Сергей Рокотов - Конец авантюристки
- Алло, готовьте машину, я пошла в душевую, - скомандовала Верещагина и исчезла за углом.
А солдат Гришка продолжал стоять на месте как вкопанный.
"Завтра работы закончатся", - думал он, и меня сюда уже никогда не пустят. - "Значит, завтра я должен сделать то, что задумал..."
- Чего рот раззявил? - заорал ему на ухо Явных. - Слышал, что сказали? Завтра должны все закончить, а тогда и расслабитесь... Есть мнение, - подмигнул он заговорщически, - что для вас и девочек приготовят... Вот какие тут хозяева... Не цените ничего, бестолочи, смотрите, как бараны на аптеку... До чего же темен у нас народ, удивляюсь... Чего вылупился? Тебя спрашиваю!
Гришка, не говоря ни слова, повернулся и пошел к солдатам, грузящим строительный мусор на носилки.
- А ты борзеешь, парень, - помрачнел лейтенант Явных. - А ну, кругом марш!
Гришка нехотя повернулся и вразвалочку пошел обратно.
- Смирно! В глаза глядеть, рожу не отворачивать, сучара! Тебе тут не санаторий! Разбаловали вас, так я не потерплю! Ты мурло деревенское, понял? Отвечать!!! Отвечать, когда тебя спрашивают!!!
Гришка продолжал молчать, держа руки по швам, и его тяжелый взгляд не предвещал ничего доброго разбитному сибиряку-лейтенанту.
- Понял, понял, - тихо ответил он с едва заметной усмешкой на лице. Но Явных заметил.
- Ничего, я с тобой в части поговорю, - процедил он сквозь зубы, - не здесь же тебя пиздить, щенок... Толчешься здесь, завидуешь, волком на всех смотришь... Люди с тобой по-человечески, а тебе все херово... С вами так чем хуже, тем лучше. Пшел!!! Кругом!!! За работу!!!
Вечером Явных позвал к себе Гришку. Он сидел в офицерской комнате, пил пиво и курил.
- А, пришел, засранец, - ощерился он. - Подойди-ка...
Гришка молча подошел. Не говоря ни слова, Явных встал и двинул ему кулаком в челюсть, без замаха, уверенно, так, что Гришка упал затылком на пол.
- Ну? - усмехнулся Явных, спокойно отхлебывая пиво. Как она, жисть-то? Отвечать!!! - вдруг заорал он, наливаясь кровью.
- Нормалек, - ответил Гришка, медленно поднимаясь с пола.
- Ах так... Борзый ты парень, ох, борзый... - И снова без замаха ударил Гришку ногой в сапоге в солнечное сплетение. Когда тот согнулся, Явных разогнул его ударом кулака в челюсть. Гришка загремел на пол.
- Теперь хватит, - затянулся сигаретным дымом Явных. - Теперь иди, не калечить же тебя, завтра работать, последний денек, - блаженно улыбнулся Явных, как ни в чем не бывало. - Попьянствуете завтра, побалдеете, ох, балуют вас хозяева... Пшел отсюда!!! Шагом марш!!!
Гришка встал, утерся и вышел. "Не жить тебе, падло", - подумал он, проходя в дверь. - "Жалко, сейчас нельзя с тобой посчитаться, шестерка мэрская... Ничего, и на тебя пуля найдется..."
Ночью он не спал, ворочался, кряхтел. Челюсть выла от командирской ласки. "Хорошо ещё зубы не выбил, умеет не уродовать, с такой вывеской хоть на парад..."
А завтра он должен быть в форме. Может быть, завтра будет последний день его жизни, и именно поэтому он должен быть в полной форме. Завтра эти люди ответят за смерть бати, ответят сполна... Ничего им больше не понадобится, ни особняки, ни иномарки, ни слуги... Только бы сам мэр появился дома...
Мэра города Южносибирска Верещагина Гришка видел только пару раз издалека. Это был седой с залысинами, довольно суетливый человек лет пятидесяти пяти в роговых очках. Он вел себя вежливо, был очень предупредителен к своей жене, ни в какие хозяйственные дела не вмешивался и, когда жена ему что-то пыталась объяснить насчет строительства и обустройства нового домика, он улыбался и бормотал: "Это уж ты решай сама, Верочка, все на твое усмотрение, я совершенно полагаюсь на твой вкус. А я, честно говоря, так устал..." И, немного сутулясь, уходил восвояси.
... Вот уже год Гришка знал историю гибели своего отца, вот уже год он вынашивал планы мести убийцам. Но предположить, что солдатская судьба занесет его прямо во вражеское логово, он не мог ни в каких смелых проектах. И не воспользоваться таким вариантом он не имел права. Гришка понимал, что охраняемая территория за двухметровым забором это не то место, откуда можно будет скрыться после осуществления своего плана. Хотя попробовать было можно, становиться камикадзе было необязательным, хотя и вполне возможным для него вариантом. Вынашивать этот план он начал уже с первого дня, когда попал в особняк мэра. И уже было сделано главное для осуществления плана. Был похищен пистолет ПМ, который Гришка пронес на территорию особняка и спрятал в надежном месте. К солдатам-работягам настолько привыкли, что их перестали обыскивать при входе, и эта халатность охраны позволила ему доставить сюда оружие возмездия. Спрятанный за поясом ПМ могли заметить много раз и сослуживцы, и Явных, и охранники, но, как ни странно, не заметил никто, занятый своими делами. А все это время напряженный как струна Гришка высматривал, куда же можно спрятать пистолет. И нашел, наконец, в самом неожиданном месте.
Неожиданным оно было потому что находилось на самом, казалось бы, виду. Когда Гришка с товарищем несли носилки с мусором, он случайно задел носилками стоявшую слева от дорожки красивую урну. Урна упала, и Гришка обнаружил, что под ней отколот довольно большой кусок тротуарной плитки. Он приметил это место, а в конце рабочего дня, сославшись на необходимость, вернулся от ворот, где толпились солдаты и побежал к сортиру для прислуги, находящемуся как раз около нового дома. Он огляделся по сторонам, никого не было. Вдали маячили сытые охранники в белых брюках и легких пуловерах, суетилась около дома прислуга. Но никто не глядел его сторону. Гришка быстро убрал урну с места, приподнял кусок плитки и сунул туда пистолет. Оружие вошло в углубление как по заказу. Гришка положил плитку на место, поставил урну и побежал дальше. Операция заняла несколько секунд. Теперь пистолет можно было быстро вытащить в любой удобный момент.
Как именно он все это будет делать, он толком и не знал. Ему хотелось прикончить обоих - и мэра, и его жену. И попытаться прорваться к воротам. Разумеется, это было практически нереально, но от этой попытки он отказываться не хотел. На крайний случай он был готов после того, как убьет супружескую чету, застрелиться и сам, так как понимал, что судьба его будет безрадостной. Скорее всего, его просто пристрелят на месте охранники. Но может быть и хуже. Будут мучить, допрашивать, искать заказчика, не веря тому, что заказчика не было и в помине, что он сам заказчик и сам исполнитель.
Он был готов погибнуть, лишь бы отомстить. Мучило только одно шансов на то, что чета Верещагиных соберется вместе около строительства, было крайне мало. И Гришка решил, что если уж выбирать, то он выбирает из двух преступников именно даму, очень уж красочно описал Николаев то, как она придуривалась при расследовании дела, как она рыдала у трупа убитой по её приказу девушки Гали, похожей на её дочь, да и ведь именно её вынудил на признание покойный отец, когда он умудрился выкрасть её из этого, охраняемого качками, особняка. Гришка гордился своим отцом, теперь он смог представить себе воочию, насколько трудно было это сделать. А он сделал это. Он успел сообщить сведения Николаеву, успел долететь до родного Симферополя... Только до дома не успел дойти... Какое страшное было у отца лицо, когда его хоронили... Но ещё более страшное лицо было у матери. Гришка знал, как они с отцом любили друг друга, какие между ними были замечательные отношения, постоянно овеянные какой-то шутливостью и в то же время ласковым блеском в глазах обоих. Суровое точеное лицо отца, и эта нежность во взгляде, когда он смотрел на мать. Гришке шел тогда четырнадцатый год... Каким ударом была для него гибель отца... Отец - это кумир, это друг, без него весь мир стал совершенно другим. И они стали другими - и мать, и Петька, и он... Как жаль, что трудно будет застрелить обоих убийц... Но из двух он выбирает ее... Эту вальяжную, надменную даму, обещавшую им водки за хорошую работу по очистке территории...
Теперь же в числе врагов оказался и мэрский прихлебатель лейтенант Явных. Он вызывал у Гришки бешеные ненависть и презрение. Но, поворочавшись в постели, он вдруг усмехнулся, как совершенно взрослый, трезво мыслящий человек. "Пошел он", - подумал Гришка. - "Не до него, придурка, теперь..."
Гришка был доволен собой, что сдержался, не ответил своему обидчику. Если бы он хоть каким-нибудь образом проявил свое недовольство, не говоря уже о том, чтобы ответить, все могло бы сорваться... А теперь надо было дожидаться следующего дня... Главного дня в его жизни...
... Заснул он только под утро. Во сне видел отца, себя маленького, своего плюшевого медведя и дом в Симферополе. "Как ты вымахал, Григорий", улыбался отец. - "Почему ты так быстро растешь? Сколько тебе лет? Лет тебе сколько? Что ты молчишь?!" А он не мог ответить, какой-то комок в горле мешал ему говорить. "Ну тогда я пошел, хочешь со мной?" - спросил отец и пошел к выходу. Уже в двери повернулся, и Гришка с ужасом увидел на его лбу кровавое пятно. "Что это у тебя, папа?!" - крикнул он. Но теперь уже молчал отец и как-то загадочно улыбался. И Гришке было страшно от этой улыбки. "Папа!" - закричал он. - "Подожди, я с тобой!" А отец повернулся и молча прошел в дверь. Гришка бросился было за ним, но споткнулся и упал носом вниз. Хотел подняться, но ничего не получалось. От своего бессилия он заплакал и... проснулся. Вскочил на постели весь в холодном поту, по щекам текли слезы. Солдаты ещё спали, хотя за окнами было уже светло.
