Джон Гарднер - Месть Мориарти
— Спешка ни к чему, — в двадцатый раз за последние три дня повторил Эмбер. — Вся красота в том, что мы делаем дело за две ночи. Наша цель сегодня — осмотреться, разобраться, понять, что к чему и пройти в магазин. Сейф вскрываем завтра.
На улице было, как всегда, тихо; никаких посторонних звуков Эмбер не услышал, и это обстоятельство добавило уверенности. Спир и Терремант уже наверняка вели наблюдение из пустующей лавки напротив, а на то, чтобы проделать дыру в полу, понадобится не больше двух часов. Скорее, даже меньше. Из Эдмонтона команда выезжает в час. Возвращается к пяти. Все делается, пока темно.
Эмбер нащупал в кармане фляжку, вытащил, сделал глоток бренди. Еще раз проверил инструмент старика Болтона — все на месте, все аккуратно сложено, каждый предмет обернут тряпицей — чтоб ничего не звякало. Стамески и зубила, четыре ломика, американское сверло, гаечный ключ, ножовка и несколько полотнищ, отмычки, щипцы, резак, кусачки, веревка и винтовой домкрат. И, вдобавок, темный фонарь, который будет для них единственным источником света.
Вознице заплатили заранее. Так поступали всегда: воровская честь не допускала обмана в денежных вопросах. Возница, конечно, не знал, что и где произойдет. Не знал, да и не хотел знать. Его дело — доставить людей в Бишопсгейт и в половине пятого вернуться за ними. Первым он увезет Эмбера с инструментами, потом, двумя ездками, остальных — двоих в Хундсдитч и вторую пару на Минорис-стрит. Потом, кружным маршрутом, в Эдмонтон.
Спускаясь по ступенькам, Эмбер бросил мимолетный взгляд через дорогу и даже различил в темноте — а может, это только показалось — бледное на фоне темной стены лицо Бена Таффнела. Никаких сигналов. Все в порядке. Все спокойно. Напоследок он вытащил из кармашка старые серебряные часы с крышкой — они показывали ровно час ночи.
Сначала Боб Шишка почувствовал холод, сырость и боль. Потом услышал голоса. Его стали поднимать, и боль прошлась волной по всему телу. Погрузили на какую-то подводу. Впрочем, возвращение длилось недолго — тьма снова поглотила его.
Через какое-то время боль вернулась — казалось, кто-то ломает, выворачивает плечо. Время значения не имело — может, в этом жутком, бредовом сне пролетела вечность. Он то приходил в себя, смутно сознавая, что происходит, то снова погружался в кошмар. Потом — свет… едкий запах мыла. Что-то схватило и не отпускало правую руку и плечо. Света стало больше. Он открыл глаза и не понял, куда попал. Какое-то незнакомое место и… ангелы? Белые, парящие ангелы.
— Ну, вот вы и очнулись, — сказал один из них, склоняясь на Бобом. — Все в порядке.
— Что?.. — Во рту пересохло, к горлу подступала тошнота.
— Несчастный случай. Вас доставили сюда полицейские.
При упоминании полиции Боб мгновенно насторожился и торопливо огляделся. Он находился в просторной комнате, на стенах — белая плитка. Под ним — кожаная кушетка. Ангелы были женщинами. Медсестрами.
— Вы в больнице Святого Варфоломея, — сообщила одна из них. — У вас сломано плечо, но врач уже сделал все, что нужно. Так что жить будете и с возницами еще посчитаетесь.
Память вернулась, и Боб шевельнулся и попытался встать, но боль ударила его раскаленным наконечником копья.
— Который сейчас час? — спросил он, когда она отступила. — Это очень важно.
— Да, конечно. Сейчас чуть за полночь. Вы довольно долго оставались без сознания.
Его снова затрясло. Боль вернулась, но теперь уже мелкими уколами.
— Мне нельзя здесь оставаться, — прохрипел Боб. — Не могу. У меня нет денег на больницу.
— Не беспокойтесь. Об этом с вами поговорят утром. Вы действительно сильно пострадали.
У нее были строгие, резкие черты и накрахмаленный халат. Она вся была как будто накрахмаленная. А с чего бы иначе?
— Мне надо передать сообщение. — Он с трудом перевел дыхание.
— Жене.
— Да, — соврал с облегчением Боб — сам бы он до такого объяснения не додумался.
— Хорошо. Мне еще нужно будет записать ваши данные, а потом посмотрим, что можно сделать. В любом случае вам придется побыть здесь какое-то время — полицейские хотят узнать, как это случилось. Даже не представляю… Вы у нас уже четвертый за эту ночь. Возницы носятся как угорелые, а на улицах столько людей. Город совершенно не готов к такому движению. — Она легко коснулась пальцами его лба — проверила, не лихорадит ли. — Так что отдыхайте пока. Я скоро вернусь.
Она вышла из комнаты, прошуршав накрахмаленным халатом — деловитая, строгая, властная.
Болело сильно, но Бобу удалось кое-как подняться. Комната закружилась и остановилась. Новый приступ тошноты. Рядом с кушеткой, на стуле, лежало промокшее насквозь пальто, но Боб даже не стал пытаться надеть его. Неважно. Он взял пальто левой рукой, стиснул зубы, сопротивляясь яростной боли, атаковавшей его при каждом шаге, и двинулся к двери. За ней обнаружился длинный белый коридор и несколько стеклянных дверей. В конце коридора раздались громкие голоса, торопливые шаги — еще двух пострадавших несли на носилках. Его медсестра помогала каким-то мужчинам. Выход был свободен. Боб прибавил шагу, толкнул стеклянную дверь и перешагнул порог. Дождь еще не утих. От глотка воздуха на мгновение прояснилось в голове. В следующую секунду тошнота вернулась. Боль тоже не заставила себя долго ждать.
Только в начале второго Боб добрался до пивной в Чепеле. Народу было немного — с полдюжины бродяг да пара типов, похвалявшихся «удачным дельцем» в Вест-Энде. Саксби спал на скамье в углу. Боб передал ему сообщение. Мальчишка побледнел, и под глазами у него проступили темные круги — путь до Эдмонтона был неблизкий.
Боб проводил бегунка взглядом, потом его вырвало, и один из завсегдатаев отвел бедолагу в угол и дал выпить бренди.
К задней двери магазина Фриланда подошли со стороны Бишопсгейт, прокравшись по узкому переулку, который вывел их в тесный задний дворик. Дверь, как и следовало ожидать, оказалась довольно прочной и обитой к тому же железными пластинами. Однако в нескольких ярдах правее нашлась другая, подвальная, укрепить которую никто не озаботился.
Сам дворик был захламлен мусором, старыми ящиками, коробками и служил, похоже, свалкой для всего квартала.
Патрульный скрылся из виду, и они спокойно разгрузили кэб, после чего Эмбер шепотом отдал вознице необходимые распоряжения, и все прошли во двор. Операция заняла не больше двух минут. Ивэнс остался в самом конце Бишопсгейт, выбрав для наблюдения укромный, неосвещенный уголок, представлявший собой идеальный наблюдательный пункт. По расчетам Эмбера, у них оставалось десять минут, чтобы проникнуть внутрь до очередного появления полицейского.
Потайной фонарь высвечивал лишь крохотный кружок, но этого вполне хватило, чтобы взломать простенький замок с помощью ломика. Слабое место есть всегда, размышлял Эмбер. Некоторые ставят сейфы с мощной дверцей, но забывают укрепить заднюю стенку. Другие надежно защищают главную дверь, но выпускают из виду подвальную или верхнюю. Замок поддался легко, как женщина, сопротивляющаяся только для виду, и Эмбер толкнул дверь, которая устало заскрипела ржавыми петлями. Внутри стоял запах пыли, плесени и векового запустения.
Он посветил фонарем, осматривая помещение, — глаза быстро привыкли к темноте. Как и во дворе, здесь было полно хлама: пара больших упаковочных ящиков, пирамида деревянных коробок, груда картона, облезлая вывеска (ЗОЛОЧЕНИЕ, СЕРЕБРЕНИЕ И ГРАВИРОВКА В КРАТЧАЙШИЕ СРОКИ. СРОЧНЫЙ РЕМОНТ В ИСПОЛНЕНИИ КВАЛИФИЦИРОВАННЫХ МАСТЕРОВ), часть железной оконной решетки, которую сменили стальные ставни.
— Стань у двери, — шепнул Эмбер Францу. — И слушай хорошенько.
Жестом подозвав Петера и Клауса, он стал осторожно спускаться в подвал. Похожий на золотой соверен кружок света прыгал по балкам и перекрытиям.
Подвал был длинный и узкий. Едва сделав четыре шага, Эмбер обнаружил над головой то, что искал. В данном случае четыре крепких, образующих квадрат болта, указывающих на расположение железного основания, на котором стоял сейф. Один из немцев пододвинул ящик, и Эмбер, встав на него, открыл саквояж, достал самое большое сверло, передал фонарь Петеру и приступил к работе. Сверху посыпались опилки и щепки.
Цель его заключалась в том, чтобы просверлить в четырех местах семь отверстий, расположенных под прямым углом на расстоянии в три фута друг от друга. Он просверлил две, когда услышал сигнал — на улице дважды тявкнула собака. В следующий раз Ивэнс должен был свистнуть, потом чирикнуть по-птичьи и затем тявкнуть.
Франц осторожно притворил дверь и оперся на нее плечом. Эмбер опустил сверло и замер. Петер и Клаус присели на корточки, заслонив фонарь. Находившийся снаружи Ивэнс должен был отступить в тень и укрыться за кучей мусора.
