Чингиз Абдуллаев - Мечта дилетантов
Второй подозреваемый и, возможно, самый главный — Ребрин. Он явно не хотел уходить со своего поста. Даже умирающий будет держаться за свое место. У него поводов ненавидеть Абасова более чем достаточно. Он мог перевести Паушкина в центральный офис, попросить президента банка предоставить отпуск сотруднику, провести эту филигранную операцию с банком. Возможно, даже толкнуть Файзулина вниз. Но задушить Алдону? Для этого ему нужно было приложить определенные усилия. Хотя, кто знает. Возможно он только притворяется настолько немощным, чтобы отвести от себя подозрения.
Третий подозреваемый — Лочмеис. Работает в банке уже давно, хотя долгое время возглавлял филиал на Украине. Молодой, умный, успешный. Зачем ему становиться убийцей? Глупо и неразумно. Он и так вице-президент банка. Хотя он молодой и красивый. Такой вполне мог понравиться Алдоне. Но опять проклятый вопрос — зачем?
Следующий подозреваемый — Орочко. Достаточно молодой, сильный, крепкий. У него руки крестьянина. И он более всех остальных заинтересован в осуждении Абасова. В этом случае он практически сразу становится вице-президентом банка вместо арестованного Абасова. Очень убедительный довод для того, чтобы избавиться от него. Но зачем убивать Алдону? Она что-то о нем знает? Итак, четверо подозреваемых. Все четверо были на пятом этаже, когда туда поднимался Радик Файзулин. Все четверо были сегодня на приеме в немецком посольстве, и каждый из четверых мог оказаться в роли возможного подстрекателя или убийцы.
На кухню прошла Сабина. Она села напротив него.
— Напрасно вы привезли меня сюда, — сердито сказала молодая женщина, — я чувствую себя как ненормальная. В этом платье для приемов. Нужно было заехать домой, чтобы я взяла джинсы и майку. Так мне было бы удобнее.
— Я могу предложить вам свои джинсы, но боюсь, что вы в них не влезете, — ответил Дронго.
— Сколько вы весите? — улыбнулась Сабина.
— Почти сто.
— А я только пятьдесят девять. И рост у меня только метр шестьдесят девять. А вы, наверно, сантиметров на пятнадцать выше меня.
— На восемнадцать, — поправил ее Дронго, — но тогда я дам вам женский халат. У меня он есть. Для гостей.
— И гости так часто посещают вашу квартиру? — спросила Сабина, не скрывая иронии.
— Вы меня не поняли. Я держу его дома именно для таких случаев. Если вы спрашиваете про проституток, то я стараюсь не приглашать домой этих женщин.
— Значит, у вас могут быть даже встречи с проститутками? — нахмурилась Сабина. — И вам не стыдно это мне говорить?
— Я сказал, что не приглашаю домой. Я не сказал, что встречаюсь. А в этой квартире у меня иногда ночует жена, которая прилетает ко мне из Италии. Моя жена и дети. Поэтому я так неохотно приглашаю сюда посторонних.
— Извините, — смущенно пробормотала она, — а где ваш халат?
— Во второй спальне. Там их несколько. Можете выбрать любой.
Она поднялась и прошла в спальню. Он снова остался один. Итак, четверо подозреваемых. Кто-то из них разработал гениальную комбинацию, чтобы подставить Абасова. Каждый из них мог оказаться на пятом этаже и толкнуть субтильного Радика вниз. Каждый из них мог узнать номер кредитной карточки Алексея Паушкина. И каждый из них мог способствовать переводу Паушкина в центральный офис.
Но есть очень деликатный момент, о котором мог знать только один человек. И этот человек владел тайной Алдоны Санчук еще до того, как она стала Алдоной Абасовой. Он точно знал, что Паушкин был ее первым мужчиной. Так, это интересный момент. Алдона жила достаточно много времени в Литве, она может открыто рассуждать на такую тему, но не с каждым мужчиной. Она могла рассказать о Паушкине своему мужу и… своему возможному любовнику. Или очень близкому человеку. Очень близким человеком для нее мог быть Иосиф Яковлевич Гельдфельд, который взял ее в банк на должность пресс-секретаря. И которому она могла рассказать о своей первой любви в школе.
Этот человек потом использовал именно Паушкина. Он понимал, что только такой человек может по-настоящему разозлить Абасова, толкнуть его на необдуманный поступок. Катусеву нужно было более тщательно допросить всех сотрудников отеля, особенно всех горничных. Сразу после убийства. Но он был удовлетворен признанием вины Абасова и двумя свидетелями. Ему показалось, что можно проигнорировать обычную работу следователя по сбору всех возможных улик и опросу свидетелей. Это была его явная ошибка.
Хотя любой другой следователь наверняка поступил бы на его месте подобным образом. Есть конкретный труп, есть убийца, который заявляет о своем признании, есть орудие убийства и двое свидетелей. Что еще нужно? Плюс перевернутая комната в офисе банка. Почему никто не слышал, как Абасов неистовствовал в кабинете Паушкина? Это не совсем понятно, ведь в соседнем кабинете должен был находиться Орочко. Неужели он ничего не слышал? Или не хотел слышать?
Сабина вернулась в японском шелковом халате. Она собрала волосы на затылке и теперь была похоже на японку. Она села напротив Дронго.
— Вам удивительно подходит этот халат, — сказал Дронго.
— Спасибо. В Германии меня называли японочкой за мои раскосые глаза.
— Они были правы, — кивнул Дронго, — вам нужно носить кимоно или японское сари.
— И вообще переехать в Японию, — улыбнулась Сабина. Ей было приятно слышать такие слова.
— Я налью вам чай, — предложил Дронго.
— Что вы говорите, — удивилась Сабина, — разве так можно? Это я должна налить вам чай. Я хотя и немецкая гражданка, но выросла в Баку. Там совсем не приветствовали женский феминизм, но всегда были за эмансипацию.
Она подошла к чайнику, увидела коробочки с чаем.
— Какой чай вы любите? — обернулась она к нему.
— Давайте черный с клубникой, — решил Дронго.
— Тогда вместе будем пить именно этот чай, — решила Сабина.
Она быстро и ловко заварила чай, разлила его в две чашки и принесла все на стол. Он достал варенье и миндальное итальянское печенье.
— Варенье у меня из Баку, — показал Дронго на две банки, — одно из грецких орехов, другое из лепестков розы.
— Обожаю оба варианта, — снова уселась напротив него Сабина.
— Мне присылает его моя мама, — признался Дронго.
— Вы ее очень любите?
— Конечно. После смерти отца ей пришлось тяжело. Очень тяжело. Я вообще полагаю, что это отдельная тема, когда живешь с человеком всю свою жизнь, а потом вдруг остаешься один. В старых сказках, говоря о счастливых людях, рассказывают, что они долго жили вместе и умерли в один день. Тяжелее всего обычно тем, кто остается.
— Я вас понимаю, — кивнула Сабина, — все время хочу вас спросить. Правильно ли мы сделали, что приехали сюда. Я думаю, что нам нужно было поехать туда, где произошло убийство. Или хотя бы на квартиру к моему дяде. Я ведь его самая близкая родственница, а он сейчас в тюрьме. Что касается Алдоны, то все ее родные в Литве. Они переехали туда еще в девяносто первом.
— Именно поэтому мы и не поехали туда, — объяснил Дронго. — Иначе нам пришлось бы отвечать на массу ненужных вопросов. Откуда мы узнали об этом происшествии, почему мы занимаемся параллельным расследованием, почему я сегодня был у Алдоны и о чем мы говорили? Нам все равно зададут эти вопросы, но будет лучше, если они сами нас найдут и нам позвонят. У вас включен мобильный телефон?
— Конечно.
— В таком случае нам нужно немного подождать.
— Я думала позвонить в Баку и сообщить о смерти Алдоны. Она была нашей родственницей.
— Ни в коем случае. Тогда придется объяснять следователю, откуда мы знаем об этом убийстве и почему мы сразу туда не приехали. Это как раз тот случай, когда лучше не нервничать и сидеть спокойно. Вы очень переживаете из-за ее смерти?
— Я даже чувствую себя немного виноватой. Хотя она наговорила мне столько гадостей. Но сейчас я ей все прощаю. Вы должны понять мое состояние. Она была женой моего дяди.
— Боюсь, что в последнее время она об этом часто забывала, — мрачно заметил Дронго. — Я не хотел вас травмировать, но она сразу заявила мне, что собирается разводиться с вашим дядей.
— Зачем вы так говорите? — встрепенулась Сабина.
— Потому, что это правда.
— Не нужно так говорить. И обещайте мне, что ничего не скажете моему дяде. Ему будет очень больно. Он ее по-настоящему любил.
— Это правда. И именно из-за этой любви он и пострадал.
— Разве это плохо, когда человек страдает из-за большой любви?
— Это не плохо, но опасно. Любые слишком сильные эмоции плохи тем, что мы попадаем в зависимость от них. Любовь, гнев, зависть, ненависть, ревность, месть — целый букет сильных чувств, которые начинают диктовать нам другое поведение, изменяя наш образ жизни.
— Вы не верите в любовь?
— Я не верю в гармонию, — вздохнул он.
