Оксана Обухова - Шутки в сторону
На месте Полины я сказала бы Жоре спасибо за словечко-паразит «типа» вместо начинающегося на букву «б», несомненно присутствующее в его лексиконе. Но нервы у мадам расшатались, она не вытерпела и со словами:
— Это типа надо запить, — отправилась к бару.
Жорж проводил ее демарш удивленным взглядом, и я попросила его не отвлекаться.
— Ну Толян и говорит: надо ей… вам… «уши» воткнуть и в тему въехать. Он где-то там «клопов» раздобыл и воткнул.
— Как?
— Что «как»?
— Как он в дом проник?
— А-а-а. Так это, она… — Жора ткнул пальцем себе за спину, где Полина разливала коньяк по фужерам, — загорала в кустах. Он и того… через забор и в дом. Дом-то открыт был.
— Негодяй! — крикнула Полина Аркадьевна, Жора пришибленно съежился, и Караулова добавила: — Толик ваш.
— А я и говорю — не моя тема. Мне своих забот хватает. А Толян и говорит: «Я прослушку поставлю, сам все писать буду, от тебя только комната с окнами на эту сторону». Ну я и согласился. Чё мне, жалко, что ли? Он магнитофон из своего дома приволок, бинокль там…
— А где он «клопов» взял?
— А у него фраер какой-то знакомый есть. Был. Он ему что-то там должен, в очко вроде бы по-крупному «приехал»… Ну, Толян ему и пообещал, — я тебе типа все спишу, а ты мне три «клопа» и «приемник».
В переводе на русский литературный язык текст звучит так: некто проиграл Анатолию крупную сумму в карты, и Анатолий в счет долга потребовал микрофоны и принимающую аппаратуру.
— Этот должник был в курсе ваших дел? — спросила я.
— Не, Толян сам хотел навариться, зачем ему еще кто-то? Фифти-фифти — мне и ему.
— А кто тогда вас взорвал?
Жора горестно сгорбил плечи, сложил лицо в скорбную гримасу и выдал:
— Не знаю. Толя знал, а я не знаю.
— С этого места, пожалуйста, поподробнее, — попросила я, принимая от Полины фужер с коньяком. — Что и как конкретно говорил вам Анатолий? И главное — когда?
— Неделю назад пришел и сообщил: «Вроде, хвост за мной».
— Неделю назад? — Я переглянулась с Полиной.
— Да. И говорит: «Серьезная масть пошла, я только в тему въехал». И вроде бы все в цвет — какие-то дела он там разобрал, что-то понял. Несколько дней одну и ту же пленку крутил, все что-то в тетрадку выписывал, по городу ездил и что-то там допер. «Тема, — говорит, — суперфосфат! Культурно ребят на бабки поставим, никто даже не поймет, откуда прилетела птица обломинго».
— Чего? — вставил Гоша.
— Кто, говорю, развел их нестандартно.
Гоша продолжал не все понимать, и я перевела:
— Григорий пытается сказать, что они собирались кого-то шантажировать и были уверены, что на них никто не подумает. Я правильно поняла, Жора?
— Угу. Типа так.
— Тогда на чем вы прокололись?
— А я знаю? Толян говорит: за яйца взяли, ой, простите, и об забор.
— Кто взял? Когда? Как? И где конкретно?
Слишком много вопросов сразу погрузили Жору в тяжкие раздумья, и я пошла по пунктам:
— Кто?
— Он сказал — серьезные люди. Мы в их «огород» залезли.
— Только «серьезные люди», «огород» и ничего конкретного?
— Ну.
— Почему? Почему вы не спросили его о деталях?
— А мне оно надо?! — взорвался Бульдозер. — Я как Толяна увидел, сразу допер — дело швах! Кто, говорю, наехал? А он трясется и знай талдычит: «Скажу — покойники оба». Чтоб оно все сгорело, чтоб… накаркал, получается…
— Кто Анатолия так напугал и когда?
— Позавчера. К нему кто-то пришел… Толян у меня никогда не ночевал, вставлял в «магнитник» новую бобину и утром проверял, чего вы там наговорили. А позавчера утром его кто-то у квартиры выловил, стреманул не слабо и предъяву выставил — все записи, всю аппаратуру отдать и «варежки» заштопать.
— Варежки — значит рты. Молчать то есть, — привычно и быстро перевела я, хотя на этот раз, кажется, все всё поняли и без толмача.
— Ну, — согласился Жора. — Толян так обос… ой, так сдрейфил, что час с очка не слезал.
— У вас дома?
— Ну.
— А почему он вчера у вас ночевать остался?
— Так ему сказали, что ко мне ночью придут и все заберут — технику, бобины, «клопов» — все. Велели приготовить.
— Понятно, — протянула я. Ловко развели ребят. И все же странно. — Жора, а почему вы настойчиво не расспросили друга, кто к нему приходил, что конкретно он сумел подслушать? Неужели неинтересно было?
— Да спрашивал я, — отмахнулся Бульдозер. — А он только: «Мы таких людей задели, что, как распутаюсь, сразу из города свалю…»
— В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов, — задумчиво добавила я.
— Не, в Севастополь, — поправил Бульдозер, — у него тетка там живет. И пацаны знакомые. Но они за него мазу не потянут… Толян говорил: «Мы тему замутили, нам бы только распутаться». Я в Тольятти собирался дернуть…
— Нам бы тоже куда дернуть, — тихонько вторила я. — Жора, у вас есть друзья, которые могли бы за вас заступиться? Все же — дом взорвали…
Жора горестно помотал опущенной головой:
— За это нет. Тут Толян прав был. Мы тему сами замутили, с пацанами не посоветовались, нам и расхлебывать. А то не по понятиям получится, — сами бабок по легкой срубить захотели, с братвой не перетерли… Теперь — все. Только хуже получится, темнил нигде не любят.
— Но ведь ваш друг погиб! Не в деньгах дело.
— Нет. Толян сказал — засветимся, всех на счетчик поставят. Серьезные люди.
— Неужели так страшно?
Жора поднял на меня глаза, и я поняла, что могу только догадываться (достаточно посмотреть на разрушенный дом), насколько безжалостны люди, чью дорожку перебежали два товарища — Жорик и покойный Толян. Сбывались самые страшные мои предположения: враг есть, враг рядом, он смертельно опасен и очень силен.
— А как у вас получилось в живых остаться? — испытывая некоторую дрожь, полюбопытствовала я.
— Случай. Надоело Толяново нытье слушать, ну я и вышел. Пошел на улицу покурить, иду мимо подвала, чувствую, газом вроде пахнет. Ну, дернул ручку — не открывается. Подумал, опять дрова для камина рассыпались, дверь перекрыли. Это я сейчас понимаю — дверь с той стороны поленом приперли, чтобы, значит, из дома туда не попасть было. Ну, я на улицу вышел, как бы к той стороне, там дверь есть, чтобы из сада через дом не ходить. Прежние хозяева в подвале всякие грабли, ведра хранили… Ну я и… ох, — от воспоминаний плечи Жоры передернулись, — подхожу, значит, только за ручку взялся… Все. Дальше помню только, очнулся — дверь на мне лежит, все вокруг пылает… ноги горят. Жуть. — Он глубоко вздохнул. — Толян там остался…
Жора смотрел на чистый ковер возле своих ног, обутых в плюшевые тапки, сжимал и разжимал огромные кулаки, и мы не знали, чем его утешить. Молчали и подыскивали слова. Каждый представлял себя накрытым выбитой взрывом дверью, с горящими брюками и плавящимися от жара кроссовками…
— Давайте Толика помянем, — тихо предложила Полина и принесла поближе к нам на журнальный столик большую бутыль «Метаксы».
Она разливала бренди, Жора морщился, возможно, адреналиновый шок проходил, и он начинал чувствовать боль в обожженном теле.
— Это ведь что получается, Толян мне своим нытьем жизнь спас, — сказал Жора и поднял бокал. — Ну, чтоб земля ему пухом. — И, не чокаясь, выпил залпом. — Он ведь это… не наш был. Маменькин сынок, острых впечатлений захотелось… Все прославиться хотел, книгу типа про братву писал…
— И как? Получалось? — отставляя бокал, спросила Полина.
— А хрен его знает. Я не читал. Он мне что-то там бухтел, типа рассказывал, а мне… Что мне его книжки? Я не по его книжкам жизнь проходил… Он говорит, — одну книжку каждый написать может. О себе, значит, о знакомых. Он вроде как сначала о школе писал — мы же все из одной школы, с детства дружим, — ну, он и того, отправил ее куда-то. А ее завернули. Материал, говорят, что ли, слабоват. Не забирает. Толян и решил про нашу жизнь насочинять… к нам прибился. Выдумщик он был… Но не любили его — малохольный типа, все как в кино бухтел. — Жора потер разбитый дверью лоб тыльной стороной кулака. Мы не перебивали, давали ему как следует проститься с приятелем. — Все хотел это, нетленку создать… или как там его — бестселлер. Говорит, скоро закончу — с руками оторвут. — Он потянулся к бутылке. — Радовался, прославится скоро… Вот и прославился. Такую тему завернул, на небесах только и дочитывают.
Рассказ Жоры многое мне объяснил. Фантазер и выдумщик прибился к серьезной компании. Искал впечатлений, новых слов, пытался создать что-то занимательное… Он и Полину-то, скорее всего, подслушивал в поисках сюжета. Бог дал ему желание писать, но не добавил к этому желанию умение придумывать чужую жизнь. Царствие ему небесное, начертил свою жизнь, как страницу романа…
— Он ведь в нашем классе самый маленький был, — продолжал тем временем Жора, — а потом вымахал за одно лето на двадцать сантиметров… мои кроссовки не налезали…
