Оксана Обухова - Шутки в сторону
— Будем ждать, — пообещала я и пожелала успехов свободной прессе.
Дверь в спальню Полины была плотно прикрыта, я тихонько спустилась на первый этаж и встретилась глазами с проснувшимся Гошей.
— Привет, — хрипло произнес он.
— Привет, — поздоровалась я.
— Я боялся, что ничего хорошего утром меня не ждет. Думал, проснусь и опять увижу себя в подвале в луже крови или в комнате с выбитыми стеклами. Весь в осколках и порезах. — И вздохнул. — Как страшно жить…
— К маме поедешь? — Я присела рядом с Гошиными ногами на краешек дивана.
— Мы с ней в контрах, — скуксился стилист. — Я хотел ее банки с плесенью выкинуть… а она… она… ругалась, в общем. Мама у меня упрямая как сто ослов.
— Бывает, — кивнула я. — Ты поэтому к нам жить пришел?
Вопрос Гоша оставил без ответа и поинтересовался:
— Караулова спит?
— Ага.
— Пойдем кофе пить?
— Пойдем.
Несмотря на серьезное, двойное ранение головы, кофе Гоша сварил превосходный. Не стал прибегать к услугам кофеварки «Бош», а достал из тумбы джезву, лично намолол зерен и угостил меня и себя любимого, раненого отличным мокко.
— Жить уже не так страшно, — проговорил он. — Еще полчашечки, и можно идти к зеркалу. Я очень уродливый?
— Совсем нет, — немного соврала я.
— Ты мне зеркало сзади подержишь? Я хочу пятно зеленки как следует рассмотреть…
— Конечно, Гошенька, — ласково пообещала я и сопроводила нервного стилиста до ванной комнаты на втором этаже.
— Какой кошмар, — легонько выдохнул Стелькин, трогая нежно-зеленые прядки на макушке. — Руки оторвать этой медсестре.
— Гош, в соседней «скорой» ошпаренного паром пожарника обрабатывали, — с тихим укором сообщила я. — Как думаешь, показалась сестричке твоя рана серьезной? Что под руку попалось, тем и мазнула…
— Вот я и говорю — руки оторвать. Как думаешь, цвет «дикий каштан» мне подойдет? Или сразу — под ноль?
— Хочешь, я тебе тихонько прядку выстригу?
— Ты что?! — отпрыгнул от меня Стелькин и фыркнул. — Прядку! Да я, может быть, эту прядку два года растил-лелеял!
Вот и подумайте, где логика? Только что собирался под ноль оболваниться, а тут прядку пожалел.
— Ну как хочешь, — немного обиделась я и вручила ему настольное зеркало мадам Полины, — ходи зеленый. Пока царапина как следует не зарастет, никакой химией лучше голову не поливать.
— О-о-о, — простонал парикмахер. — Лучше бы я к плесени не придирался!!
Гошины горестные вопли разбудили хозяйку дома. Полина сонно выразила другу соболезнования, сказала, что нос выглядит лучше, а волосы отрастут, и шепнула мне:
— Клин клином получился. Одна беда вышибла другую. О потерянной в столице любви Стелькин уже не вспоминает. А ведь я его месяц пыталась реанимировать, да он лишь вздыхал и плакал.
За кофе мы еще раз, на свежие головы, обсудили создавшееся положение, но к окончательному выводу так и не пришли: можно ли считать взрыв бандитского дома громкой, итоговой точкой всех Полининых неприятностей?
Гоша и Полина решили, что — можно, и предложили торжественно, молотком расколотить последний микрофон из-под тумбы в спальне. Вслух я с ними согласилась, но про себя подумала: если неприятель решился на такой шаг, как взрыв дома и убийство, то на этом он может не успокоиться.
Слов нет, я была рада, что взорвали все-таки дом, откуда (вероятнее всего) велось наблюдение, а не саму Полину (мог быть и такой вариант), но ночные события красноречиво показали: дело, в центр которого невольно залетела Полина Аркадьевна, было нешуточным. Полина совершенно правильно поступила, изображая неведение. Если бы хозяйка дома самостоятельно, в сердцах, сняла микрофоны и выказала тем самым осведомленность, в переулке взорвали бы два дома — ее и соседский.
Но кто? Думаю, бандит Жора был только исполнителем и «крышей по соседству», а этот «кто-то» еще остается. Как твердый осадок на дне стакана.
И лучшее, что сейчас можно сделать, это перестать копаться в этом деле и продолжать притворяться лопухами. Авось Аркадьевну оставят в покое.
И в живых.
Но пугать приятелей этими мыслями я не стала. Сказала только:
— Ребята, оставьте последний микрофон в покое. Вызовите дядю Лешу, пусть изобразит «поломку техники» и оставит «жука» под тумбочкой. Через пару месяцев все успокоится, ты, Полинка, пожалуешься всем, что облила тумбочку лаком, и элементарно выбросишь ее вместе с аппаратурой.
— Думаешь, не трогать? — с сомнением спросила Полина.
— Уверена. Или тебя храп при микрофоне смущает?
— Я не храплю, — насупилась мадам. — Мне просто противно.
— Потерпишь. Береженого Бог бережет.
На том и порешили. Ребятишки оставили в покое молоток и вернулись к более злободневным делам — Гоша категорически решил сменить окраску, то есть цвет волос до радикально коричневого, и стал отправлять Полину в магазин за краской.
— Кошек найду и поеду, — озабоченно обыскивая дом, согласилась Полина. — Кис-кис-кис…
Кошек искали в саду, в спальнях, звали у чужих заборов, и особенно у ограды взорванного дома, но Дезире и Бемоль как в воду канули.
— Никогда такого не было, — жалобно причитала Полина. — Обычно только скажи «кис-кис», сразу возникают и на кухню несутся. Может быть, обиделись, что я вчера ночью не стала их кормить? Так не до этого было и не время…
— Голод не тетка, вернутся, — пообещала я и пошагала из сада к террасе.
Полина шла следом и на ходу продолжала умолять зверей вернуться:
— Кисоньки, кисоньки, где вы?!
Проходя мимо арки в подвал, я услышала памятный утробный вой и буквально окаменела: Полина наскочила мне на спину и прошептала:
— Тоже слышишь?
— Угу. Гоша на месте?
— В гостиной что-то напевает, — также тихо произнесла хозяйка дома.
— Вчера кошки так же выли, — нагоняя на себя страх, пробормотала я. — Может быть, к тебе подыхающая крыса из соседнего дома забежала? Гоша-то на месте…
Утробный вой прекратился, и я трясущимися пальцами нащупала выключатель на стене. Все также, как вчера, только пяток стилиста сверху я не увидела.
По освещенной лестнице мы, подпирая и подбадривая друг друга, осторожно спустились вниз. Полина нашарила на углу стены еще один выключатель, и по всему подвалу одновременно вспыхнуло множество ламп.
Кошки сидели возле закрытой двери в парную финской бани и очень интересовались дверным косяком. Дезире принюхивалась к щели между дверью и плинтусом и нервно дергала хвостом.
— Крыса? — прошептала Полина.
— Ага. Вошла и дверь за собой закрыла. Что-нибудь тяжелое под рукой есть?
Полина взяла от печки, выходящей в предбанник, кочергу, протянула ее мне, сама вооружилась совком для угля и тихонько потянула дверь на себя.
На нижней полке сауны сидел очень грязный человек и испуганно смотрел на нас.
Мы взвизгнули, захлопнули дверь, вцепились в ручку что было силы, и Полина заорала:
— Гоша!! Вызывай милицию!! Они возле бандитского дома до сих пор ходят!!
— Не надо милицию!! — взмолился голос из бани. — Прошу вас, не надо! Я сам уйду! Откройте! Я сам уйду, ну, пожалуйста…
В голосе молившего было столько страха, что Полина сжалилась, перестала вопить и строго спросила:
— Вы кто?
— Я Жора, ваш сосед. Мой дом взорвали!
— А кто тогда в вашем доме сгорел? — все так же строго и недоверчиво поинтересовалась Караулова.
— Толян! Нас обоих взорвать хотели, но я выжил… Пожалуйста… Не вызывайте милицию… Я сам уйду… ночью…
Что следовало предпринять в этом случае, я, честно говоря, не знала. Сосед бандит умолял нас так слезно, что разжалобил бы даже печную заслонку, и, плюнув на доводы разума, мы перестали требовать милицию, открыли дверь.
Жора Бульдозер — огромный накачанный парень лет двадцати восьми — выглядел жалко. Пепельный ежик волос почернел от копоти, лицо измазала сажа, голубая футболка превратилась в половую тряпку, кроссовки и брюки до колен зияли огромными, прожженными дырами. Создавалось такое впечатление, что основную площадь тела нашего соседа накрыл ровный прямоугольник и оставил огню только верхнюю часть головы и ноги ниже колен. Брови Жоре не опалило, только волосы. Лицо и майку он потом равномерно измазал сажей, но дыр от угольев на этой части тела и одежды не было.
— Зачем ты сюда заполз? — грозно спросила Полина.
— Спрятался, — честно ответил Жора.
— А твой… Толян погиб?
— Не знаю. Но если вы говорите, что кто-то погиб, то это, скорее всего, он. Больше никого в доме не было.
Жору била крупная дрожь, он обнимал себя за плечи, пытался остановить колотун, но получалось плохо.
— Тебя надо отмыть, — все так же сурово, но уже здраво заявила мадам хозяйка. — Гоша! Где ты там шляешься?!
