Фредерик Тристан - Загадка Ватикана
А Базофон, конечно же, чувствовал непреодолимое желание продемонстрировать свою боевую сноровку перед воинственными римлянами. Поэтому он решил остаться в лагере вплоть до окончания турнира, который надеялся легко выиграть. Центурион пригласил его на ночлег в собственную палатку, что показалось Базофону вполне естественным — тогда как воины не помнили, чтобы Брут когда-нибудь сделал кому-либо подобное приглашение. А может, это божественная благодать уже проникла в глубину его сердца? До поздней ночи он расспрашивал своего гостя о том, как организована жизнь на Небе. Базофон не утаил от него ничего из виденного и слышанного им. Когда они расстались, центурион долго размышлял, пытаясь понять, какая доля истины заключена в фантастических рассказах юноши.
Глава одиннадцатая
— Вы прятали от нас такой большой талант! — воскликнул Сальва, когда нунций Караколли закончил переводить три главы «Жития», с которыми читатель только что познакомился.
— Я восхищаюсь вами! — с преувеличенным восторгом подхватил иезуит Мореше. — Вы расправились с трудностями текста не менее ловко, чем кавалер де Вьен[42] со своими противниками.
— При всем при том эта история слишком отвратительна, — вмешался в разговор каноник Тортелли. — Как жаль, что ее не сожгли!
— А я больше всего сожалею о том, что нас до сих пор не прервали и не сообщили о возвращении нашего коллеги, профессора Стэндапа. Где он может быть? Как вы полагаете, кардинал обратился в полицию?
— Мы об этом скоро узнаем, — проворчал Сальва, — но так как мы окончили чтение этих трех глав, мне было бы очень интересно услышать, как вы их прокомментируете.
— Я полагаю, — отвечал нунций, — что этот текст не такой древний, как мне показалось сначала. Впрочем, именно это и позволяет переводить его с такой легкостью. Например, в нем встречаются венецианские идиоматизмы, от которых за версту несет шестнадцатым веком.
— Отлично! — одобрительно заметил Сальва. — Я пришел точно к такому же выводу, как и вы. Перед нами подделка, которую кто-то подложил в папку «Scala Coeli» или в то время, когда делали перестановку в зале Льва XIII, или совсем недавно. Я имею в виду… надеюсь, вы меня понимаете?
Монсеньор Караколли сначала побледнел, потом покраснел, а под конец его лицо окрасилось в фиолетовый цвет его сутаны.
— Вы склонны подозревать, что кто-то подменил этой рукописью текст, хранившийся в папке «Scala Coeli», и сделал это в тот самый момент, когда вы его обнаружили?
— Я не ходил искать папку, — поправил его Сальва. — Это вы, монсеньор, это вы туда отправились. Но успокойтесь, пожалуйста, я вовсе не обвиняю вас в том, что именно вы заменили текст. Правду говоря, я убежден, что кто-то открыл тайну этой папки раньше меня. Он никому об этом не рассказывал, и поэтому у него была уйма времени, чтобы подменить рукопись.
— Боже мой! — только и простонал нунций, снова воспользовавшись своим носовым платком.
— Но я не понимаю… — возразил каноник Тортелли. — Зачем ему это понадобилось?
Профессор Сальва вытащил из кармана полосатого жилета одну из своих печально знаменитых сигар, но на этот раз никакой паники среди присутствующих не возникло. Их мысли были заняты другим.
— Порассуждаем немного. Вот уже лет пятнадцать, как была создана комиссия, перед которой поставили цель обнаружить «Житие святого Сильвестра». Уже тогда подозревали, что речь идет об опасном тексте, но это лишь подогревало к нему интерес. Но что именно понимали под словом «опасный» в ту эпоху, когда такие произведения клеймили печатью «666», прежде чем бросить их в костер? Имелись в виду даже не вещи еретического содержания, а сочинения еще более злокозненные, словно созданные самим дьяволом. И требовалось также, чтобы документ был еще более мерзок, чем трактаты по магии, волшебству и прочие, которые, как вам известно, успешно дожили до наших дней. Тогда о чем же там писали? Что пряталось такого страшного в тех рукописях? Такова была цель исследования и весьма рассчитывали, что «Житие святого Сильвестра» поможет рассеять тайну, так как, по всей очевидности, речь шла о единственном оставшемся в живых произведении из всей этой истребленной литературы.
— Да, — подтвердил Караколли, лицо которого вновь обрело нормальный цвет, — это «Житие святого Сильвестра» было зияющей дырой в нашей медиевистике. И вот оказывается, что эта рукопись не может сообщить нам ничего нового, так как она поддельна! Un maledetto falso![43]
— Продолжим наши рассуждения, — предложил Сальва, жуя кончик сигары, но забыв ее прикурить. — Из каких соображений подменили «Житие Сильвестра» этим апокрифическим венецианским текстом шестнадцатого века? Если бы речь шла только о том, чтобы уничтожить омерзительный документ, мы бы не обнаружили в папке «Scala Coeli» ничего, кроме разве самой «Scala». Нет, кто-то желал, чтобы мы обнаружили эту легенду о Базофоне. Если бы не это, зачем бы ее туда подложили? И, естественно, нас хотели бы убедить, что мы имеем дело с первоисточником «Жития», который исчез.
— Как и профессор Стэндап, — заметил Мореше.
— Как и профессор Стэндап, — повторил Сальва.
Нунций неожиданно вскочил. Его лицо опять побледнело.
— Вы полагаете, существует связь между подменой «Жития» и исчезновением нашего друга?
— Пока этого утверждать нельзя, — ответил Сальва, — но, согласитесь, все это представляется весьма странным. Это мне напоминает дело Де Грие.
Никто не отважился спросить у него, что это за дело Де Грие. Длительное молчание воцарилось вокруг рукописи, которая все еще лежала открытой перед Караколли. Но потом послышался голос каноника Тортелли, который сообщил, что идет к кардиналу Бонино — сообщить ему о выводах, к которым пришли «господа эксперты», и узнать, не удалось ли обнаружить какие-нибудь следы исчезнувшего профессора Стэндапа. Ему разрешили удалиться, довольные на какое-то время избавиться от этого самодовольного зануды.
— Какой ужас! — воскликнул нунций, когда каноник вышел. — А все эти слухи, распространившиеся по городу! Этот вымысел, который опубликовала «Стампа» и который уже подхватили другие газеты!
— Во всей этой истории как бы чувствуется чья-то дирижерская палочка, — заметил иезуит. — Но чья? И зачем ему это нужно? Адриан, придется тебе воспользоваться серым веществом своего мозга.
Этот намек на методы знаменитого бельгийского сыщика очень не понравился Сальва. Ему приходилось встречать маленького лысого человечка с лощеными усиками, и он показался ему нестерпимо самодовольным. Это было тогда, когда он расследовал преступление, случившееся в Стратфорде-он-Эйвон. Без помощи профессора горемыка Пуаро так и не смог бы раскрыть, что актер был убит своим слугой-индусом, а не очаровательной мисс Клу-Бастер, которую бельгиец упрямо продолжал обвинять, из женоненавистничества, наверное.
— Итак, нам предстоит проследить связь, которая несомненно существует, между подменой подлинного «Жития Сильвестра» этим апокрифом, исчезновением — кратковременным, я надеюсь, — Стэндапа и слухом, который кто-то подбросил «Стампе». Следовательно, во-первых, мы должны допросить главного библиотекаря Ватикана; во-вторых, отправиться в гостиницу Стэндапа и, несмотря на мое отвращение к этому делу, порыться в его личных вещах; в-третьих, взять в осаду газету «Стампа» и не снимать ее до тех пор, пока она не раскроет нам имя человека, сообщившего ей о том, что мы обнаружили «Житие святого Сильвестра».
Нунций, совершенно растерянный, поднял на Сальва умоляющий взгляд.
— Только вы, профессор, способны действовать подобным образом. Я могу вам помочь лишь своими молитвами.
— Конечно! А вас я только попрошу представить меня библиотекарю, которого до сих пор мне приходилось видеть лишь мельком в те минуты, когда после каждого сеанса перевода мы возвращали ему рукопись, чтобы он положил ее в сундук.
— Отец Грюненвальд — доминиканец немецкого происхождения. Знаменитость. Он наверняка помог бы нам в наших трудах, если бы не был так занят своими обязанностями. Но я вас умоляю, попробуйте сначала отыскать профессора Стэндапа.
Таким образом, Адриану Сальва опять пришлось разрешать довольно любопытную загадку. Он попросил Мореше сопровождать его в гостиницу, где жил англичанин. Это была, естественно, «Виктория», в переулке Юлия Цезаря, недалеко от площади святого Петра, со стороны Порта Анджелика. Управляющая гостиницей, итальянка, выразительно показала движением рук и груди, как она встревожена исчезновением «такого представительного господина» и т. д. Однако на нее большее впечатление произвела сутана иезуита, нежели величественная осанка тучного профессора. Именно благодаря первому им разрешили войти в комнату номер двенадцать, где, к их изумлению, они увидели беспорядок, совершенно несовместимый с аккуратностью ее обитателя.
