Василий Сретенский - ОТ/ЧЁТ
Фрагмент этот представлял собой начало автобиографии Алексея Петровича Хвостинина. Закончив набивать текст, я сохранил его под именем «АПХ».
[файл АПХ-1]
«При начале этих моих торопливых записок несколько строк уделю я, по заведенному правилу, истории моих предков. Человеку не должно гордиться достоинством либо древностию рода или деяниями, не им совершенными, но поколениями, ему предстоящими. Тем не менее, в воспоминании о предках своих каждый человек может найти себе опору в бурных событиях жизни нынешней и утешение в испытаниях, ниспосланных Провидением нам же во благо. Память о честном служении Отечеству дедов и прадедов заставляет нас в каждое мгновение недолгой жизни земной думать о том, как поступить, чтобы не стыд, но спокойное достоинство овладевало потомками при мысли скромных наших делах. Итак, начну.
Род Хвостининых берет свое начало в XIV от рождения господа нашего Иисуса Христа веке, имея прародителем Алексея Хвоста, московского тысяцкого, странная смерть которого в княжение Ивана Ивановича Красного не прошла мимо внимания летописцев древности и современных писателей истории. Вот что сообщает об этом загадочном событии наш лучший историограф и мой давний знакомец Николай Михайлович Карамзин в своем мудром сочинении „История Государства Российского“, в четвертом, только что изданном томе, на 286-й странице: „В самой тихой Москве, не знакомой с бурями гражданского своевольства, открылось дерзкое злодеяние, и дремлющее Правительство оставило виновников под завесой тайны. Тысяцкий столицы, именем Алексей Петрович, важнейший из чиновников и подобно Князю окруженный благородною, многочисленной дружиною, был в час Заутрени найден мертвый среди городской площади со всем признаками убиеннаго — кем? неизвестно. Говорили явно, что он имел участь Андрея Боголюбского, и что ближние Бояре, подобно Кучковичам, умертвили его в следствие заговора. Народ встревожился: угадывали злодеев; именовали их и требовали суда. В самое то время некоторые из Московских Вельмож — опасаясь, как вероятно, торжественного обвинения — уехали с семействами в Рязань к Олегу, врагу их Государя, и слабый Иоанн, дав время умолкнуть общему негодованию, снова призвал оных к себе в службу“.
Василий Никитич Татищев, товарищ моего деда по юношеским годам, писал в „Гистории Российской“, составленной им самим по древним летописям, нами доселе незнаемым, о годе 1356-м от рождения Христова или 6864 от сотворения Мира: „Toe же зимы месяца февраля в 3 день сотворись на Москве в нощи, егда заутреню благовестят, убиен бысть тысяцкой московский Алексей Петрович. Убиение ж его страшно, и незнаемо, и неведомо ни от кого же, точию обретеся убиен лежа на площади, егда завтреню благовестят. И бысть мятеж великий на Москве убийства того ради“.
От себя добавлю, что в роду нашем сохранилось глухое предание о тайной интриге бояр Воротынских-Вельяминовых, поссоривших Алексея Хвоста с князем великим Иваном Ивановичем и присвоивших должность тысяцкого своему роду. Впрочем, как свидетельствуют нам древние летописи, должность эта была им не впрок и при великом князе Дмитрии Ивановиче, прозванном за великую свою победу Донским, должность и звание московского тысяцкого были упразднены, а сын последнего московского тысяцкого Иван Васильевич Вельяминов, долгое время таившийся от гнева великого князя в Орде, был схвачен в 1379 году и казнен, „мечом поят бысть на Кучковом поле у града Москвы“.
Род Алексея Хвоста смертью своего предка не был умален. Наоборот, ширясь и множась, он дал фамилии бояр Хвостовых, Хвастовых, Ухватистых, Бухвостых, по большей части угасших в период Смуты, в также потерявших боярский чин и перешедших в звание городовых дворян или детей боярских Хвостинных, Охвастиных, Голохвастовых.
Родственны Хвостининым и другие фамилии. Алексей Петрович Хвост имел отцом Петра Босоволкова, московского наместника при князе великом Иване Даниловиче Калите. Потомство других сыновей Петра носит до сих дней фамилии Волк и Волков, из которых особливо Волковы Можайские и Дмитровские доводятся Хвостининым отдаленной родней по общему нашему предку.
Первый раз имя Хвостининых является на скрижалях нашей истории в те времена, когда наступал предел жизни и царствованию великого и грозного государя Ивана Васильевича Третьего.
Дмитрий Иванович, внук великого князя, сын безвременно почившего наследника Ивана Ивановича Молодого, был венчан своим дедом, великим князем, в Успенском соборе московского Кремля[7]. При том венчании присутствовали и мои предки, дети боярские Петр, Алексей и Егор Хвостинины, находясь в свите молодого наследника престола. Но вскоре великий князь Дмитрий был ложно обвинен в еретичестве, заговоре против деда, схвачен и заточен. А Василий, сын государя от второй жены, гречанки Софьи, был объявлен великим князем всея Руси и преемником Ивана III на троне. Сторонники истинного наследника, оставшиеся верными долгу чести и собственной совести, попали в опалу, а некоторые из них были обвинены в связях с новгородскими еретиками и осуждены государевым судом. Вот как трактует эти события летописец, писавший свою историю под присмотром государевых людей:
„О еретицехъ. Тоя же зимы князь велики Иван Васильевич и сын его князь велики Василеи Иванович всея Руси, со отцем своим Симоном митрополитомъ съ епископы, и со всем собором обыскаша еретиком и повелеша их лихих смертною казнью казнити. И сожгоша в клетке дьяка Волка Курицина, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова, да Никишку Хвостину декабря 27“[8].
После эти событий род Хвостининых надолго попал в опалу, что, по моему сегодняшнему разумению, к лучшему. Неся службу в Смоленской земле, боярские дети Хвостинины честно служили Царю и православной вере, особливо в Ливонской войне. Но попущением Господним никто из них не участвовал в Опричнине, никто и не пострадал. В годы же всеобщего буйства, наступившего по смерти последнего государя из потомков Святого Благоверного князя Александра Ярославича Невского, царя Федора Иоановича, два сына пращура моего Никифора Хвостинина выполнили долг свой с достоинством и честью. Петр Никифорович сложил главу свою в Смоленске, при осаде сего города войском польского короля Сигизмунда. А Алексей Никифорович служил государю Дмитрию в тушинском войске, под командой князя Трубецкого. Вместе с сим воеводой он ушел в первое ополчение и стоял в осаде Москвы вплоть до прихода войск Минина и Пожарского[9].
Князь Трубецкой и его ратники, как известно, своей доли славы и наград недополучили. Предок мой довольствовался причислением к Посольскому приказу, тем более что Смоленская земля ушла под власть короля Сигизмунда. Служил он на мелких должностях, но бывал с посольствами и в Италии, и в Крыму, и Константинополе. Дети его Петр, Никита и Никифор получили назад родовые земли под Смоленском, при возвращении сего града в состав державы Российской. Петр, старший, остался в Москве, продолжив службу, сейчас именуемую дипломатической, а внук его Степан Алексеевич Хвостинин, взятый ко двору в десятилетнем возрасте, был записан в потешный Преображенский полк и в числе многих волонтеров отправлен на учебу в Англию в 1697 году.
Этот самый Степан Хвостинин, выучившийся фортификации и механике, впоследствии служил под командой Миниха и вышел в отставку в чине инженер-майора в 1741 году, сразу после восхождения на престол матушки императрицы Елизаветы Петровны[10].
В первом браке Бог детей ему не дал. Женившись во второй раз уже в возрасте почтенном на молодой 17-летней девушке из хорошего рода смоленских дворян Буланцевых и взяв в приданое сельцо с двумя деревеньками, по выходе в отставку зажил он хозяином в своих имениях с женой и первенцем-сыном. Вскоре родилась в его семействе дочь Елизавета. Мне же Степан Петрович приходится дедом. Рождение дочери стало для него радостью и одновременно тяжелым горем, ибо бабушка моя Анастасия Кирилловна скончалась родами, не дожив до 25 лет. Горе вдовца, как могли, скрашивали любящий сын и нежная дочь, но в 1758 году, в возрасте 77 лет он сошел в могилу в ожидании встречи с горячо любимой женой. Сыну его Петру в то время исполнилось 20 лет. По ходатайству нашего дальнего родственника, Дмитрия Васильевича Волкова[11], взят он был в Преображенский полк, где в скором времени выслужил чин сержанта. Дочь Елизавета, осиротевшая в неполные 14 лет, до поры воспитывалась в Смоленске, при Вознесенском девичьем монастыре».
На этом рукопись обрывалась. Машинописный же текст Романыча-Славинского начинался описанием событий, предшествовавших рождению Алексея Петровича Хвостинина и брата его Петра Петровича. Отсылок к каким-либо книгам или документам черновой (как это можно понять из правки карандашом на некоторых страницах) текст не содержал. Но, зная добросовестность историка, можно утверждать, что факты, ставшие ему известными, он передал точно. Первые страницы его рукописи сканер взял хорошо, так что у меня есть возможность привести текст самого Романыча.
