Алексей Нагорный - Рожденная революцией
– У нас парнишку зарезали, так его друзья-товарищи с завода на урок стеной поднялись! И правильно! А то по улицам и ходить стало невозможно!
Коля и Афиноген тоже шли в процессии. Коля равнодушно скользил глазами по лицам провожавших и вдруг увидел, как к мрачному типу в бекеше и офицерской фуражке без кокарды подошел чекист в кожаной куртке, с маузером через плечо. Коля остановился. В этой на первый взгляд ничем не примечательной уличной встрече не было ничего особенного, и Коля стоял и спрашивал себя: зачем он, собственно, остановился? И вдруг Афиноген сказал:
– Этому из ЧК надо помочь. По-моему, он хочет задержать бандита.
– Точно… – Коля сразу же вспомнил: человека в бекеше он видел в ресторане! А потом бандит был среди тех, кто преследовал его и Машу.
Протиснувшись сквозь толпу, Коля и Афиноген перешли на другую сторону. Бандита уже не было, а чекист стоял и, сняв фуражку, наблюдал за процессией.
– Мы из МУРа, товарищ, – Афиноген предъявил служебное удостоверение. – Кто этот человек, с которым вы только что говорили? Вы его знаете?
Чекист внимательно посмотрел на ребят:
– Нет, не знаю. А задавать подобные вопросы сотруднику Чрезвычайной комиссии нетактично. Поняли? Вот мое удостоверение.
– Плавский Борис Емельянович является сотрудником Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, – прочитал Коля вслух.
– Извините, – Афиноген отошел.
Коля помедлил, сверля Плавского взглядом, потом повернулся, чтобы уйти.
– Что так смотришь? – вслед спросил Плавский. – Не понравился?
– Угадал, – кивнул Коля. – Сотруднику ЧК не о чем разговаривать с бандитом!
– Мозги у тебя еще сырые, – лениво сказал Плавский. – Ты что же думаешь? Можно бороться с преступностью и не общаться с преступниками? Заходи ко мне на Лубянку, мы поспорим. Желаю… – Плавский юркнул в толпу и исчез. А Коля и Афиноген вернулись в МУР. Если бы только они могли знать, кого выпустили!..
Трепанов, выслушав их доклад, нахмурился и долго молчал. Потом сказал:
– Плохо, братки. Очень плохо.
– Вы, товарищ начальник, всегда за упокой! – обиделся Афиноген.
– Я тоже не понимаю, что мы такого сделали? – пожал плечами Коля.
– Вы упустили двух матерых волков, – сказал Трепанов, снимая трубку телефона. – Коммутатор ВЧК… Двадцать два – пятнадцать. Титыч? Трепанов здесь… Чего? Ну, извини, это ты, браток, на курорте. А мы, брат, – что надо. Вопрос имею, Плавский Борис на Лубянке работает? Нет? А ты не темнишь? Ну, извини. Будь. – Трепанов повесил трубку и посмотрел на ребят.
Коля все понял, но на всякий случай спросил:
– С кем это вы говорили?
– С начальником кадров ВЧК. Эх, браточки вы мои… Вам этот липовый Плавский лапшу на уши повесил, а вы и рады, работнички…
– Ну, попадется он мне! – Коля ударил кулаком по столу. – Я из того бандита не знаю что сделаю!
– Ждать, покуда он попадется, мы не имеем права, – сухо сказал Трепанов. – Мы обязаны искать их всех. И найти. Во что бы то ни стало найти, братки… А поэтому – так: хотя подставлять им теперь девушку крайне опасно, другого выхода у нас нет. И я скажу честно: идем мы на этот риск сознательно, понимаем, что пуля в любую минуту может настичь каждого из нас. Это дает нам право просить Машу не оставаться в стороне. И просить будешь ты, Коля. Уж извини, браток.
Маша выслушала Колины доводы молча. И так же молча собралась и уже одетая остановилась у дверей.
– Никак не пойму, – сказал Коля. – Сознательно вы теперь нам помогаете или какие другие причины есть?
– Другие! – отрезала Маша. – Мне почему-то казалось, что многословие – привилегия женщин.
Коля обиделся и до самого ресторана шел молча…
Узнав Марию, официант осклабился и завертел салфеткой, как пропеллером. Подвел гостей к столику, усадил и приготовился записывать заказ.
– Значит, так, – сказал официант многозначительно. – Имеем только для вас соль фрит, сивэ, вилеруа, правда, из убоя, свежих нет-с… Вино, само собой. Для барышни лично могу предложить «Мумм кордон вэр».
– Дай нам, милый, самовар и ситного полфунта, – сказал Коля.
– Как-с? – не понял официант. Он выглядел так, словно подавился вилкой. – Что же вы, мамзель, с таким быдлом вращаетесь? При вашей наружности…
– Ты, ласковый, побереги собственную, – улыбнулся Коля и согнул массивную вилку. Разогнул, подал официанту и сказал: – Голодные мы, поторопись.
– Момент-с, – официант умчался.
– Разговаривать нам с вами надо, – сказал Коля. – Я вижу, что не хочется, а надо.
– Поговорим, – кивнула она. – Зачем вы ищете Кутькова?
– Так он же людей убивает! – удивился Коля.
– А деньги, которые он награбил, – они вас разве не интересуют?
– Деньги, это не главное, – сказал Коля. Тон, которым разговаривала Мария, был яено агрессивный. – Но, конечно, мы обязаны найти и деньги тоже, чтобы вернуть их пострадавшим, – продолжал он.
– А эти пострадавшие – купцы, дворяне и прочая, так сказать, мерзость, – звенящим голосом сказала Маша. – И как же быть? По вашему одухотворенному лицу я вижу, что правды вы мне все равно не скажете. Ну, так я ее вам скажу! Найдете вы деньги Кутькова и поделите их между собой! По карманам рассуете! Сапоги хромовые купите, продажных женщин наймете! И упьетесь водкой! Вот и вся правда вашей революции…
Коля побелел и сжал кулаки. В эту минуту против него сидела не Маша Вентулова, несчастная, маленькая, истерзанная. Против него сидел враг, и Коля обязан был, не имел права не дать этому врагу должного отпора. «Ах ты, мать честная». Коля даже задохнулся от ярости. «Убить тебя мало за такие слова!» А как же быть с заданием? И Коля проглотил обиду, взял себя в руки, тихо сказал:
– Странная вы. Тогда, в подъезде, вы были совсем другая.
– А вы забудьте про подъезд! Считайте, что вам сон приснился!
– А вам? – посмотрел на нее Коля.
– А на меня, как это говорят у вас в деревне, – придурь накатила! И никогда, слышите? Никогда в моем присутствии не смейте больше об этом вспоминать! – Она успокоилась и спросила уже почти нормальным голосом: – Вы мне не ответили. Куда денежки-то?
– Голодным, – ответил Коля. – Детям, старикам. Всем, кто умирает теперь по нетопленным углам. На оружие. Не хватает на фронте оружия… Что с вами?!
– Не оглядывайтесь! – Мария съежилась. – Там… Позади вас… Он был тогда… В квартире…
Подошел официант, поставил начищенный самовар. Коля посмотрел в его полированный бок и увидел искаженного, смешного, но несомненно реального Плавского. Не оборачиваясь, Коля вытащил платок и вытер лицо. Это был условный сигнал сотрудникам опергруппы.
– Разве здесь жарко? – удивленно спросил Плавский. – Или вы подаете кому-то условный сигнал? А в связи с чем, позвольте узнать? – Плавский явно насмехался. – Кстати: вы хотели зайти ко мне, я ждал. Позвольте узнать, что помешало?
– Руки вверх! – Коля рванул из-за пояса кольт.
Плавский сделал неуловимое движение и нанес Коле сокрушительный удар в челюсть. Коля опрокинулся на стол, сшиб самовар и посуду. Все это со звоном и грохотом покатилось по полу.
Сзади на Плавского навалились Никифоров, Афиноген и два милиционера. Плавский раскидал их и выхватил маузер. В этот момент его и ударил Коля. Ударил с разворота двумя сжатыми в рукопожатие ладонями. Плавский тяжело рухнул. На него надели наручники и увезли в МУР.
Трепанов стоял у окна и смотрел на колонну грузовиков. На переднем колыхалось красное полотнище: «Все на защиту революции!» Сквозь шум моторов слышалось дружное, уверенное пение: «Мы смело в бой пойдем за власть Советов». Трепанов отошел от окна, сел за стол. Напротив, на табуретке, привинченной к полу, сидел Плавский.
– Вот что, – сказал Трепанов. – Даже с такими, как вы, я считаю себя обязанным быть честным до конца. Нам нужен Кутьков. Но выдадите вы его или не выдадите, – шансов на жизнь у вас практически нет.
– Тогда какой же смысл мне его выдавать? – усмехнулся Плавский. – Впрочем, за откровенность – спасибо.
Трепанов не отводил взгляда от прищуренных глаз Плавского.
– Простой смысл. Если вы поможете задержать Кутькова, – суд примет это во внимание. И тогда кто знает. Какой-то мизерный шанс у вас все же может появиться.
– Какой суд? – Плавский сжал губы. – Вы что, идиотом меня считаете? У вас раз-два – и в дамки. Это первое. И второе: я вас ненавижу. Вашу Советскую власть я буду жечь, душить и вешать, покуда жив. А насчет Кутькова – он быдло, хам, но он ваш лютый враг, и я его не выдам. Расчета нет, това-арищ начальник, – почти пропел Плавский.
– Здесь записано, что вы происходите из мещан города Саратова, – продолжал Трепанов. – Однако у меня складывается впечатление, что ваш социальный корень в другом месте рос… Я ошибся?
– Не все ли вам равно, кого ставить к стенке? – вздохнул Плавский. – Ну – мещанин. Ну – дворянин. Камергер, наконец. Да вам-то что за дело?
![Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]](/uploads/posts/books/153335/153335.jpg)
