Иван Любенко - Черновик беса
— Ничего. Есть старая восточная мудрость: «Если не знаешь, куда идти, то лучше остаться на месте. Тогда не угодишь в яму». Так что пока давайте исходить из того, что этот английский нувориш действительно отправился в Одессу, а оттуда на пароходе Крымско-Кавказской линии в Поти. Но не будем забывать, что у него обязательная остановка в Ялте. Стало быть, мы, если и не опережаем британца, то, во всяком случае, и не отстаём от него.
Неожиданно пол накренился, и у кого-то со стола упала вилка. Толчок повторился. Ветер ворвался внутрь, и заколыхались занавески.
— Что это? — испуганно пролепетал Толстяков.
— Полагаю, начинается шторм.
— Но ведь у нас надёжное судно, правда? — с тревогой в голосе спросил газетчик.
— И относительное новое. Для парохода семнадцать лет — не срок.
— Откуда вам известны такие подробности?
— Я разговаривал с капитаном.
— А шлюпок на всех хватит?
— Не волнуйтесь, после гибели «Титаника» этому виду спасения уделяют особое внимание. А что вы так переживаете?
— Стыдно признаться, но я плохо плаваю. Устаю быстро.
— Это не беда. Наверняка, здесь достаточно пробковых поясов. Но, поверьте, до этого не дойдёт. Сильные шторма случаются в здешних местах и летом. Но, как правило, они не продолжительные. Пожалуй, стоит посмотреть на высоту волн.
— Нет уж, увольте. Я лучше опущусь в каюту. Что-то меня начинает подташнивать.
— Как знаете. На всякий случай держите свой бульдог наготове.
— Да-да, не волнуйтесь. Я помню ваш совет.
Толстяков ушёл.
Допив кофе, присяжный поверенный поднялся на палубу. Пароход качало. Волны, и впрямь, были высокие. Вода поменяла цвет, и из изумрудной превратилась в чёрную. Ветер настойчиво трепал брезент, закрывавший ту часть палубы, где расположились пассажиры третьего класса.
— При таком шторме, мы в Поти не войдём, — послышался сзади чей-то голос.
Ардашев обернулся. Перед ним стоял господин неприметной наружности в котелке и тёмной пиджачной паре. Он носил усы и бороду.
— Позвольте узнать почему?
— Там слишком узкий проход внутрь порта. Во время морских волнений это весьма опасно для судов, да и длина брекватера недостаточная. Из-за всех этих недостатков капитаны и не хотят заходить в Поти во время шторма. Да и места у причала иногда на всех не хватает.
— И как же быть? — вопросил Ардашев, пытаясь разглядеть собеседника.
— Да как обычно. Всех высадят в Батуме. Те, кому нужно в Поти, а таких меньшинство, поскольку основная масса пассажиров плывёт туда, чтобы затем пересесть на поезд, доберутся по побережью. Расстояние немногим менее ста вёрст. Остальные поедут на Батумский вокзал. А вы, простите, куда направляетесь?
— В Тифлис.
— Нам по пути…
Не успел незнакомец договорить фразу, как сзади послышался крик:
— Клим Пантелеевич! Клим Пантелеевич!
— Простите, кажется, меня зовут, — извинился Ардашев и зашагал к рубке.
Ему навстречу бежал Толстяков. Перекрикивая шум волн, и боязливо озираясь кругом, он пролепетал:
— Преступник пробрался в мою каюту!
— Простите, кто?
— Бес!
— С чего вы взяли?
— Вот, смотрите, — он протянул полоску бумаги.
— «Скоро будет каркать ворон близ твоей могильной сени», — вслух прочитал адвокат. Подняв глаза, он спросил: — А где вы нашли её?
— На столе.
— А револьвер был в саквояже?
— Да. Но он его даже не открыл! Представляете, как повезло!
— Бульдог при вас?
— Безусловно! — Толстяков вынул из кармана револьвер.
— Позволите?
— Конечно!
Ардашев огляделся по сторонам и, убедившись, что никого по близости нет, взвёл курок, направил оружие за борт и нажал на спусковой крючок. Выстрела не произошло. Он вновь нажал на спуск и опять осечка. Используя шомпол, Клим Пантелеевич вынул патрон и поднёс его к глазам.
— Всё ясно, — заключил адвокат. — Бес, с помощью плоскогубцев, кои бывают в перочинных ножах, вынул пули и высыпал порох, а затем вновь вставил их в патрон.
— Но зачем? — воскликнул обладатель бульдога, но вдруг осёкся и вымолвил: — Простите за глупый вопрос. Я всё понял. И что же теперь делать?
— А у вас есть запасные патроны?
— Как-то не подумал и оставил их дома.
— Что ж, придётся купить в Тифлисе.
— А что вы скажете насчёт записки?
— Скажу, что Бес неплохо подготовился к поездке и, как обычно, всё продумал заранее. Ведь текст напечатан на той же самой пишущей машинке, которой он пользовался раньше. К тому же, он уверен в своём превосходстве настолько, что даже оставил вам ваше оружие. А вот с Руставели он поступил непорядочно: слово «моей» изменил на «твоей». Так нельзя относиться к авторскому тексту.
— Простите?
— Первоначальная строка в поэме «Витязь в тигровой шкуре звучит несколько иначе: «Скоро будет каркать ворон близмоеймогильной сени». Думаю, что здесь он зря внёс поправку. Ему, и правда, недолго осталось бременить землю.
— Ох, если бы вы знали, дорогой Клим Пантелеевич, как я жду этого часа! Наконец-то я бы зажил спокойно. А то ведь всё перевернулось с ног на голову. Эти неприятности, кажется, скоро доконают меня. — Он посмотрел на Ардашева жалостливыми глазами: — Вы не позволите мне до Батума посидеть в вашей каюте? А? Ведь этот Бес может вытворить всё что угодно, а револьвер у меня не в порядке.
— Буду рад, если вы почтите меня своим присутствием. Я прихватил с собой походные миниатюрные шахматы, но случая воспользоваться ими не было. Надеюсь, мы сыграем несколько партий?
— С удовольствием. Правда, я давно не садился за доску.
— Не беда. Шахматы и бильярд замечательны тем, что в них почти невозможно разучиться играть. Две-три партии и мастерство возвращается снова. До Батума нам плыть, по меньшей мере, тридцать миль, и время есть.
Спутники направились вниз, и вскоре шахматная баталия обрела настолько острый характер, что игроки не заметили, как прекратился шторм. Пароход, сбавив ход, вошёл в батумскую гавань и пришвартовался к пристани.
Глава 14. Батум
На берегу светило солнце, и ветра почти не было. На Черноморском побережье погода может меняться почти мгновенно.
Признаться, с моря город не производил приятного впечатления. Туапсе, Сочи или Сухуми смотрелись значительно живописнее. Сам Батум раскинулся на равнине Кахабери, которая к морю имеет едва заметный уклон. Но далёкие Кахаберийские горы всё же придавали некоторое очарование местному пейзажу. И вода цвета синего яхонта, казалось, впитывала в себя всю необъятную голубизну южного неба.
Бухта впечатляла. В порту было две гавани — нефтяная и каботажная. Набережная нефтяной гавани казалась бесконечной и мол тянулся на двести саженей. Совсем неподалёку возвышался маяк. Пришвартованные пароходы, точно солдаты, стояли в ряд, друг за другом на некотором расстоянии от берега, а у самого пирса замерли фелюги, баркасы и каюки. Лодки, перевёрнутые верх дном, точно заснули и лежали на берегу.
На пристани царило оживление. Грузчики, носильщики, извозчики, торговцы снедью, и пассажиры смешались в одной труднопроходимой толпе. На портовых сваях висела тина. Её аптекарский запах сливался с ароматом жареной баранины, молотого кофе и угольной пыли.
Клим Пантелеевич подумал, что если закрыть глаза, и попытаться угадать в какой же город прибыл «Император Николай II», то на ум сразу придёт Константинополь. Тот же непрекращающийся гам, такое же вавилонское столпотворение и гудки проходящих пароходов. Да и запахи те же. А вообще-то, почти все причерноморские города похожи.
Двухместный фаэтон долго искать не пришлось — извозчичья биржа располагалась неподалёку. До вокзала возница запросил всего тридцать копеек. Когда экипаж выехал на Мариинский проспект, то стало понятно, что около пристани находится лучшая часть города. Здесь высилась городская управа, Тифлисский банк, полицейское управление, Южно-Русский банк, Почтово-Телеграфная контора и самые дорогие магазины. Доехав до Шепелевской улицы, извозчик повернул направо. Через шесть кварталов показалось величественное двухэтажное здание вокзала с круглыми часами в самом верху.
Ещё тридцать пять лет тому назад город был турецким. С тех пор его улицы вымостили, посадили камелии, магнолии, камфорные деревья и пальмы, оснастили электрическим освещением. Объявление города порто-франко способствовало его быстрому развитию, несмотря на то, что этот статус продержался всего восемь лет. А последующее открытие новой линии железнодорожной ветки от Батума до Самтреди, соединившей Батум с Тифлисом и Баку, привело к новому росту отпускной торговли и, в частности, появлению керосинопровода Батум-Тифлис.
Дома, преимущественно, одно и двухэтажные, тесно лепились друг к другу боковыми стенами. Изредка встречались и трёхэтажные здания, бывшие, как правило, гостиницами, банками или Присутственными местами.
