Го Осака - Косые тени далекой земли
За стенкой, в комнате с земляным полом в глубине дома, слышался звук льющейся воды. Гильермо принимал душ.
Хоакин протянул руку к пиджаку Гильермо, висевшему на вбитом в стену гвозде, пошарил в карманах.
Карманы были пусты. Все до одного.
Не хочет, чтобы узнали, кто он и откуда. Да, видно, паренек не прост.
Хоакин поискал в нагрудном кармане его рубашки и нащупал что-то твердое. Но карман был пуст. Посмотрел с изнанки и увидел на внутренней стороне потайной карман.
Запустив туда пальцы, вытащил содержимое.
Это был плоский мешочек на шнурке. На лиловой ткани золотой нитью были вышиты какие-то знаки, похожие на буквы. Хоакин был уверен, что Гильермо, пли судить по чертам лица и хорошему испанскому, был индейцем ИЗ Южной Америки. Но мешочек, похоже был изготовлен где-то на востоке.
Ослабив шнурок, Хоакин перевернул мешочек вверх дном и потряс его. На ладонь упал плоский бумажный сверток, Маленький, но на удивление тяжелый.
Хоакин развернул сверток и от изумления даже рот раскрыл. У него на ладони лежал золотой кулон странной продолговатой формы. Судя по тому, как бережно его хранили, наверняка он был очень дорог владельцу.
– Чужие рубашки без спросу не трогать.
Хоакин испуганно поднял голову.
Не сводя с него глаз, в дверном проеме стоял Гильермо. В тусклом свете лампы на его могучем обнаженном торсе блестели капли воды.
Хоакин изобразил на лице заискивающую улыбку:
– Прости. Хотел, понимаешь, разузнать про тебя, вот и не удержался. Ты уж не сердись, ладно?
Пытаясь загладить вину, он аккуратно завернул кулон.
– Положи, где взял, – грозно проговорил Гильермо.
Хоакин засунул бумажный сверток обратно в мешочек и положил в потайной карман рубашки. Ссориться с Гильермо сейчас нельзя.
– Эта штуковина у тебя небось золотая, а? Классная вещичка.
Гильермо снял с гвоздя рубашку и пиджак и, не спуская глаз с Хоакина, быстро оделся.
– Не твое дело. Лучше поскорее доставь Гришину то письмо.
Гришин был русский и работал советником при службе информации республиканской армии. Хоакин получал от Гришина деньги за доставку писем от Гильермо к Гришину и обратно и выполнял различные его поручения.
О Гильермо Хоакин знал не много. Гильермо постоянно куда-то ездил, собирал информацию, а потом передавал ее Гришину – в этом, видимо, и состояла его работа. Поскольку он свободно проникал как на территорию республики, так и к мятежникам, Хоакин догадывался, что он не был простым доносчиком.
Сам Хоакин был хитано.[32]
А цыганам было наплевать на то, чем кончится гражданская война. Не важно, попадет власть в руки мятежников или останется у теперешнего правительства – жизнь их от этого не изменится. Главное – заработать. Ради денег они готовы были выколоть собственные глаза.
Хоакин посмотрел на Гильермо:
– Понял, приятель, понял. Завтра с утра первым делом отнесу твое письмо Гришину. По рукам?
Гильермо покачал головой:
– Надо отнести прямо сейчас.
– Да куда ж ты так спешишь-то? Давай хоть по стопочке выпьем перед дорожкой.
Хоакин протянул руку к стоявшей на столе бутылке, когда за дверью неожиданно раздался голос:
– Сегодня пить не разрешаю.
Хоакин, вздрогнув, повернулся к двери.
Одеяло, висевшее на дверном косяке для светомаскировки, раздвинулось, и в комнату неторопливо вошел мужчина, облаченный в форму солдата республиканской армии. В руке у него был пистолет.
– Кто к нам пожаловал! – заговорил Хоакин. – Да это же лейтенант… лейтенант Болонский. И каким ветром вас к нам занесло в такое позднее время?
За последний месяц Болонский раза два приходил сюда вместе с Гришиным. К их негодованию, оба раза они нашли обитателей дома на реке за домом, весело удящих рыбу под звуки совсем недалекой бомбардировки.
– Простите за беспокойство, но я пришел к вам за помощью. Мне нужно, чтобы вы поработали сегодня вечером на благо правительства Республики.
Хоакин облизнул губы. Он обдумывал услышанное.
Болонский – человек щедрый. Может быть, с этого дела можно будет поиметь побольше, чем работая на побегушках у Гришина.
Быстро решившись, Хоакин радушно проговорил:
– С удовольствием, лейтенант. Всегда рад вам помочь.
Болонский кивнул и перевел взгляд на Гильермо. Одновременно со взглядом повернулось и дуло его пистолета.
– Так это вы, значит, тот азиат, о котором мне рассказывал Гришин? Вас, кажется, Гильермо зовут, так?
Гильермо слегка наклонил голову:
– Совершенно верно. Я – Гильермо.
– Лейтенант Болонский, из отделения разведки Красной Армии. Гришин мне говорил, что вас прислали из Коминтерна, это правда?
– Правда.
Хоакин беспокойно переводил взгляд с одного на другого.
Один – разведчик Красной Армии, второй – из Коминтерна. Ну и дела… Он впервые узнал, кем были эти люди на самом деле.
Болонский подвигал дулом пистолета.
– Раз уж нам суждено было здесь встретиться, может быть, вы тоже согласитесь помочь мне?
– Ну конечно же, поможет, лейтенант, – немедленно встрял Хоакин. – И я и Гильермо готовы на все во имя Республики.
– Я, может быть, и смогу, но что касается Хоакина, то мне нужно, чтобы он немедленно отнес Гришину письмо.
Болонский выпрямился:
– Нет, я его отпустить не могу. А письмо я сам отвезу Гришину, когда мы закончим наше дело.
Хоакин немедля вытащил порученное ему письмо и, не дав Гильермо и рта раскрыть, ткнул его прямо в лицо Болонскому.
– Вот.
Болонский взял письмо и небрежно сунул во внутренний карман гимнастерки.
– Ну, с этим разобрались. Теперь вы поможете мне?
Гильермо, прикусив губу, некоторое время не сводил глаз с Болонского, затем сдался:
– Чего вы хотите?
Болонский спрятал пистолет в вещмешок.
– На улице стоит грузовик. В кузове – тринадцать деревянных ящиков. По размеру они невелики, но в каждом веса – килограммов шестьдесят. Мне нужно перевезти их в одно место.
– А что там внутри, лейтенант? – спросил Хоакин, снедаемый любопытством.
Болонский выдержал паузу, затем ответил:
– Золото.
– Золото? – механически повторил Хоакин и сглотнул.
– Именно. Я вам доверяю, поэтому скажу все без утайки. Груз – часть золотого запаса Республики и состоит из золотых слитков, весом больше восьмисот килограммов.
Хоакин незаметно вытер вспотевшие ладони о штаны.
Тринадцать ящиков. Восемьсот килограммов золота.
Он даже представить себе не мог, сколько это могло бы стоить.
– Почему именно вы занимаетесь перевозкой? – бесстрастно спросил Гильермо.
Болонский побагровел.
– Сейчас, когда мятежники уже у ворот Мадрида, необходимо спрятать казну в какое-нибудь укромное место, чтобы золото не попало им в руки. Министр финансов Негрин и генерал Орлов из русской группы консультантов вверили операцию полностью в мои руки.
– Ну и где же вы собираетесь спрятать золото? – нетерпеливо перебил его Хоакин.
Болонский взглянул на него:
– Мне помнится, ты однажды упоминал в разговоре подземную пещеру, куда можно добраться, если спуститься на лодке вниз по реке. Я приехал к вам, вспомнив тот наш разговор. Сможешь меня туда проводить?
На лице Хоакина отразилось изумление, затем он уныло повесил голову.
– Эта пещера, лейтенант, уже тю-тю. Чтобы что-нибудь припрятать, и правда, лучше места не найдешь, но уже месяц назад те окрестности в руках мятежников.
Болонский ухмыльнулся:
– Это-то я и сам знаю. Да только от этого тайник еще безопаснее, разве нет?
13
Маталон быстро метнул пять ножей, один за другим.
Все ножи попали в предназначенные для них цели – четыре по углам висящей на стене пробковой доски и один в самую середину. Расстояние было метров пять. Все до одного вонзились именно туда, куда он метил, с точностью до сантиметра.
Маталон научился этому искусству уже больше десяти лет тому назад.
Маталон был седьмым сыном крестьянина из Андалусии. Когда мальчику исполнилось четырнадцать, ему опротивел крестьянский труд и он ушел из дома куда глаза глядят. Некоторое время он перебивался мелким воровством, но однажды встретил кочующего марокканского акробата и тут же, придя в восхищение от его мастерства, поступил к нему в ученики.
Акробат дал юноше кличку Маталон[33] и взял с собой в Марокко. Заставляя работать до седьмого пота подручным во время трюков, акробат, когда был в настроении, учил его искусству метания ножей.
Трюк учителя, которым он зарабатывал на жизнь, был такой: как Вильгельм Телль, он ставил на голову подручного апельсин и сбивал его ножом. Своим искусством он владел просто божественно – не промахнулся ни разу. Подтверждением этому был тот факт, что Маталон был до сих пор жив. Плечо у него осталось кривым после одной безжалостной трепки, когда учитель, большой любитель выпить, сломал ему ребро.
Несколько лет занятий, и Маталон заметно усовершенствовался в искусстве метания ножа.
