескот. Проявите терпение. Просто больше никого не убивайте.
- Больше никого? Что вы имеете в виду,
Какая грубая ошибка, - ужаснулся Прескот, - ведь они не знают, что кто-то был свидетелем смерти Доловича.
- Люди, которые вернулись на станцию, слышали стрельбу. Мы предположили, что стреляли вы. Это был один из пассажиров?
- Нет, мы кого-то пристрелили на путях. И убьем любого, кто сюда сунется. Пассажиров тоже. Имейте это в виду. Любая провокация - и одному заложнику конец.
- Пассажиры ни в чем не виноваты, Не трогайте их!
- Осталось тридцать пять минут. Свяжитесь со мной, когда получите известие о деньгах. Поняли?
- Понял. Я снова ва прошу - не трогайте людей.
- Мы тронем столько, сколько понадобится.
- Я скоро с вами свяжусь, - пообещал Прескот. - Конец связи. - Он откинулся в кресле, изнемогая от сдерживаемой ярости.
- Господи! - воскликнул Коррел. - Слушая, как вы упрашиваете этого подонка, я стыжусь, что я - американец.
- Пошли к черту! - рявкнул Прескот. - Забавляйтесь со своими поездами.
Его Честь, господин мэр.
Его честь, господин мэр, лежал в постели в своей квартире на втором этаже особняка Грейси. У него текло из носа, страшно болела голова, ныли все кости и температура достигала 103, 50 по Фаренгейту. Этого было вполне достаточно, чтобы обвинить его многочисленных врагов как в городе, так и вне его, в заговоре, жертвой которого он стал. Но мэр понимал, что было бы чистой паранойей подозревать Другую Сторону в том, что они, скажем, подсадили вирус гриппа на край его бокала с мартини, - у них просто не хватило бы воображения придумать такой трюк.
Пол у кровати был усеян бумагами, отброшенными в приступе раздражения, на которое, как ему казалось, мэр имел полное право. Он неловко лежал на спине, небритый и дрожащий в ознобе, время от времени постанывая от жалости к самому себе. Мэр не затруднял себя мыслями о том, что какая-то городская проблема останется нерешенной - все решит кто-нибудь другой. Он прекрасно знал, что с самого утра в двух больших служебных комнатах на первом этаже над делами трудятся его помощники, они постоянно связываются с городской мэрией, где их работе помогает (а в некоторых случаях и дублирует ее) другая группа помощников. Телефон у постели мэра также был подключен, но он отдал команду не соединять, разве только в случае какого-то невероятного несчастья. Например, если вдруг остров Манхеттен оторвется и уплывет в залив, хотя иной раз он молился, чтобы такое произошло.
Впервые с того момента, как он занял этот пост, если не считать, конечно, случайных дней отдыха где-нибудь на солнышке или тех нежданных ситуаций, когда массовые волнения или затянувшаяся дискуссия с профсоюзными лидерами заставляли его проводить на ногах всю ночь, - впервые случилось так, что ровно в семь утра он не покинул свой дом и не направился в здание мэрии. Так что мэр одновременно чувствовал себя прогульщиком и был немного растерян. Когда он услышал за окном где-то на реке гудок парохода, неожиданно пришло в голову, что все его предшественники, а они были хорошими людьми, тридцать лет слушали эти гудки.
Эта весьма занимательная мысль поддержала Его Честь. Будучи человеком интеллигентным и образованным (правда, Другая Сторона подвергала сомнению первую часть этой формулы и клеветала на вторую), он тем не менее не испытывал большой привязанности к истории. А также к дому, в котором жил благодаря доброму отношению со стороны своих избирателей, активно влиявших на его интересы. Он знал, но только понаслышке, что дом, построенный в 1897 году Арчибальдом Грейси, являл собой весьма похвальный, если не сказать великолепный, пример федералистского стиля, а в комнатах на первом этаже висели полотна Трамболл, Ромни и Вандерлина. Правда, не лучшие их работы, но, тем не менее, подлинные, подписанные авторами. Главным специалистом по дому и по его содержимому была жена, которая когда-то занималась то ли искусством, то ли архитектурой, он давно забыл, чем именно. Она и сообщила мужу то немногое, что он знал.
Сейчас мэр был погружен в дремоту и смотрел аполитичные сеексуальные сны. В тот момент, когда зазвонил телефон, он был занят постыдным делом: страстно целовал (рот широко раскрыт, горячий язык шарил в поисках наслаждения) монаха альпийского монастыря в Швейцарии. Пришлось вырваться из горячих объятий монаха (у которого под его рясой ничего не было) и потянуться к телефону. Подняв трубку, мэр издал какой-то флегматичный и неразборчивый звук. Голос в трубке долетал из комнаты с первого этажа и принадлежал Мюррею Лассалю, одному из его заместителей, первому среди равных, человеку, которого пресса чаще всего называла "великолепной рабочей лошадкой администрации".
- Прости, Сэм, но тут ничего не поделаешь, - извинился Лассаль.
- Ради Бога, Мюррей. Я просто умираю.
- Отложи это дело. Мы столкнулись с чертовски неприятным случаем.
- Неужели сам не можешь справиться? Ты же прекрасно справился с третьим мятежом в Браунсвилле, верно? Мюррей, я на самом деле отвратительно себя чувствую. Голова просто раскалывается, не могу дышать, каждая косточка болит...
- Конечно, я могу с этим справиться, как справляюсь с каждым вторым омерзительным делом в этом вонючем проклятом городе, но не хочу.
- Не заставляй меня выслушивать такие вещи. В лексиконе заместителя мэра не должно быть слов "не хочу".
Лассаль, который сам был простужен, хотя и в явно меньшей степени, чем шеф, вспылил:
