Лейф Перссон - Другие времена, другая жизнь
В четверг 30 ноября отставной майор участвовал в возложении венков к памятнику Карлу XII, это зафиксировано на нескольких полицейских фото. Сразу после окончания торжественной части отвечающий за операцию полицейский чин распорядился задержать его и его единомышленников, «несмотря на протесты», погрузить в заранее арендованные автобусы и отвезти к станции метро «Эстермальмская площадь», на безопасное расстояние от демонстрации «против расизма». Оттуда он пошел к себе на Родмансгатан и, по словам на всякий случай последовавшего за ним агента, добрался до дома без четверти восемь. Этого агента каким-то образом вычислила безупречная Гунсан — сам он ни за что не догадался бы объявиться. В общем, майор был не где-то, как он утверждал, а дома, поэтому для нового разговора были более чем веские причины. Впрочем, и второй опрос мало что дал, разве что добавил вопросительных знаков.
Поначалу им везло: майор оказался дома и впустил их. Уже хорошо, подумал Ярнебринг. Небольшого роста, суровый, великолепно тренированный, выглядит намного моложе своих почти семидесяти. Он надменно им кивнул и посмотрел на часы:
— Спрашивайте. В мои планы не входит посвящать вам весь день.
И все. Дальше заколодило. Никого не видел, ничего не слышал, мало того, решительно отверг всякие инсинуации, что он якобы давал ложные показания.
— Я пришел около восьми. Так и сказал этому молодому полицейскому в мундире, так что мне непонятно, что хочет инспектор. — Тут майор пронзил взором Ярнебринга.
Значит, он вообще ничего не слышал? После убийства приехала целая бригада полицейских, осматривали место преступления, причем нельзя сказать, что они при этом старались производить как можно меньше шума, — и все это прямо перед его дверью. К тому же в тот вечер к нему дважды звонили. И он даже не выглянул в глазок полюбопытствовать, что происходит на площадке?
Ответ — нет. Во-первых, он неважно слышит, как и многие ветераны войны, а во-вторых, он сидел и смотрел телевизор, увеличив звук почти до максимума — опять же из-за плохого слуха.
— Я смотрел новости. Банда хулиганов с разрешения полиции совершает многочисленные акты вандализма в столице королевства.
Посмотрев новости, он пошел в спальню и немедленно заснул — такая у него привычка. С Эрикссоном знаком не был. Как-то обменялся парой слов, и никакого желания еще раз заговаривать с Эрикссоном не имел. У него сложилось впечатление, что убитый — человек ненадежный. Чересчур уж приторный. Внезапная гибель Эрикссона никаких чувств в нем не вызвала. Он и не такое повидал.
— Что именно? — спросила Хольт.
Он повидал на своем веку многих настоящих мужчин, людей куда как получше Эрикссона, сам был ранен в битве при Салла, когда в двадцать лет сражался в одном строю с братьями финнами против русских большевиков.
— Рана была неопасной, — скромно заметил майор, — уже через неделю я был на ногах. Не всем так повезло. Это довольно необычное чувство, когда тебя подстрелили, — сказал он, почему-то глядя на Ярнебринга.
— Могу себе представить, — поддакнул Ярнебринг.
— Пуля угодила в левую сторону груди и задела ребро. Кровотечение было — дай бог, а кровь хорошо видна на снегу, особенно когда она твоя собственная.
Ярнебринг промолчал. Его по какой-то причине заинтересовал старинный черный телефон с наборным диском на письменном столе майора.
— Меня нашли не сразу, — продолжал майор. — Никогда в жизни я не чувствовал такого одиночества… И после этого я стал другим человеком. Не лучше, не хуже — другим.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Ярнебринг.
— Вижу, что понимаете. Я это чувствую.
По этой причине, а также и по ряду других, сходных с этой, майор не собирался лишать себя сна, потому что некий Эрикссон имел скверных знакомых и даже умереть не сумел прилично, не тревожа других людей. А что еще ожидать от таких, как он?
— От каких «таких»? — спросила Хольт.
— Переодетый пролетарий, пытающийся разыгрывать аристократа. Меня не обманешь.
— Как вы это узнали?
— По запаху. Он был подонок, — хмыкнул майор.
— Ну и ну… Обаятельный дедушка, — хихикнула Хольт, когда они сели в машину. — Что скажешь? Интересно, сколько раз он рассказывал эту свою геройскую историю на их собраниях?
Наверное, часто, хотя речь не об этом, подумал Ярнебринг, но не сказал: вряд ли Хольт поймет.
— Не думаю, что это он прикончил Эрикссона, хотя мог бы запросто, — вместо этого произнес он. — Не получается. У Эрикссона уже кто-то был, когда старик побузил в городе и пришел домой.
— Мне кажется, он что-то знает.
— А может, он тебе просто не нравится, — сказал Ярнебринг, у которого опыта было куда больше, чем у Хольт.
— Я почти уверена, что он что-то скрывает, — настаивала Хольт.
— Может быть. Но если и так, помогать он нам не будет.
— Мерзкий тип, — заключила Хольт.
Что ты можешь об этом знать, ты же никогда не была в армии!..
— Где ты проходила военную службу, Хольт? — спросил Ярнебринг и улыбнулся по-волчьи.
В этот серый, тоскливый день в начале декабря Бекстрёму так и не представилась возможность кого-либо припугнуть, хоть он и обещал. Когда они с Альмом появились в роскошном, со вкусом отделанном офисе Тишлера на Нюбруплане, дежурный в приемной сообщил, что с директором фирмы по управлению фондами встретиться сейчас невозможно. Бекстрём был не из тех, кто при слове «нет» поворачивается и уходит, он настоял на беседе с личным секретарем Тишлера. Безупречно элегантная дама лет пятидесяти, прекрасно вписывающаяся в изысканную обстановку, сказала, что очень сожалеет, но директор в настоящее время в Нью-Йорке на переговорах и вернется в пятницу утром.
— Он очень хотел бы поговорить с господами, — сказала она. — Так что я бы предложила позвонить в пятницу примерно во время ланча, и я попытаюсь организовать встречу как можно быстрее.
Чертова задавака, подумал Бекстрём. Кого она из себя корчит?
В Доме радио и телевидения на Уксеншернсгатан, где они рассчитывали застать Веландера, их тоже постигла неудача. Их удостоверения не произвели на дежурного никакого впечатления, и только после долгих переговоров их наконец соединили с еще одним секретарем, на этот раз, правда, всего лишь по телефону. Стен Веландер сидит на важном совещании, беспокоить его нельзя. Если вы хотите с ним встретиться, позвоните по телефону и договоритесь. После чего она спокойно положила трубку.
Коммунистическая шлюха, определил Бекстрём. Кого она из себя корчит?
В машине по дороге в управление этот болван Альм начал что-то бормотать о том, как им надо было бы поступить по-умному.
— Я же тебе говорил, Эверт, надо сначала позвонить, — ныл он.
Чертов идиот! А этот-то кого из себя корчит?
Он выскочил из машины — пусть Альм отгонит ее в гараж, а сам схватил такси и поехал домой. В каком поганом обществе мы живем и какие кругом поганцы! — подумал он, откидываясь на сиденье.
Вернувшись в уютную квартиру своей будущей жены на Кунгсхольмене, Ярнебринг тут же позвонил своему приятелю, обер-интенданту полиции Ларсу Мартину Юханссону.
Юханссон взял трубку после первого же звонка и очень обрадовался, услышав голос Ярнебринга.
— Замечательно, что ты позвонил, Бу! Я тебе звонил несколько раз, но ты все время на работе!
— Да, — сказал Ярнебринг, — так вот уж…
— Что, если нам встретиться в пятницу и пойти поесть? — прервал его Юханссон. — В мое любимое местечко, в семь часов. Годится?
— Годится, — согласился Ярнебринг. — Я и сам…
— Вот и отлично. Значит, договорились. У меня есть что тебе рассказать.
Интересно, подумал Ярнебринг. Что он собирается мне рассказать? Вряд ли он слышал, что я собираюсь жениться…
11
Хольт пришла на работу рано — еще семи не было. Нике ночевал у отца, и тот обещал отвести его в садик. Она проснулась в обычное время, приняла душ, позавтракала, просмотрела утреннюю газету, но даже и после всего этого у нее оставалось время, так что она решила поехать на работу и в ожидании Ярнебринга за неимением лучшего заняться загадочными книгами с посвящениями.
Через полчаса она нашла адреса четверых из тех, кому были надписаны книги, но от этого легче не стало, наоборот, туман только сгустился. Одна из книг была посвящена даме — женщине 1935 года рождения. Она умерла два года назад, муж по-прежнему живет в их общей квартире на Страндвеген. В1974 году известный шведский писатель, член Шведской академии, надписал и подарил ей свою новую книгу. Писатель жив и здоров, хотя он намного старше своей музы, и совершенно очевидно, что в то время у них был роман.
