Сэм Льювеллин - Прилив
Яхта Джастина называлась «Оистер Лайтуэйв». Я взобрался на ее борт и просунул голову в люк. Джастин и его экипаж сидели внизу вокруг красивого стола из явора за трапезой. Сейчас они выпивали. Их лица были красными от вина и загара.
— Мики! — вскричал Джастин. — Спускайся сюда, дорогой!
Остальные сидевшие за столом члены команды не без нервозности окинули меня взглядом: для них я был человеком, который устраивает драки в барах. Я спустился в кают-компанию и уселся на нижней ступеньке трапа; мне вручили стакан вина.
— Почему ты здесь, а не мчишься на той новой яхте?
— Да потому что ее новый владелец пропал, — сказал я. — К тому же кто-то приложил усилия, чтобы пустить ее на дно, и она сейчас — на слипе. Но я не хочу говорить об этом. Слушай, Джастин, можем мы поговорить?
Его сияющие голубые глаза были залиты вином, но все еще проницательны.
— В общем да. А о чем?
— Немного о деле. Я угощу тебя коньяком.
Джастин поднялся. Он был большим любителем коньяка. Кроме того, Джастин никогда не упускал случая поработать. Люди, владеющие яхтами типа «Оистер Лайтуэйв», много работают: им просто приходится постоянно трудиться, чтобы оплачивать такие суда.
— Ну хорошо, — сказал он, выказывая при этом притворное, как я знал, нежелание.
Джастин отдал экипажу команду ждать его в баре ресторана «У Тибо» в половине четвертого и лихо прыгнул на понтон.
Я повел его в не пользующуюся популярностью часть гавани, в бар «Норд» — одно из последних достойных питейных заведений в порту.
Бармен подал нам коньяк и кофе. Некоторое время Джастин обнюхивал свой стакан. Он рассказал о гонках, которые едва не выиграл, и наконец спросил:
— Так в чем проблема?
— Тебе когда-либо приходилось слышать о судне под названием «Поиссон де Аврил»?
Джастин глотнул коньяку и сморщил губы, как шимпанзе.
— А что?
Глаза Джастина сузились. Мне уже приходилось видеть этот его колеблющийся взгляд в «Ллойде», когда он передавал большой кус страховой суммы страхователю с мозгом меньшим, чем узел его, старого итонца, галстука.
— Что ты хочешь о нем узнать?
— До меня дошел слух.
Опершись большим красным лбом на руку, Джастин уставился в янтарные глубины своего стакана.
— Странно, — сказал он. — Звучит знакомо.
— Ну?
— Не могу припомнить, где я слышал это название. Хотя оно мне что-то напоминает. А что с этим судном?
— Да нечто странное. Что, если оно было замешано в грязном деле?
Джастин посмотрел на меня холодными и жесткими, несмотря на коньяк, глазами. И сказал:
— Ты лучше проверь это. Посмотри, что сможешь выяснить. Если что-то не так, собери некоторые доказательства, а я предоставлю их заботам страхователей. — Джастин сделал паузу. — Комиссионные поделим: семьдесят на тридцать процентов в твою пользу.
— Хорошо, — сказал я. — Но ты можешь держать ухо востро?
— Конечно, — согласился Джастин. — Но многого не обещаю: все в отпусках. Выпьешь еще?
Я отказался. Уже выпитое болталось во мне, как летучая мышь в мусорном ведре.
Джастин внимательно посмотрел на мое лицо, отмечая синяки.
— Пришлось еще подраться? — спросил он.
— Совсем немного. Но с тем же парнем. Он уже не вернется.
Джастин откинул свою большую голову и захохотал, да так, что зазвенели стаканы за стойкой бара.
— Отлично сработано! — воскликнул он. — Продолжим. Я настаиваю!
Мы выпили еще коньяка и стали болтать об Англии, регатах и планах на будущее. Три минуты прошли так, словно мы не сидели в баре Ла-Рошели, а проводили чудесный отпуск в компании друзей на великолепной яхте.
Открылась дверь, и вошел худощавый человек. Он был одет как рыбак: в потертые синие холщовые куртку и брюки и черный берет, натянутый чуть ли не на нос.
— Дамы, господа, — приветствовал он клиентов, подходя к стойке.
Это был Кристоф, который поставлял в ресторан устриц. Мой «отпуск» мгновенно закончился.
Я припомнил слова Анни в баре: «Кристоф и господин Тибо отправились на побережье».
— Извини, Джастин, — сказал я.
— Лучше вернись назад, — посоветовал он.
Я подошел к стойке бара и оперся на нее рядом с Кристофом. Он с опаской посмотрел на меня. Лицо его почернело от загара, подбородок был тронут белой щетиной, словно инеем, глаза под беретом покраснели. Кристоф выглядел старым и беспокойным, и я знал почему.
— Не захватишь ли меня с собой: повидаться с Тибо?
Глава 12
Кристоф открыл рот. Вид у него был испуганный.
— Возникла большая проблема, — объяснил я. — Сама по себе она не разрешится. Ты и я, мы оба — друзья Тибо. А они ему сейчас ох как необходимы.
Кристоф пристально изучал коньяк в своем стакане. Затем кивнул:
— Хорошо. Почему бы и нет?
— Встречаемся у казино через двадцать пять минут.
— Ладно, — согласился он.
Я отправился в ресторан, поднялся в квартиру и сел за письменный стол. Вскоре я отпечатал документ для агентства «Джотто» о стоимости ремонта «Аркансьеля» и присоединил к нему смету ремонта Джорджа. Затем сбежал вниз по ступенькам, вышел через парадный вход ресторана, за которым виднелся неясный силуэт пилона «Цепь», и по булыжникам мостовой зашагал к зазывающим огням казино.
На широкой улице, тянущейся вдоль приморского бульвара, меня ожидал грузовой автомобиль: серый пикап «ситроен» с гофрированной кабиной. Я сел в него. Пахнуло тухлой рыбой. Кристоф на большой скорости повел машину по залитым светом улицам на северо-запад; вскоре дома поредели, сменившись заводскими корпусами, которые тоже вскоре стали встречаться редко, как и машины на дороге, а мы затряслись по унылой дороге с каменным ограждением и односторонним движением. Время от времени Кристоф оглядывался назад. Других машин не было. Виднелись лишь огни неясно вырисовывавшейся деревни: должно быть, она называлась Эснандес, судя по полузабытым картам. От побережья мелководного моря простиралась к западу фосфоресцирующая пустота ночи.
В конце дороги, перешедшей в проселочную, фары «ситроена» выхватили из темноты несколько яхт, укрывающихся в заливе возле обшитых досками лачуг торговцев устрицами и неогражденных емкостей для хранения цемента. Кристоф поставил машину на замощенную камнями площадку и погасил фары.
Мои глаза приноровились к темноте. На юге пылал красный костер Ла-Рошели, а со стороны моря игриво подмигивал остров Ре. За валунами стенки набережной хозяйничал прилив, и шуршащие черные слои воды покрывали решетки для мидий и устричные садки на отмелях пологого берега. В воздухе стоял запах гниющих водорослей и разлагающихся моллюсков.
Первым двинулся к эллингу вдоль стенки набережной Кристоф; его силуэт вырисовывался на фоне красного зарева Ла-Рошели. Он был худощав, прихрамывал: рыбаки смолоду зарабатывают артрит. На полпути к эллингу Кристоф поднял палку и постучал по бочке.
Послышался щелчок, словно открыли засов, и я проследовал за прихрамывающей фигурой в темный дверной проем.
Мне пришлось нагнуться, чтобы не задеть косяк низкой двери. Кто-то закрыл ее за мной, я ощутил запах смолы и на секунду погрузился в такую непроглядную тьму, что перед глазами поплыли красные круги.
Чиркнула зажигалка. Пламя медленно разгоралось, едва касаясь фитиля парафиновой лампы, и желтый свет озарил цементный пол, сети, аккуратно развешенные на веревочных стропах, и груду оранжевых буев в углу. Возле стола, сооруженного из старой двери, положенной на козлы, сидел в шезлонге темноволосый человек.
Я вдруг почувствовал, что сдерживаю дыхание. Затем облегченно вздохнул.
— Тибо! — сказал я.
Тибо был одет в старую голубую куртку, джинсы и морские ботинки. И похоже, не брился дня два. Он пожал мне руку на французский манер. Когда-то его рукопожатие было крепким, сердечным. Сейчас же приветствие было формальным, а ладонь — холодной и влажной на ощупь.
Наверное, из-за освещения его черная щетина казалась местами подернутой сединой, а кожа на лице еще плотнее обтянула скулы. Знаменитая веселая белозубая улыбка стала теперь угрюмой и растерянной, словно Тибо был застигнут врасплох.
— Мик, мне следовало бы знать, что ты разыщешь меня. Присядь.
Я сел на плетеную ловушку для ловли омаров, и в моей памяти всплыли золоченые диваны и воздушные потолки Мано-де-Косе.
— Тибо, что, черт побери, происходит? — очень тихо спросил я.
Он взял в руки бутылку и наполнил три стакана. Один из них протянул мне, другой — Кристофу. Судя по запаху, мне сегодня предстояло перебрать коньяка.
Тибо сел. Лицо его стало грустным, улыбка напоминала печаль циркового клоуна.
— Рад, что не порвал со своими корнями, — сказал он. — С рыбаками моего детства.
— Я не затем проделал такой путь туда, где ты прячешься словно крыса, чтобы выслушивать всякие глупости, — рассвирепел я.
Тибо отшатнулся словно от удара. Лицо его посерело. Это было к лучшему.
