Екатерина Гринева - Сногсшибательный мачо, или Правило первого свидания
Но сейчас я чувствую, что мои жизненные установки пошатнулись. Я не играю. И вместе с тем я чувствую полное слияние с сидящим рядом человеком. Как будто его дыхание отзывается во мне. Как и глухие удары сердца. Может быть, это та неизбежность, которая вела меня по жизни с некоторых пор. Когда-то прочитала утверждение, которое запало мне в голову. Мы можем контролировать мелочи; в эпохальном плане наша судьба уже задана и определена, и мы не можем изменить ее или повернуть вспять. Мы можем только покорно следовать ей, без упреков и сопротивления.
У меня было чувство, что от меня cейчас мало что зависит. Или вообще ничего не зависит.
– Ты чего молчишь?
– Просто так.
Я чувствую, как стучат мои зубы.
– Ты что?
Я мотнула головой.
– Н-наверное, з-замерзла.
– Ого! И чего скрываешь?
Антон нажал на тормоз, машина остановилась. Вокруг была непроглядная тьма. Справа высился темный лес.
– У меня есть в термосе кофе. Будешь?
Не дожидаясь ответа, он оборачивается назад и стаскивает с заднего сиденья небольшой рюкзачок. Развязывает его и достает оттуда термос и два стаканчика. Наливает мне кофе, от которого идет пар, в один из стаканчиков. Второй стаканчик убирает обратно в рюкзак. Кофе очень горячий и очень сладкий. Я отпиваю глоток и морщусь. Напиток обжигает мне губы, нёбо, слизистую рта.
– Горячо?
Я киваю. Почему-то мне трудно говорить. Словно запас слов разом иссяк. Или это только в присутствии Антона на меня нападает странная немота?
– Привыкнешь.
Он берет у меня стаканчик и дует на него. Потом пьет сам.
– Действительно, горячо, – и его губы раздвигаются в улыбке. – Будем ждать, пока остынет. Торопиться нам некуда.
Но я не хочу ждать и пью кофе, обжигая себе внутренности. Он смотрит на меня с некоторым удивлением. Но мне все равно. Допив кофе, я протягиваю стаканчик. Он пакует все обратно в рюкзак и крепко стягивает его.
Мы едем дальше. Я не задаю вопроса, куда мы едем. Честно говоря, мне все равно. Мне хочется, чтобы это путешествие не кончалось, мне нравится ехать неизвестно куда и слышать дыхание Антона рядом.
Через какое-то время дорога вильнула вправо и сразу стала другой: мы подпрыгивали на ухабах и пару раз попадали в ямы.
– Держись, – сказал он мне. – Дорога здесь – не Бродвей, а нормальная русская дорога. Отбитую задницу и шишки на голове гарантирую стопроцентно.
Я сидела, крепко вцепившись в подлокотники кресла, и старалась удержаться на месте при очередном повороте или колдобине.
Езда с препятствиями внезапно закончилась и мы выехали на мягкую утрамбованную дорогу.
– Скоро уже приедем, – сказал Антон, искоса глядя на меня. В темноте его зрачки были расширены, как у дикого зверя.
Мы въехали на территорию недостроенных дач. По сторонам дороги возвышались двух-, трехэтажные дома с темными окнами и пустыми внутренностями, словно обломки кораблекрушения.
– Дачи новых русских. Сплошной недострой. Только пара домов годны для заселения.
– Где мы?
– У излучины реки. Почти в самом Заповеднике.
Я понимающе киваю головой. Это место – лакомый кусочек, и на него все время покушаются местные нуворишы, мечтают оттяпать землю под коттеджную застройку. Но местная общественность, в том числе Виталина с ее газетой, не дремлет и постоянно бьет тревогу по поводу незаконного захвата заповедных земель. История эта длится давно. То ли у местных толстосумов не хватает денег на покупку всех и вся, то ли власть в канун выборов должна делать вид, что она заботится о природе края. Что там на самом деле, сказать трудно, но факт остается фактом – окончательное разрешение на строительство еще не получено.
– Так здесь строить нельзя.
– Если очень хочется, то можно, – усмехнулся Антон. – Они тут строятся потихоньку в надежде, что нужные документы получат в любой момент.
– А ты здесь при чем?
– Облюбовал себе маленький сарайчик. Кто-то построил и бросил. Он находится немного вдалеке от всех строений. Я перетащил кое-что туда и бываю наездами. Места здесь обалденные. Просто как в сказке.
Машина заскользила по песку. Сбавив скорость, мы тащились едва-едва. Потом – остановились.
– Дальше не проедешь. Надо пешком идти. Тачку оставляем здесь и топаем.
– А… народ здесь бывает?
– Бывает. По праздникам сабантуйчики устраивает: пикнички, шашлычки. Но сегодня, похоже, здесь никого нет. Мы одни. Не боишься? – спросил он без всякого перехода.
– Нет.
Мы вышли из машины. Антон надел за плечи рюкзак и поправил его. Вокруг стояла непроницаемая тишина. Такая глубокая, словно мы оказались в пещере, куда не долетают никакие звуки. И только спустя какое-то время мое ухо различило слабый плеск волн.
– Уважаю храбрых. Дай руку, а то упадешь. Здесь сплошные бугры да ямы. Держись за меня.
Мы пошли вперед, держась за руки. Моя ладонь утопает в ладони Антона. Он шепотом предупреждает меня, когда на пути возникает препятствие в виде холмика или нога неожиданно скользит вниз. Несколько раз он придерживает меня за талию, удерживая от падения. Мы петляем между деревьями и все время карабкаемся наверх. Я не знаю конца пути, но покорно иду за Антоном. Я вдруг думаю, что лучшее место для убийства трудно себе представить: люди здесь бывают наездами, полная темнота, рядом река. Я иду за человеком, которого почти не знаю. А то, что я о нем знаю, не внушает никакого доверия. Я – сумасшедшая девица, окончательно слетевшая с катушек. Но такое определение мне даже нравится. Это лучше, чем мертвенно-застойная жизнь, которая была у меня до этого. Предсказуемость – замечательная вещь, если у тебя характер хладнокровной амебы. Но в противном случае предсказуемость становится непосильной ношей, которую все время хочется спихнуть со своих плеч.
Наконец перед нами вырастает темное строение, и Антон поворачивается ко мне:
– Пришли.
Он скидывает рюкзак на землю и быстрыми шагами идет к сараю. Немного повозившись с замком, он открывает дверь.
– Иди сюда.
Я подхожу ближе. Он достает из рюкзака фонарик и светит им.
– Вот моя скромная хибара.
Домик маленький: два на три. Дощатый, грубо сколоченный. Щели такие, что можно спокойно просунуть два пальца. Внутри покосившаяся кровать, стол и табурет. Спартанская обстановка.
– Впечатляет? – И он подмигивает мне. – Сейчас разведем костер и станет веселее.
Антон возится с ветками, а я делаю несколько шагов влево и вижу просвет между деревьями. Мы находимся наверху холма, а внизу – река. Отсюда, сверху, своими очертаниями-изгибами она напоминает гигантскую рыбу: неподвижную, темную. И только где-то в районе «хвоста» на воду падает отсвет ближних огней. Темная рыба с бледно-золотым хвостом. Это зрелище завораживает меня. Антон бесшумно подходит сзади.
– Все готово для костра. Идем.
– Красиво! – показываю я на воду.
– Утром будет еще красивее.
Костер разгорается быстро. Языки пламени взмывают вверх. Мы сидим на старых пнях, которые Антон использует как табуретки. Мне уже не холодно. Я протягиваю руки к огню и одергиваю, когда пламя едва не касается их.
– Осторожно! Можно обжечься, – предупреждает Антон.
Я вдруг вспоминаю, как когда-то давно, когда мне было четырнадцать лет, а Веньке, моему сводному брату, три года, мы поехали всей семьей в июньские выходные на рыбалку с ночевкой. Вечером весело полыхал костер, палатка смутно белела в темноте, напоминая очертаниями буддистскую погоду. Я присматривала за Венькой, а наш рыжий кот Барсик, большущий красавец, который через год разбился, спрыгнув с балкона, неподвижно сидел и смотрел на воду. Она словно гипнотизировала его. Я помнила эту ночевку, когда мы спали, плотно прижавшись друг к другу, и все равно было холодно, особенно, несмотря на теплые шерстяные носки, стыли ноги. А Барсик так и остался снаружи – у реки.
Утром мы вылезли из палатки сонные; туман стоял такой, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Густой, плотный туман, похожий на взбитые сливки, постепенно клочьями расползался в разные стороны и в прорезах виднелось небо, по-утреннему бледное, как будто покрытое изморосью. Отец стал рыбачить, и все замерли, слившись с утренней тишиной. Первая пойманная рыба была отдана Барсику. Я до сих пор помнила, как она серебристой запятой описала дугу в воздухе, и Барсик поймал ее на лету, пружинисто подпрыгнув с места.
Я перевожу взгляд на Антона. Неожиданно для себя я рассказываю ему все, что случилось со мной в последнее время, опуская некоторые детали. В моем изложении рассказ выглядел следующим образом: я познакомилась с Пашей Арсеньевым в ресторане «Золотой павлин». Он проводил меня до дома. Через пять минут я вышла прогуляться с собакой и наткнулась на труп в кустах. О том, что он был у меня дома и я собиралась заняться с ним фантастическим сексом, я, естественно, умолчала. Я вызвала «Скорую». Но приехав через пятнадцать минут, никто никакого трупа не обнаружил. Он исчез. Когда я через два дня решила зайти в «Золотой павлин», чтобы хоть что-то узнать о Паше, то наткнулась на странного типа, выглядевшего как итальянец, который, едва я с подругой покинула ресторан, приставил мне ножичек к горлу и спросил: где пленка, которую мне передал Паша и о которой я ровным счетом ничего не знала.
