Иван Любенко - Черновик беса
Поезд на Тифлис отходил вечером, и у вояжёров оставалось достаточно времени, чтобы насладиться восточным колоритом города.
— А не отведать ли нам шашлыка? — предложил Клим Пантелеевич. — Говорят, он здесь самый вкусный!
— Не скажѝте! Александр Дюма был другого мнения. Вы читали его «Кавказ»? Он описывает, как его угощали шашлыком в Кизляре. И именно те шашлыки называет лучшими.
— Помню, конечно. Но тот рецепт вызывает у меня некоторые сомнения.
— Отчего же?
— Во-первых, он предлагает порезать филейную часть баранины на куски размером с грецкий орех. Мне кажется, что в таком случае мясо слишком ужарится и потеряет сочность. Во-вторых, писатель говорит, что армяне, которые его угощали, на четверть часа клали мясо, посыпанное солью и перцем, в чашку с луком и уксусом, и только потом нанизывали на вертела и жарили на углях. В данном случае, подозреваю, что баранина была немолодая. Думаю, можно посолить, посыпать мясо специями, перемешать с луком и оставить на час-два. Но без уксуса. И этого, поверьте, будет вполне достаточно. Однако я предлагаю не рассуждать, а предаться чревоугодию. Билеты мы купили. Поезд лишь в восемь, и у нас уйма времени. Да и местное сухое вино, насколько я осведомлен, здесь отличное. Оно как нельзя лучше подходит к мясу.
— А вы искуситель, дорогой друг, — просиял газетчик. — И устоять перед вашим предложением невозможно.
— Знаете, на Востоке говорят, что лучший способ избавиться от соблазна — это поддаться ему. К тому же, я чувствую этот аппетитный запах. По-моему, неподалёку чадит жаровня. Видите тот дымок?
— Так давайте туда и направимся. Тем более, учитывая, что мы остались без обеда.
Шашлычник, бойкий мужчина лет тридцати пяти, казалось, всю жизнь только и занимался тем, что готовил это кавказское блюдо. Он жарил приличные куски баранины на древесных углях, потом, устелив блюдо тонким лавашем, выложил на него мясо, посыпал кислым порошком барбариса и обложил зелёным луком. Мальчишка официант, по всей видимости, его сын, подал шашлык на стол. Тотчас же появились приборы, простые стаканы и бутылка красного вина.
— Божественно! — пролепетал Толстяков, отведав приличный кусок жареной баранины.
— Вот-вот! А я что говорил! — усмехнулся присяжный поверенный и налил вина.
— Давайте выпьем за нашу победу над Бесом, — предложил Сергей Николаевич.
— Думаю, он не стоит того, чтобы мы вспоминали о нём во время такого замечательного времяпрепровождения. А в нашей победе вы не сомневайтесь. Я — хоть и не совсем скромно это звучит — никогда не проигрываю подобные дуэли.
— О да! Я знаю! И только на Господа и вас уповаю.
Когда с шашлыком и вином было покончено, вояжёры перешли к кофе. Здесь его готовили так, как нравилось Климу Пантелеевичу, по-турецки. Причём, мололи тут же, при клиенте, используя небольшие ручные мельницы, как раз такие, на которых мелят кофе в Константинополе. Одна порция — на одну чашку. А затем варили на горячем песке. Для этого приспособили другую, совсем небольшую жаровню. Ароматный и густой напиток подавали в маленьких чашечках на небольшом подносе. Сахар, кусочек рахат-лукума и стакан с водой стояли рядом.
Насытившись, Ардашев и Толстяков взяли извозчика и отправились осматривать местную достопримечательность — керосиновый склад Нобеля. По сути, это был целый городок, занимающий чуть больше одной квадратной версты.
На берегу моря кипела работа. Люди разных национальностей, начиная от чёрного, как гуталин, негра в красной феске, и кончая, белобрысым поляком, грузили пароходы. Гортанные звуки чеченцев, характерный говор англичан и грубый язык немцев напоминали присяжному поверенному Порт-Саид.
Наливные суда с разноцветными флагами всевозможных стран принимали керосин в свои баки прямо из цистерн. Голландские, французские, итальянские, греческие, турецкие пароходы грузили зерно, хлопок, рис, огромные связки сладкого дерева, из которого готовят лакричные конфеты, чай, плоды касторника и тюки кожи.
Тут же, совсем неподалёку, протянулась линия кабачков, кофеен и трактиров со струнными музыкантами, патефонами или музыкальными ящиками «Монопан».
Естественно, Толстяков не мог не посетить Городской сад, раскинувшийся на самом берегу озера Нурие-гель неподалёку от моря. И хотя он был весьма неплох — росли хамеропсы, магнолии, кипарисы и драцены, — но значительно уступал тому великолепию и разнообразию растений, которое можно было увидеть на его вилле.
На аллее встретилась весьма редкая в здешних местах, но распространённая на востоке процессия: три женские фигуры в чёрных чадрах с небольшим окошечком для глаз и мужчина в чалме и цветастом халате, шествующий, точно индюк, с гордым видом.
Прогулка по Батуму оживила у Ардашева воспоминания десятилетней давности, когда он выполнял тайные поручения МИДа в Османской империи. Вроде бы столько времени утекло, а будто вчера было… На память пришло и пребывание в полицейском участке Константинополя летом 1910 года, когда он путешествовал с женой на борту парохода «Королева Ольга». «Удастся ли оказаться там ещё или нет?» — размышлял адвокат, не подозревая, что всего через несколько лет он вновь ступит на землю этого древнего города, но уже не как путешественник, а как беженец, навсегда покидающий Россию и любимый, до спазм в горле, Ставрополь. Но всё это случится позже, а пока светило солнце и на бульваре фланировала беззаботно отдыхающая публика, искавшая развлечений, которых в городе было не так уж и много: купальни, два кинематографа с уже надоевшими фильмами да всегда пустующее здание для спектаклей. Своей труппы Батум не имел, а известные театры этот городок гастролями не баловали, предпочитая ему Ялту или Севастополь.
На небо легла радуга. Она коромыслом выходила из-за морского горизонта и терялась в облаках уже над самым берегом.
Глава 15. Батум — Тифлис
Поезд отходил вечером. Солнце только что спряталось, и на небе появился молодой месяц. Лёгкий морской бриз потушил жару.
На платформе Ардашеву показалось, что у станционного колокола под фонарём он заметил того самого незнакомца, который разговаривал с ним на палубе парохода во время шторма. Присяжный поверенный повернулся к Толстякову и спросил:
— Сергей Николаевич, а вы, случаем, не знаете вот того человека?
— Какого?
— Да куда же он подевался? Ведь только что стоял неподалёку? Ну да Бог с ним. Пора и места занимать.
Предъявив билеты, вояжёры поднялись в вагон первого класса.
Уже в купе Ардашев заметил на столе запечатанный конверт. Разорвав край, он вынул полулист бумаги и прочитал:
Пять кавказских псов
Рвали твою плоть
Пять кавказских псов —
Палачи судьбы…
— Снова Бес? — заморгав глазами, спросил газетчик.
— Да.
— Опять из «Витязя в тигровой шкуре»?
— На этот раз нет. Таких стихов я там не встречал. Судя по всему, это его собственное сочинительство.
— И что это значит? И причём здесь собаки?
— Пока непонятно. Одно ясно: он рядом. И даже сумел узнать в каком купе мы будем ехать.
— Но как ему это удалось?
— Могу предположить, что он следил за нами, а потом справился о нас у вокзального кассира. Однако всё идёт по плану, и нет оснований для беспокойства.
— Простите, но что это за план? Не могли бы вы посвятить меня в его детали?
— Я уже вам всё рассказывал, — устало выговорил адвокат. — И с тех пор ничего не изменилось. Мы едим в Тифлис за вашей редкой маркой. А пока предлагаю вновь сыграть в шахматы. Надеюсь, это поможет вам отвлечься от дурных мыслей.
— Что ж, пожалуй, — согласился издатель, и игра началась.
Толстяков подолгу думал над каждым ходом, и присяжный поверенный, от скуки, то и дело всматривался в вагонное окно.
Состав шёл по самому краю побережья, между скалами и морем. Волны подкатывались почти к рельсам. В лунном свете серебрилась вода. Миновали Чакву, Кобулети, Джумати, Нигоити, Самтреди, Копитнари… Затем началась плоская и однообразная долина Риона. За миниатюрной шахматной доской время летело незаметно. Ардашев выиграл все партии, и расстроенный издатель предложил лечь спать.
Рано утром паровоз притянул состав на станцию Квирилы. Кондуктор объявил, что дальше поезд не пойдёт, но все могут оставаться в вагонах. Нужно было ждать прибытия второго паровоза. Клим Пантелеевич и Толстяков вышли на платформу. Жадно затянувшись папиросой, Сергей Николаевич огляделся, но среди пассажиров никого из знакомых не заметил. Да и адвокат не встретил того самого незнакомца, с которым он разговаривал на пароходе.
Вокзал жил своей жизнью. Громко голосили на своём гортанном языке имеретины, продавая вино в разноцветных глиняных кувшинах.
