Вячеслав Лялин - Несостоявшееся убийство
— Постой, а убийство этого, как его, медбрата?
— Признает частично.
— Это как?
— Говорит, что всех тонкостей не знал, слышал об этом деле от напарницы, всегда выполнял её указания.
— Хорош гусь.
— Он указал предполагаемое место пребывания сообщницы. Туда уже выехала группа во главе с капитаном Хлебниковым. На связь они ещё не выходили, но, полагаю, им удастся задержать главную подозреваемую.
— А он не врёт?
— Он сотрудничает со следствием. Полагаю, ему нечего скрывать, не в его интересах водить следствие за нос.
— Ты мне ещё расскажи, что чистосердечное признание смягчает наказание.
— Это действительно так.
— Ладно, агитатор, а что он говорит про пророка?
— Гражданин Лепёхин, их духовный вождь, где обитает — неизвестно. Капустян утверждает, что покаялся ему в своих грехах. Возможно, Лепёхин действительно ни при чём. У него другие интересы. Он руководитель секты, как говорится, пастырь. Вообще про этого Лепёхина Капустян говорить не хочет, боится его. Поэтому всю информацию приходилось клещами вытаскивать.
— Молодцы, ваши методы мне известны.
— Никак нет, товарищ полковник это его добровольные показания.
— Знаю я, как вы показания добываете, особенно Хлебников, мастер на все руки, добьётся любых показаний.
— У нас всё согласно УПК.
— Значит, от версии участия в преступлениях секты вы полностью отказались?
— Эта версия изначально не была главенствующей, а после получения нами, по запросу, копии завещания покойного господина Александера, всё стало на свои места.
— Что там?
— Документ сложный. Согласно завещанию господина Александера, всё его состояние, за исключением небольших сумм, выделенных на благотворительность некоторым фондам, переходит Волынским, как наследникам первой очереди. После них наследниками являются потомки великого князя Кирилла Владимировича, кроме того, значительная часть денег уходит различным организациям.
— Следовательно, если бы Вова Волынский умер, все денежки перешли бы к Кирилловичам?
— Это сложный механизм, много условий, но в общем да.
— Ищи, кому выгодно, — подытожил полковник. — Тот и преступник.
— Так точно.
— Ну что ж, пока всё идёт гладко.
— Проделана большая работа, поэтому есть и результат.
Полковник откинулся на спинку кресла, поковырял большим пальцем в носу, и, не желая более продолжать разговор, бегло посмотрев на Аверьянова, заявил:
— Все свободны.
Выйдя из кабинета начальника, Аверьянов решил посетить томившегося в камере местного предводителя дворянства.
Разместившись в допросной комнате, Аверьянов, ожидая пока конвоир доставит осуждённого предводителя, стал рассматривать через маленькое зарешеченное окно, расположенное под самым потолком, плывущие по небу облака. Их необычные формы были удивительны. Грустное спокойствие овладело следователем. Он думал о переменчивости судьбы.
Размышления Аверьянова были прерваны конвоиром, доставившим Скворцова-Писарева.
— Садитесь, — указал Аверьянов осуждённому на прикрученный к полу стул, возле письменного стола.
— Благодарю, — ответил предводитель, медленно присаживаясь на стул.
Было видно: нахождение в камере не прошло для Скворцова-Писарева бесследно. Он осунулся, потерял барский лоск, превратившись в маленького обывателя, боязливо озирающегося по сторонам.
— Как вам в камере, не обижают? — спросил следователь
— Спасибо, всё хорошо, — тихим голосом ответил предводитель. — Со мной два бомжа сидят. Очень спокойные и вежливые люди, один из них, представляете, раньше был директором дома культуры. Они много рассказывают о своей прошлой и настоящей жизни, как говорится, узнаю для себя много нового.
Предводитель, поднял голову и посмотрел в окошко, через которое минутой раньше наблюдал за облаками Аверьянов.
Посмотрев в окно, Скворцов улыбнувшись, продолжил рассказ:
— Я, знаете ли, всегда гордился своим происхождением, считал себя исключительным, а оказалось, просто не знал жизни. Пыжился, чего-то добивался, работал, не покладая рук, ради процветания мнимых вождей.
Скворцов-Писарев согнулся, наклонив лицо к самому столу, и в отчаянии махнул рукой, словно открещиваясь от прежней жизни.
— Скажите, Сергей Сергеевич, это ради глупого любопытства, а почему у вас двойная фамилия?
— Очень просто, я на самом деле Скворцов, и дворянин только с одного бока. Моя мать Писарева. Древний род, знаете ли. Столбовые дворяне, были внесены в шестую часть родословной книги. Вот так я и стал Скворцовым-Писаревым. Если бы вы знали, чего это мне стоило.
— Что, деньги платили? — удивился Аверьянов.
— Если бы.
— Что, прямо так деньги давали?
— Да нет, всё не так открыто. Там всё поставлено с размахом; чтобы получить дворянскую приставку к фамилии и войти в дворянское собрание, приходилось не только оплачивать, подтвердительные грамоты от местоблюстителя престола, но и работать на поднятие престижа династии.
— Вам неприятно вспоминать?
— Некоторые вещи, признаться, да, — предводитель, едва сдерживая слёзы, закрыл ладонями лицо. — Самое главное, мне пришлось пройти через многие унижения, чтобы меня признали дворянином, разрешили именоваться Писаревым. А зачем? На таких дураках, как я, ездят.
— Воду возят.
— Если бы только воду, грузы потяжелее. Вот вы потомок древнего дворянского рода, но это вам не нужно. Это правильно, членство в любой организации — это потеря части независимости.
— Вы что же, в камере это поняли?
— Представьте себе, там есть время подумать.
Откровение Скворцова-Писарева удивило следователя. Он вышел из-за стола, и, прохаживаясь по допросной комнате, стал обдумывать план разговора с предводителем. Это был подходящий случай выяснить многие интересующие следствие вопросы.
Аверьянов вновь сел на место, решив поговорить с предводителем напрямую, полагаясь на его откровенность.
— Скажите, Сергей Сергеевич, что вы знаете о семье Волынских? Они…
— Всё, — выпалил предводитель, перебив следователя на полуслове.
— Подробнее.
— Извольте, — развёл руками Скворцов-Писарев. — Вас, конечно, интересует покушение на молодого Волынского и его наследство?
— Да.
— Я всё расскажу, но вначале можно попросить стакан воды? В горле, знаете ли, пересохло.
— Конечно.
Аверьянов налил из стоящего на самом краю стола графина стакан воды и протянул собеседнику.
Предводитель с жадностью осушил стакан. Вытер губы рукавом, как будто выпил стакан водки.
— Может, ещё, — предложил Аверьянов.
Скворцов-Писарев отрицательно замотал головой. Поставив пустой стакан на стол, он выпрямился, вцепившись руками в табуретку, и начал разговор:
— О том, что в нашей губернии проживают потомки великого князя Николая Константиновича, я узнал от одного журналиста.
— Константина Журавлёва?
— Да, от него. Он написал большую статью о Волынских. Познакомился со старшим Волынским. Наладил переписку с князем Александером, законнорождённым потомком великого князя, от морганатического брака. Вообще этот Журавлёв скользкий тип, предлагал свои услуги депутатскому собранию, хотел быть светским хроникёром. Оказывал мелкие услуги нашему собранию, добиваясь членства. Он стал ассоциированным членом нашего собрания. Старался вовлечь в работу дворянского собрания старшего Волынского, но тот не изъявлял большого желания. Журавлёв же выдвигал новые планы его заполучить.
— Вам это не нравилось.
— По правде сказать, не очень. Знаете, у нас в собрании мало представителей родовитого дворянства. Нет ни одной титулованной особы, а тут — потомок династии. Это конкуренция. Я боялся, что Волынский займёт моё место, но это ему было не нужно и всякие контакты с ним прекратились.
Всех это устраивало, кроме Константина Журавлёва. Он продолжал поддерживать с ним контакты, пока последний не погиб. Тогда он связался с князем Александером, якобы заботясь о молодом Волынском. Тут выяснилось, что бездетный престарелый князь объявил мальчика своим наследником. Наследство весьма приличное. Тогда Журавлёв начал выдвигать предложение установления над мальчиком опеки дворянского собрания, чтобы собрание могло распоряжаться наследством.
— А предложение устранить наследника, чтобы наследство перешло к главным представителям династии, не возникало?
Предводитель вздрогнул, и, опустив глаза вниз, тихо произнёс:
— Вы и это знаете?
— Будет лучше, если вы расскажете всё сами.
— Вы не подумайте, я не собирался убивать мальчика, тем более не давал никаких указаний по его устранению. Просто в одной беседе Журавлёв, как бы между делом, высказал предположение, что было бы неплохо, если бы наследник исчез, а наследство перешло бы к настоящим членам династии.
