Александр Горохов - Смертельный азарт
Сквозь щель из двери на кухню сочился свет, и Спартак шагнул туда, распахнул дверь и сказал резко:
— Не спишь? Я вернулся.
Илья услышал, как девичий голос ответил Спартаку:
— Я очень волновалась, Спарт! Не сплю уже которую ночь. Что с тобой произошло?
— Объясню потом. Все в порядке. Сделай закуску под выпивку. Мой заклятый друг в гости зашел. — Спартак прихлопнул дверь и повернулся к Илье. — Вот так. Жалко, что сейчас ночь и ты не увидишь всего в полной красоте и блеске! — Голос у него звенел на грани нервного срыва. — Но поверь мне на слово. Итак, вот за этой дверью много лет лежит в кровати моя мать, парализованная, полубезумная старуха, у которой сохраняются все физиологические потребности! А вот за этой стенкой — спит мой брат, вполне законченный идиот, застрявший в своем развитии где-то между обезьяной и свиньей! Теперь иди за мной!
Он схватил Илью за локоть горячей рукой и дернул в сторону кухни. Толчком ноги распахнул дверь и буквально втащил Илью внутрь.
— А вот это моя сестра Валерия, прошу знакомиться!
Девушка сидела у маленького стола и при появлении брата с незнакомцем оторвалась от книги, откинула со лба челку золотистых волос и вопросительно посмотрела на брата, потом на Илью. Правильное, строгое лицо, выразительный крупный рот и темные глаза непонятного цвета.
— Красивая девочка, правда, Пересветов? — неожиданно яростно захрипел Спартак. — Красивая, да? Ты бы с ней переспал, не так ли? Не смущайся, переспал бы, у тебя бывали шалашовки куда как хуже, я же знаю! А это свеженький бутончик, восемнадцати годов еще не стукнуло! И ноги, и попа, и грудки — все, как видишь, на месте! Выпускай на конкурс, и что тебе Мисс Россия, что Мисс Вселенная — все ей в подметки не годятся!
В глазах Спартака металась безумная ярость и боль, говорил он захлебываясь и весь дергался с головы до пят, словно стоял на вибромашине.
— А теперь посмотри на красотку при полном свете истины! — Спартак шагнул к сестре, одной рукой взялся за ее шею, другой — за волосы и легким рывком сдернул с ее головы золотистый парик.
Словно в жутком сне сверкнул перед глазами Ильи совершенно голый, узкий череп, а лицо девушки стало чеканным, скульптурным и — ослепительно, невероятно, до фантастичности красивым.
Валерия вскочила, яростно оттолкнула брата и схватилась руками за голову. Потом выпрямилась и опустила руки, в упор глядя на Илью.
Тот уже пришел в себя и улыбнулся.
— Ну и что ты этим хочешь сказать, Дубин? У тебя прекрасная сестра. Каждому бы такую.
— Прекрасная?! — срываясь на визг выкрикнул Спартак. — Ты что, вовсе ослеп? Она не постриглась из прихоти! Она облысела в одночасье год назад, неизвестно за что и почему! Можешь ты понять, человек с толстой шкурой носорога, что это такое для девчонки? Ведь это крушение жизни, разрушение всякой мечты! Каждый день, каждый час, возвращаясь домой, я жду, что застану ее висящей в петле!
— И это — все проблемы? — стараясь быть предельно спокойным, спросил Илья, и от его голоса Спартак дернулся, весь скрючился, и какое-то мгновение казалось, что сейчас он полезет в отчаянную драку.
Но он лишь с трудом выговорил:
— Ты что, Пересветов, вовсе бесчувственный дебил? Ты что, вовсе ничего понять не можешь, ни чужого горя, ни смысла происходящего?
— Смысла, быть может, до конца и не понимаю, — неторопливо ответил Илья и уселся на стул. — Но причин для трагедии не вижу. Есть медицина, есть…
— Есть! — выдавил Спартак. — Есть, да не про нашу честь! Есть госпиталь на Кубе, где лечат подобного рода вещи. Есть католическая больница в Германии, где лечат еще быстрей! Ладно, в католическую веру, допустим, она перекрестится, но где достать нечеловеческие деньги на такое дело?! Где, бесчувственная ты тварь?!
Девушка продолжала стоять застывшим изваянием и неотрывно, с вызовом смотрела на Илью. Он устало вытянул ноги и проговорил лениво:
— Ты, Спартак, вроде бы выпивку пообещал. И закуску. Селедку с картошкой. Вот и займись этим для начала.
Спартак ошеломленно посмотрел на него и понял, что пробить равнодушную невозмутимость собеседника нет никакой возможности. Он тяжело вздохнул и слабо махнул рукой.
— Будет тебе дешевая поносная водка и гнилая картошка на постном масле.
Илья посмотрел в глаза Валерии и улыбнулся.
— Ты бы села, что стоять. Времени у нас вагон, потреплемся, выпьем.
Он протянул руку, взял со стола книгу и взглянул на титульный лист.
«Эстетика» — достаточно известного автора.
— Увлекаешься теорией эстетики, Валерия?
Она повела плечами и присела, все с тем же вызовом глядя ему в глаза. Сидела на табуретке, как балерина: спина прямая, шея вытянута, подбородок чуть вздернут.
— Это суховатая, скучная книжка, написанная начетчиком от эстетики. У меня книги есть получше, — сказал Илья. — Я тебе их передам…
— Вы — скользкий, — с неожиданной резкостью оборвала его Валерия. — Скользкий и мыльный. Я таких знаю. Вы отвратительней любых хамов.
— Получил? — радостно засмеялся Спартак и грохнул на стол кастрюльку с нечищеной картошкой.
— Получил, — согласился Илья. — Ты бы, Спартак, в ванну сходил. А то от тебя козлом воняет, как от арестанта.
— Сволочь, — убежденно повторил Спартак. — Законченная сволочь. Я же несколько дней не мылся, а только потел от страха!
— Вот и сполоснись, — посоветовал Илья. — А картошку мы сами почистим.
Он встал, с хозяйской самоуверенностью нашел в ящике два ножа, один кинул на стол перед Валерией, с другим плотно уселся к столу сам.
Спартак в недоумении переводил взгляд с сестры на Илью, потом махнул рукой и уныло сказал:
— Черт с вами. Пойду в ванну. Напьюсь сегодня, как сорок тысяч братьев.
Он ушел, прикрыв за собой дверь.
Илья взял картофелину и принялся чистить ее, продолжая говорить все так же мерно, будто лекцию читал:
— Ты, кажется, любишь хамство. Бывают и такие дамы. На хамство я тоже большой мастер… Так вот, моя дорогая лысая гологоловая Мисс Мира. Никакой большой трагедии в облысении при твоей роже, с твоим экстерьером, статью и жгучей сексуальностью я не вижу. Никакой трагедии нет и быть не может. Твой братец сам купается в вонючем болоте неудачника и туда же окунает и тебя. Без всяких на то оснований.
— Я — урод, — сквозь зубы выговорила она, не шелохнувшись.
— Неужели?! — удивленно спросил Илья. — Как раз наоборот. Просто ты — НЕ ТАКАЯ, КАК ВСЕ. А вовсе не урод. А коли хочешь — ты урод. Но красивый, сказочный, оригинальный, фантастический урод — что по законам этой самой эстетики оказывается куда как выше и хлеще стандартной красоты.
— Чушь, — коротко, словно выплюнула, отозвалась Валерия.
— Вот как? А тебе негры нравятся, ты их любишь?
— Не думала об этом.
— Зря. С точки зрения людей белокожих, негры долгое время считались уродами. Поверь, что они, чернокожие, с такой же убежденностью держали за страшилищ нас, бледнолицых. Нас, с их точки зрения — носатых, тонкогубых и синюшных. А уж куда деться китайцам да японцам, у которых, по нашему пониманию, лица, словно дверью приплюснуты, плоские, как блин? Они НЕ ТАКИЕ, как мы, вот и все.
— Предположим. — Она взяла нож и тоже принялась чистить картошку. — Ну и что из этого?
— А только то, что ты ни в чем не ограничена, ни в чем не ущемлена в жизни, если по глупому страху не ограничиваешь и не ущемляешь себя сама. У тебя такие же возможности, как у всех иных прочих.
— Это — теория, — с трудом возразила она. — А на практике…
— На практике — и того больше! Косые, хромые, слепые, кривоногие, лысые и волосатые, горбатые и безногие добиваются всего, чего хотят, потому что не думают о своих якобы недостатках.
— Вы говорите о мужчинах. А женщина с голой головой…
— …имеет на старте жизненной гонки, — подхватил Илья, — достаточные и явные преимущества!
— Это — слова, — помолчав, возразила она. — А я не могу выйти на улицу, не могу завести друзей, подруг. Потому что надо либо скрывать свою тайну под париком, либо выслушивать слова сочувствия.
— Эта искусственно созданная тайна тебя и губит. Ты прячешься от жизни, замкнулась в своем мире, что тоже в общем-то — дорога. Не хуже других, согласен. Можно жить и в своем замкнутом пространстве. Люди иногда спасаются пьянством, наркоманией, развратом… Иные сейчас попросту уходят в монастырь. Одна моя расчудесная знакомая придумала, что ее забросили сюда с планеты Сириус, и чувствует себя в своем земном существовании — распрекрасно! Даже чересчур.
— Легко рассуждать со стороны. — В ее голосе чуть заметно прозвучала неуверенность.
— А со стороны, так я, пожалуй, в десять раз больший урод, чем ты! Ежели по стандартным меркам покопаться в моей сущности. Плюй на то, что кто-то похихикает да заткнется. Идеален был только Христос, да и тот нахулиганил в храме, когда погнал оттуда купцов да продавцов, пораскидал их прилавки, за что ему была бы положена сегодня отсидка в каталажке, как злостному хулигану.
