Сергей Устинов - Кто не спрятался
Когда к тебе домой незваным является милиционер, это вообще мало кого может обрадовать. Но высокий толстый человек с огромным животом под измазанным красками клеенчатым фартуком, увидев меня на пороге, окаменел.
- Ты?! - выдохнул он. - Чего надо?
- Пузо, Пузо, - сказал я укоризненно. - Пусти меня в дом, а то соседи могут услышать.
Помедлив еще секунду, он посторонился. Полутемная прихожая уходила налево, конец ее терялся где-то вдали. Я хорошо помнил эту огромную квартиру, где в пяти комнатах кроме хозяина разместились его жена, теща, четверо детей и пять собак. Мне было прямо, в ближайшую от входа дверь, за которой находилась самая большая комната: одновременно мастерская, кабинет и спальня главы семьи.
Когда мы оказались в ней. Пузо подпер затылком притолоку и хрипло выпалил:
- Я на тебя больше не работаю.
Я огляделся. За два года здесь мало что переменилось: те же полки с альбомами по древнерусскому искусству, иконы на стенах, иконы на стульях, иконы на полу. Я посмотрел на Пузо, как он, сжавши зубы, играет желваками, и сказал:
- Да не трясись ты. Господи Боже мой...
- Я на тебя больше не работаю, - набычившись, упрямо повторил он.
- Это почему ты так решил? - поинтересовался я.
- Тебя же выперли... - начал Пузо и осекся, увидев в моих руках красную книжечку.
Спрятав ее обратно в карман, я прошелся вдоль длинного деревянного стола, на котором в разной степени готовности были разложены части большого пятнадцатистворчатого складня. Пузо был гениальным художником-реставратором, равных ему, пожалуй, не было в Москве. А еще он был жадным, трусливым, подлым человеком, не единожды по разным поводам продававшим своих друзей и клиентов. Пузо был стукачом.
- Неблагодарная ты свинья, - сказал я ему со вздохом.
- Почему ты не ценишь, что, уйдя с Петровки, я тебя никому не передал, а?
Пузо бессильно опустил тяжелые руки. Он уже сдался - как сдавался тысячу раз на моей памяти. "У меня же семья, - объяснил он мне как-то, оправдываясь, - да еще собаки..."
- Ты такого Кадомцева Елизара Петровича знаешь? - спросил я.
Пузо дернул плечами:
- Лично - нет, а слышать - слышал.
- Вот тебе задание: собери мне про него всю информацию, какую сможешь. Причем быстро. Отложи работу, это тебе дешевле встанет, - добавил я на всякий случай, чтобы он не расслаблялся.
Щекастое лицо Пузо повеселело: я не требовал от него ничего сверхординарного. На прощание я дружески хлопнул его по плечу:
- Когда соберусь на пенсию, закажу тебе свой портрет. - В гробу, беззлобно проворчал Пузо.
Лерик, которому я позвонил из автомата, был дома. Они с Лялькой готовы были меня принять.
- Что ты будешь есть? - спросил он деловито.
- Пожалуй, немножко омаров, - сказал я. Он неопределенно хмыкнул.
- А пить?
- "Вдову Клико".
- Заказ принят, - сообщил он. - Подваливай.
Когда-то, много лет назад, мы с Лериком только в такой манере и разговаривали. И сейчас он с готовностью подхватил ее. Много лет назад мы с Лериком были ближайшими друзьями. Потом мы были лютыми врагами. Потом... потом не было ничего. Время обтесало острые грани и дружбы, и вражды, как море обтесывает осколок бутылочного стекла - гладкого и мутного, не способного больше ранить. Смешно ведь двадцать лет спустя переживать детские обиды. Лялька выбрала его - и оказалась права. "Волги", шубы и бриллианты ей со мной не светили. Впрочем, что это я? В семнадцать лет они не светили ей и с Лериком. Это уж после каждый из нас распорядился собой, как смог: он стал преуспевающим кооператором, я - опальным милиционером. И хватит об этом.
"Жорж" весело катил по пустынным в субботний вечер улицам. На Ленинградском проспекте я дал ему шпоры, и он без напряжения мгновенно набрал сто двадцать. "Молодец, - похвалил я его, сбавляя скорость. - Завтра ты можешь пригодиться".
Дверь мне опять открыла Лялька. Но сегодня она выглядела скромнее - джинсы в обтяжку и черный облегающий свитер. В ушах и на шее тоже ничего не было, только на безымянном пальце левой руки посверкивал изумруд на полтора-два карата. Как говорится, скромненько, но со вкусом.
- Без формы ты выглядишь гораздо приятней, - сообщила она мне с обезоруживающей тактичностью. Сама она заметно пополнела за эти годы, и у меня на языке вертелся ответный каламбур насчет ее форм, но я оставил его при себе.
На пороге гостиной возник Лерик, раскрыл объятия и полез целоваться, щекоча усами.
- Пра-ашу, - сделал он приглашающий жест. - Администрация приносит извинения: вместо омаров крабы, вместо "Клико" - "Новосветское". Сами понимаете - время тяжелое, перестроенное.
И мы хохмили под крабы и шампанское, пикировались под семгу и коньячок, смешили Ляльку до слез. Потом она собрала посуду и ушла на кухню варить кофе, а мы остались одни, и Лерик, распечатав пачку "Салема", сказал серьезно:
- Я ведь в прошлый раз не шутил. У меня дело расширяется. А в нашей богоизбранной стране, чем больше у тебя дело, тем сильнее головная боль. Нужны люди... - он запнулся, подбирая слово, - твоей специализации.
Лерик прикурил от зажигалки в кожаном чехольчике, затянулся и посмотрел на меня, как бы оценивая:
- Для начала будешь получать тысячу в месяц плюс премия. - И он подчеркнул: - Для начала.
Я слегка обалдел. На фоне коньяка с шампанским от такого предложения могла закружиться и не такая слабая голова, как моя.
- А что делать?
- Скучать не будешь, - Лерик откинулся в кресле. - Мне ведь тебе про рэкет рассказывать не надо? У меня, например, несколько видеобаров, два комиссионных магазина да плюс игральные автоматы в аэропортах и на вокзалах. Нужно организовать охрану, нужно сопровождать деньги, да мало ли что еще.
- Надо подумать, - сказал я. Мне действительно надо было подумать желательно на трезвую голову. - А пока что у меня к тебе тоже просьбишка. Удели мне завтра часок-другой, поболтаем насчет той кражи у тебя из квартиры.
Лицо Лерика выразило удивление:
- Вот те на! А меня как раз сегодня тягали на Петровка для опознания! Нашелся мой видик и Лялькина шуба! Я так понял, что воров поймали...
- Нет, Лерик, - покачал я головой. - Никого пока не поймали. И поэтому до сих пор есть опасность, что вас могут ограбить еще раз. Так что считай, что я на тебя уже работаю. Пока - бесплатно.
- Отлично! - согласился он. - Хотя больше всего на свете я не люблю, когда мне что-нибудь делают бесплатно. - И пояснил: - Отрыжка социализма...
Ровно в девять я набрал номер Марины.
- О-о, мой рыцарь! - пропела она. - Вас больше не били по головке?
- Нет, - ответил я, - но гладить тоже не гладили.
- Я должна предложить свои услуги? - голос у нее был иронический. Живо представив себе, как она смешно дергает при этих словах носиком, я почувствовал легкое томление внизу живота и быстро сказал:
- Готов встретиться через две с половиной минуты.
- Увы мне! - вздохнула она. - Я уже полчаса, как должна быть у родителей. Маман лежит с мигренью, нужно покормить ужином бабулю и папб. Кстати, - тон ее стал деловым, - ты не голоден?
- Э-э, - проблеял я, - мы тут слегка перекусили...
- Квартира сто семнадцать, - перебила она меня. - Этаж шестой, подъезд третий, дом - стеклянный. Форма одежды - произвольная. Папа большой демократ, а бабуля ничего не видит. Целую. - И на прощание она так чмокнула в трубку, что в ухе у меня зазвенело.
Тщательно повязывая перед зеркалом галстук и облачаясь в свой лучший пиджак, я в некоторой растерянности размышлял о том, что ночь, проведенная в одной постели, еще не повод для знакомства - во всяком случае, с родителями. Растерянность моя усугублялась тем, что я ощущал непреодолимое желание увидеть Марину немедленно, даже в комплексе с подслеповатой бабулей и демократическим папб.
Лев Ильич, а именно так звали демократа, первым делом предложил мне снять пиджак и вообще чувствовать себя как дома. Сам он был в спортивном костюме немыслимого оранжевого цвета, который отлично смотрелся на его тощей, поджарой фигуре. У папб были тонкие чувствительные руки пианиста и удлиненное худое лицо с глубоко посаженными умными глазами, которые выглядывали из глазных впадин, как два хитрых и осторожных зверька.
В последний момент оказалось, что и бабушка не выйдет из своей комнаты, так что решено было ужинать, как выразился Лев Ильич, по-простецки, на кухне. Но чего в этой кухне было меньше всего, так это простоты. Если Маринин папб рассчитывал поразить воображение бедного милиционера, он своего достиг.
Больше всего кухня походила на кабину стратегического бомбардировщика столько здесь было техники и электроники. Плита с программным управлением, высокочастотная печь с вращающимися внутренностями, кофемолка, кофеварка, мясорубка, терка, соковыжималка - все невиданных мной форм и размеров, а также другие, сверкающие пластмассой и никелем приспособления с не известным мне назначением, вплоть до укрепленной под полкой хреновины, оказавшейся электрооткрывалкой для консервных банок. Вжжик - и жестянка с ананасовым компотом готова к употреблению. Положительно, начав сегодняшний день где-то в придонном слое нашего общества, я последние часы плавал совсем недалеко от поверхности. Что-то в этом есть: от крабов с шампанским перейти к ананасам...
