Станислав Лем - Следствие
— Женщину? — с изумлением переспросил Шеппард. Лицо у него было такое, что казалось, он вот-вот расхохочется. — Да это же его сестра! Нет. Грегори, я бы не сказал, что вы многого добились! Уж коли вы не решились допросить его, так допросили хотя бы меня. В ту ночь. когда исчез труп в Льюисе — помните, между тремя и пятью пополуночи, — Сисс был у меня.
— У вас? — прошептал Грегори.
— Да. Я уже тогда, пока ещё, так сказать, приватно, привлёк его к сотрудничеству, попросив ознакомиться с материалами дела. Он пришёл ко мне домой и ушёл после двенадцати, точно сказать не могу, но что-то между пятью минутами и половиной первого; если даже предположить, что он вышел от меня ровно в полночь, то ему пришлось бы мчаться в Льюис на максимальной скорости, и то сомневаюсь, добрался бы он туда к трём часам. Скорее, уж где-нибудь около четырёх. Но не это главное. Знаете, лейтенант, бывает физически невероятное — например, подбросить монету так, чтобы она девяносто девять раз из ста упала орлом, — и психологически невероятное, которое уже граничит с невозможным. Я давно знаю Сисса, это невыносимый человек, эгоцентрик, весь составленный из острых углов, при всём великолепии интеллекта — хам, абсолютно лишённый чувства такта, вернее, не принимающий во внимание то обстоятельство, что люди придерживаются определённых условностей не столько по причине воспитанности, сколько ради удобства. Относительно него у меня нет никаких иллюзий, но я просто не могу представить его прячущимся в морге, сидящим на корточках под крышкой гроба, подклеивающим мертвецу пластырем отвалившуюся челюсть, выдавливающим в снегу следы, разгибающим окостеневшие конечности — только для того, чтобы потрясти мертвецом наподобие куклы и до смерти перепугать констебля; всё это совершенно не похоже на Сисса, которого знаю я. Прошу отметить, я не утверждаю, будто он не способен на преступление, я только считаю, что он не смог бы совершить его в столь чудовищно-тривиальной аранжировке. Один из двух Сиссов не существует: либо тот, который разыграл этот кладбищенский трагифарс, либо тот, с которым знаком я. Иначе говоря, чтобы так срежиссировать этот кошмар, он должен был бы в обыденной жизни играть роль человека, диаметрально противоположного тому, каким является на самом деле, или, выражаясь осторожней, каким он оказался, совершив всё то, в чём вы его подозреваете. Вы думаете, такое изощрённое и последовательное притворство возможно?
— Я уже говорил вам: всё возможно, всё, что избавит меня от необходимости поверить в чудо, — хрипло проговорил Грегори. Он опять потирал руки, точно они снова замёрзли. — Я не могу позволить себе роскоши копаться в психологических тонкостях. Мне нужен преступник — любой ценой. Может, Сисс сумасшедший — в определённом смысле этого слова, может, мономаньяк, может, у него раздвоение личности, может, у него есть соучастник, или он своей гипотезой прикрывает действительного преступника — вариантов сколько угодно, вот и пусть этим занимаются специалисты.
— А не могли бы вы ответить мне на один вопрос? — спокойно прервал его Шеппард. — При этом я хочу подчеркнуть, что вовсе не собираюсь навязывать вам своё мнение, не делаю никаких предположений и, более того, заявляю, что в этом деле совершенно не ориентируюсь.
— Ну и какой же вопрос? — резко, почти грубо бросил Грегори, чувствуя, что бледнеет.
— Почему вы не допускаете иного объяснения, почему вы считаете, что это преступление?
— Но я же говорил, говорил неоднократно! Потому что альтернативой является чудо!
— Вы так думаете? — Шеппард произнёс это как-то очень грустно. Он встал, одёрнул пиджак. — Что ж, пусть будет по-вашему. Алиби Сисса, о котором мы говорили, надо будет всё-таки проверить. Как вы считаете, лейтенант? Я имею в виду случай в Льюисе. Он был у меня только до полуночи. Моё пальто, кажется, здесь? Благодарю вас, похоже, меняется погода, что-то мой ревматизм разгулялся, не могу поднять руку. Ещё раз благодарю вас! О, уже первый час. Да, засиделся я. До свидания! Ага, вот ещё что, не могли бы вы в свободное время, так, для разминки, выяснить и сообщить мне, кто это скрипел, пока мы тут с вами беседовали? Здесь-то, надеюсь, никаких чудес нет? Не надо изображать удивление, вы прекрасно всё слышали. По-моему, даже очень хорошо слышали. Мне нужно дойти до лестницы, а там через гостиную с зеркалами, правильно? Нет, не провожайте меня. Входная дверь закрыта, но ключ, как я заметил, торчит в замке. Вы её запрёте потом, воров в этом районе нет. Спокойной ночи, лейтенант, и советую вам быть хладнокровнее и рассудительнее.
Шеппард вышел, и Грегори, ничего не соображая, поплёлся за ним. Инспектор уверенно прошёл анфиладу комнат и сбежал по лестнице к выходу. Медленно, цепляясь, точно пьяный, за перила, Грегори спускался следом. Дверь бесшумно захлопнулась. Лейтенант добрёл до неё, машинально два раза повернул ключ и вернулся наверх. Голова раскалывалась, глаза жгло, не раздеваясь, он повалился на кровать. Было тихо-тихо, в окнах брезжили далёкие огни, еле слышно тикал будильник, а Грегори лежал, забыв о времени.
Вдруг ему почудилось, что свет лампы стал тускнеть. «Видно, я здорово устал, — подумал он. — Надо бы раздеться и поспать, а то ведь завтра буду клевать носом…» Подумал и даже не шелохнулся. Что-то вроде струйки или облачка дыма проплыло над пустым креслом, в котором до того сидел Шеппард; однако и это не вызвало у него удивления, он продолжал неподвижно лежать, прислушиваясь к своему дыханию. И тут раздался стук.
Три отчётливых удара заставили его повернуть голову к двери. Но он всё равно не встал. Стук повторился. Грегори хотел сказать «войдите» и не смог: в горле была сухость, как с похмелья. Тогда он поднялся и пошёл к двери. И, уже взявшись за ручку, замер; его внезапно (это было как ослепительная вспышка света) осенило, кто стоит в коридоре. Он распахнул дверь и с замиранием сердца выглянул в темноту. Пусто. Вытянув руки, чтобы не натолкнуться на того, подкарауливающего, притаившегося, Грегори выскочил в широкую полосу света, падающего из комнаты, и — никого не увидел.
Сопровождаемый гулким эхом, Грегори всё шёл и шёл через комнаты. «Какой огромный дом», — подумал он и тут увидел на повороте в коридор чей-то силуэт. Грегори бросился к нему; раздался торопливый топот — человек убегал. Внезапно перед носом Грегори захлопнулась дверь, он ворвался в комнату и остановился, едва не налетев на кровать, застеленную голубым покрывалом. Растерянный, он уже собрался ретироваться, так как узнал спальню мистера Феншо. Над самым столом, почти касаясь его, висела лампа с абажуром алебастрового стекла; стол был придвинут к кровати, в глубине стоял шкаф с резными дверцами, а возле стены, разделяющей их комнаты, два манекена — обычные манекены, какие можно увидеть в любом портновском салоне. На них не было одежды, и свет лампы матово поблёскивал на удлинённых кремово-жёлтых туловищах. У обоих манекенов были красивые парики из настоящих волос — фигуры у них были женские, — и один, глядя на Грегори с вежливой безжизненной улыбкой, размеренно постукивал пальцем по стене. Грегори остолбенел.
И в ту же секунду он заметил мистера Феншо; тот сидел на полу за манекенами и с тихим хихиканьем, похожим на непрерывное слабое покашливание, дёргал за нитки, идущие к рукам и туловищам манекенов, управляя ими наподобие марионеток.
— Не пугайтесь, мистер Грегори! — воскликнул он. — Вас этот стук, наверно, разбудил? Очень сожалею, но я могу заниматься этим только ночью. Знаете, я ведь вызываю духов.
— Но для этого же нужен круглый столик, — недоумённо заметил Грегори, обводя взглядом комнату.
— Столики уже отошли, теперь это делается так, — сообщил мистер Феншо и снова дёрнул за нитки.
Грегори молчал. Окно за спиной мистера Феншо было занавешено доходящей до самого пола шторой с жёлтой бахромой; в одном месте она чуть выдавалась вперёд, точно скрывала крупный продолговатый предмет.
Грегори моментально повернулся к мистеру Феншо и, задав какой-то совершенно идиотский вопрос, что-то вроде: «А какая фирма изготовила манекены?» — принялся расхваливать мастерство, с каким тот управляется с ними, а сам боком, медленно продвигался к окну и наконец коснулся шторы плечом. Ткань подалась, но тут же он ощутил упругое сопротивление. Так! Значит, там прячется человек! Грегори глубоко вздохнул и с секунду стоял, напрягшись всем телом, потом принялся ходить по комнате и болтать всякую чепуху. С какой-то противоестественной откровенностью он исповедовался мистеру Феншо в своих ночных страхах и сразу же — чтобы усыпить подозрения того, за шторой, — начал рассказывать, как идёт следствие. Он приостанавливался то возле манекенов, то у окна и, словно забыв о присутствии хозяина, обращался к тому, прячущемуся. Эта рискованная игра позволяла ему поверить в своё превосходство; он намеренно обострял ситуацию, пересыпая рассказ двусмысленными намёками, и швырял их прямо в неподвижную выпуклость жёлтой шторы — торжествуя и одновременно чувствуя, как зябко сжимается сердце. Хохоча во всё горло, быстро обводил взглядом комнату — словно неумело играл детектива, а не был им на самом деле. А в голове всё время бился крик: «Ну выходи! Выходи! Я же вижу тебя!» Он говорил всё торопливей и бессвязней, поспешно выбрасывая комканые, незаконченные фразы. И вдруг, когда стоял спиной к прячущемуся — так близко, что даже чувствовал тепло его тела, уловил в глазах мистера Феншо выражение ужаса и сострадания. Что-то сдавило его, задыхаясь, он попытался вырваться, взмахнул руками; холодное узкое лезвие вошло в грудь, и всё вокруг застыло, как на фотографии. Он медленно опускался на пол, сосредоточенно думая: «Ага, вот как это бывает! Всё останавливается! А почему я не чувствую боли?» И, готовясь к последнему напряжению агонии, ещё брезжившим краешком угасающего сознания заставил себя открыть глаза. Между широко раздвинутыми жёлтыми шторами, на которые он смотрел снизу, стоял седой мужчина. Чуть наклонившись, он внимательно разглядывал Грегори. «Ничего не вижу, — с отчаянием подумал лейтенант, хотя ещё всё видел, — так и не узнаю, который из них двоих…» Комната превратилась в огромный гудящий колокол, и вдруг он понял, что его убил человек, которого он хотел победить, что человек этот одержал над ним верх. И тут сон кончился — в тёмной комнате, пропахшей холодным, застоявшимся табачным дымом, надрывался телефон; замолкал и снова начинал звонить. Пробуждение было таким же тяжёлым, как и кошмар; медленно приходя в себя, Грегори вспомнил, что телефонный звонок давно уже мешает спать.
