Хью Уолпол - Над тёмной площадью
— Да, я вам помогу, — ответил я.
— Тут и делать-то нечего, только запихнем его в машину. Ничего приятного, но деваться некуда, надо, и все. Погодите, я схожу за его пальто и шляпой.
Приоткрыв дверь, он выглянул в прихожую, выскользнул из комнаты и закрыл за собой дверь.
Пока Буллер говорил со мной, я стоял у окна. Едва он вышел, Хенч вскочил, подбежал ко мне и, положив дрожавшую руку мне на плечо, забормотал:
— Не ходите с ним. Не ходите, Ган. Вы тут ни при чем. Нам все равно от него не освободиться. Не видите, вон он там, снаружи, караулит нас на лестнице. А этот, который здесь, вовсе не он. Мы должны всем это открыть. Только так мы очистимся.
Было очевидно, что он на грани дикой, безудержной истерики. Я почувствовал непонятную нежность к нему. Странно, но это так: в те минуты меня переполняло чувство любви и сострадания ко всему миру, как будто то, что здесь произошло, касалось всех человеческих существ без исключения и, более того, означало крутую перемену в их судьбах.
Я обнял его:
— Погодите минутку, Хенч. Успокойтесь, возьмите себя в руки. Запомните: Пенджли был таким отпетым негодяем и законченным прохвостом, какого свет не видывал. Хуже его не бывает. Он был шантажист и вымогатель, и нет ничего грязнее, чем это занятие. Он искалечил жизнь сотням и сотням мужчин и женщин, уничтожил их, затравил. Он никого не щадил, никого не жалел, чувство сострадания было ему чуждо. Он хотел, чтобы и мы испоганились, стали такими, как он. Он, и только он виноват в смерти вашей жены.
Но Хенч прервал меня:
— Она не захотела бы его убивать. Она не желала никому зла. Даже такому плохому человеку, как он, она не стала бы причинять вреда. Но ведь это правда — мы его не убили. Он теперь еще хуже, чем живой, он теперь постоянно будет с нами, ни за что не отстанет от нас, это навсегда… О Боже, Боже, и зачем я только сюда пришел…
Наконец появился Буллер с плащом и шляпой Пенджли. При виде этих предметов я мгновенно собрался и приготовился к решительным действиям.
— Извиняюсь, вышла проволочка, — шепотом доложил Буллер (мы все разговаривали шепотом). — Выглянул на площадку, чтобы посмотреть, есть ли кто на лестнице. Никого, путь свободен.
— Осмунд там? — спросил я.
— Нет. Они в спальне. Понимаете, мне хочется убраться отсюда, пока он не вернулся. Осмунда не поймешь, черт его возьми. Горячий — никогда не известно, что сотворит… Подержите-ка его руку, а я напялю на него плащ.
Я обхватил труп за талию, и его болтающаяся голова, мотнувшись, упала мне на грудь и прильнула, как к груди любимого. Я задрал ему руку, как велел Буллер, — она была еще теплая. Мы натянули на труп плащ и нахлобучили шляпу низко на глаза.
Когда мы стали поднимать тело с дивана, меня чуть не стошнило. А потом все, что было в комнате, поплыло у меня перед глазами, серебряные канделябры закачались, окна широко разъялись, и по ним побежала рябь, словно это были не окна, а большие лужи. Но приступ дурноты миновал. Все снова встало на свои места, я пришел в себя.
Буллер, крепко обхватив тело, держал его с одного бока. Я, завладев другой рукой, придерживал его с другой стороны. В таком положении Пенджли вполне мог сойти за сильно пьяного человека. Его голова свесилась на грудь, ноги волочились сзади, шлепая подошвами об пол.
В комнате, где были Осмунд и Хелен, стояла мертвая тишина. Ни вздоха, ни звука. И вот когда я свободной рукой открыл входную дверь, как раз в ту самую секунду кто-то зажег свет на нижнем этаже. Возвращаться назад было поздно. Мы уже стояли на лестничной площадке, дверь за нами закрылась, и я увидел могучую, дородную женщину с красным лицом, которая поднималась прямо навстречу нам.
На верхней ступеньке незнакомка остановилась, чтобы перевести дыхание. Она принадлежала к той особой разновидности женщин, типичных не только для нашего времени, которые в своем сорокалетнем с хвостиком возрасте одеваются как двадцатилетние девушки. На ней была крохотная черная блестящая шляпка, туго сидящая на завитых волосах, и вечернее платье; на плечи была брошена испанская шаль очень кричащих тонов; юбка была короткая; ноги толстенные, обтянутые черными чулками.
Мы с Буллером инстинктивно подались вперед, пытаясь прикрыть собой нашу роковую ношу. Поначалу женщине было не до того, она старалась отдышаться. Затем, увидев нас, она вдруг ахнула:
— Майор Эскот?
(В мою память так врезался тот страшный эпизод и само это имя, что, когда оно попалось мне случайно в газете — всего каких-то недели две назад, — я никак не мог справиться с потрясением и приняться за чтение следующего абзаца.)
— Простите? — сказал Буллер.
— Ах нет, я просто так. — Ее рука была прижата к груди, которая тяжело вздымалась. — Я видела, как вы вышли из этой двери, и подумала, что это квартира майора Эскота. Он живет в этом доме.
— Этажом выше, мэм, — сказал Буллер.
— О, благодарю вас. — Она продвинулась к подножию следующего лестничного марша и оглянулась. Ее глупые, круглые, наивно распахнутые глаза были похожи на два блюдца. Такой тупой женской физиономии я еще никогда не видел. Помимо всего прочего, она была на редкость кокетлива.
— Вы абсолютно уверены в том, что это выше? — проговорила она. — Потому что, как мне помнится, у него квартира номер три… — Тут она заметила болтавшуюся между нами фигуру. И тихонько вскрикнула: — Ой!.. Ваш приятель заболел?
Буллер мрачно улыбнулся:
— Мы тут праздновали…
— Ну конечно… — Она помялась. — Внизу моя машина. Шофер может съездить за врачом…
— Вы очень любезны, — ответил Буллер, — но, право, не стоит беспокоиться. Немного свежего воздуха…
Она опять бросила взгляд на тело. У меня возникла паническая мысль, что она что-то заподозрила. Колени подо мной подогнулись, и мне показалось, что тело, висевшее на моей руке, весит целую тонну.
— Ну если только в этом дело… — Она еще раз окинула нас взглядом и, поднявшись вверх по лестнице, исчезла за поворотом. Мы подождали, пока не стихли ее шаги. Я прислонился к двери квартиры Осмунда.
— Извините, Буллер, но… Меня сейчас стошнит.
И в самом деле, пол подо мной и ступеньки лестницы раскачивались перед глазами, вытанцовывая вальс. Маленький шарик электрической лампочки, разросшись до огромных размеров, вовсю сиял радужными огнями.
Буллер разозлился. Он рванул от меня тело.
— Дайте мне его сюда. Я думал, вы не сдрейфите. Возвращайтесь в квартиру и выворачивайтесь там наизнанку, если хотите. Я один с ним управлюсь.
Мне стало стыдно, я замотал головой:
— Нет, все прошло. Я готов.
— Просто повторяйте себе, что он был гад, — быстро зашептал он, — самый отъявленный, гнусный гад. И уж если кто-то и заслуживал дубиной по башке…
Примерно в тех же словах я недавно уговаривал Хенча. Мысль о Хенче с его истерикой заставила меня взять себя в руки.
— Пошли, — сказал я, и мы двинулись дальше.
Пока мы волокли его на нижний этаж, у меня возникла твердая уверенность в том, что Пенджли не скончался, что он еще жив. В конце концов, вероятность этого была. Его тела никто толком не осматривал, никто не подтверждал факт его смерти.
Мне мерещилось, что он ухмыляется из-под шляпы; но особенно страшила его болтавшаяся голова, которая будто жила своей жизнью. Я чувствовал, что непременно, тотчас же должен остановиться и как-то закрепить ему башку, чтобы она не болталась. Но движения мои были неточны: рука скользнула дальше и пальцы коснулись кисти его руки, еще не остывшей.
— Буллер, постойте… — Мы как раз были на середине лестничного марша. — Мне кажется, он еще жив… Он так вращает головой…
— Да он покойник, — отрезал Чарли, не останавливаясь, — бездыханный, как тот камень.
Мне почудилось, что пальцы Пенджли норовят впиться в меня, и все мое существо вдруг исполнилось гадким чувством торжества над врагом. Я еще крепче сжал его руку, словно говоря: «Хватит ухмыляться и злорадствовать, ничего хорошего тебе не светит. И без фокусов, а то возьму и прикончу тебя на месте…» Каблуки его башмаков звонко отсчитывали каждую ступеньку.
Этажом ниже никого не было, там царила тишина. Нам оставался еще один марш. Мы миновали дверь, которая вела в ту самую парикмахерскую. Теперь в ней было темно, пусто — ни души! Мне показалось, прошли месяцы и месяцы, с тех пор как я там был! В этой части подъезда освещение было очень тусклое и не слышалось ни звука. Было ощущение, что еще шаг — и мы провалимся в бездонную пропасть.
На середине последнего лестничного марша Буллер остановился.
— Тут будет небольшое осложнение, — зашептал он. — Ну ничего, немного риску, а дальше все обойдется. Я оставил машину за углом. Надо будет сбегать за ней, а вы пока побудьте здесь. Ничего страшного. Мы усадим его в углу, а вы над ним постойте. Я вернусь через минуту-другую, но машину нельзя держать у входа дольше считанных секунд. Почти уверен, что никто за то время, пока я отсутствую, не появится, а если и появится, то ничего не заметит.
