Татьяна Устинова - Отель последней надежды
Он просто наслаждался. Нет, надо же такому быть!.. Как она с ним разговаривает! Как она моментально поймала его с газетами — наблюдательная, умная!
— А чего это вы ко мне пристали? — спросил он с удовольствием. — Почему вас волнует, живу я здесь или не живу?
— Да меня не волнует! — сказала она с досадой. — Просто вы грубо разговариваете с матерью и не хотите встречаться с отцом, я была уверена, что ваш отец по меньшей мере вор в законе и держатель общака, а он, оказывается, просто бизнесмен.
— Он-то бизнесмен, — взорвался Максим Вавилов. Просто так взорвался, для проверки, чтобы дальше испытать девчонку. Ну нравилось ему ее испытывать! — Только я не хочу и не могу быть бизнесменом! Я ничего не понимаю в бизнесе, в этих отчетах, программах, бизнес-планах! Я очень рад, что у него получается, ну и дальше что?! Почему я обязан быть таким, как он?! Почему я должен продолжать его дело, если у меня нет к этому бизнесу никакой тяги?! Я умею ловить жуликов и бандитов и считаю, что делаю нужное дело!
— А вас заставляют?..
— Что?
— Ну, стать миллионером? Заставляют, да?
— Мои родители считают, что я занят не своим делом, — отрезал он мрачно. Шутки кончились, он начал злиться. — А я делаю как раз то, что умею, и то, что мне нравится!
— Тем не менее вы живете в доме, который купил ваш отец, но зарабатывать деньги вы не желаете, правильно?
Он вышел из себя. Кажется, в последний раз он так выходил из себя, когда разговаривал с матерью на эту же тему, и она говорила именно то же самое: ты не желаешь зарабатывать деньги и тем не менее успешно их тратишь!
— Я никого ни о чем не прошу, — заявил он тихо и грозно. — Этот дом — подарок моего отца, и был страшный скандал, когда я отказался его принять. Отца в больницу увезли с сердечным приступом, и мама сказала, что я чудовище, раз не понимаю, как отец хотел сделать мне приятное! Я чудовище, и всякое чувство элементарной человеческой благодарности мне чуждо! Отец отказывался выходить из больницы, пока я не подпишу документы, что дом мой. И я подписал.
Катя Самгина посмотрела на него.
— Фу, какая гадость, — произнесла она печально. — А вы произвели на меня впечатление порядочного человека. Ну да ладно. Подумаешь.
И она слезла с широкого деревянного подоконника.
— Так, — выговорил Максим Вавилов. — Постойте. Я непорядочен? В чем?!
— Вы во всем обвиняете своих родителей. Они силой заставили вас жить во дворце, изверги и подонки. А вы благородный, вы на работе жуликов ловите.
— Разве я сказал, что они изверги и подонки?!
— А разве вы не сказали, что они силой заставили вас взять этот дом?!
— Да дело не в доме, а в том, что отец уверен, что раз я не хочу работать в его бизнесе, значит, я вообще ни на что не гожусь!..
— А вы не хотите? — спросила Катя Самгина язвительно. — Или не можете?..
Он смотрел на нее и молчал.
Растрепанный воробей залетел на террасу, покружил в бликах цветного стекла, уселся на подоконник, повертел головой и вдруг заскакал боком, скосил глаз и что-то склевал с доски.
— Ну ладно, — сказала Катя. — Извините меня, я полезла не в свое дело. У вас очень.., приятная мама и очень.., дорогой дом. Я просто ничего не поняла. Я.., пойду, полежу.
Он все смотрел и молчал.
Она спросила:
— Почему вы молчите?.. Нет, если хотите, я уеду. Только, наверное, вам придется вызвать мне такси. Или здесь есть электрички?
Он молчал, потому что никак не мог разобраться, куда ее поместить согласно классификации, которая была у него в голове.
Если бы та, которая убила его ребенка, узнала, что он наследник империи, которая потянет, пожалуй, на много миллионов долларов, она бы вышла за него замуж в первый день знакомства, а во второй родила бы от него троих детей чохом, только чтобы он никуда невзначай не делся вместе с будущими миллионами! Он никогда ей не говорил об этом, потому что была у него такая идея, что она — и вообще любая! — должна любить его самого, а не миллионы его успешного и богатого отца.
Эта печально сказала, что он непорядочен, раз не умеет ценить заботу, и теперь собирается уезжать, потому что ей кажется, что она его оскорбила.
Вся классификация трещала по швам.
Он же твердо усвоил урок — чужая душа потемки и лезть туда с фонарем опасно для жизни, ибо чудовища, притаившиеся во мраке, пожрут! Максим твердо усвоил, что самое главное в жизни — это научиться разбираться, где люди, а где крокодилы, и он считал, что крокодилов значительно больше, чем людей, а тут вдруг крокодилом оказался он сам!
В глазах этой девушки он совершенно точно выглядел крокодилом!
Все это требовало обдумывания.
— Я вас провожу, — растерянно сказал Максим и вылез из гамака.
— Куда? На электричку?
— На какую электричку? Да нет, не на электричку, а в вашу комнату! Вы же хотели полежать!
— Я могу полежать на одном из ваших многочисленных диванов, — отрезала она. — Кстати, а кто строил этот дом?
Он даже сначала не понял вопроса, а потом сообразил:
— Андрей Данилов. Он такой.., хороший архитектор. Довольно известный. Он мой друг.
— Его нанял ваш отец? — спросила безжалостная девица.
— Я его попросил, — буркнул Максим Вавилов. — Отец оплатил его работу.
— Какой ужасный, ужасный человек! — воскликнула Катя Самгина. — Он еще и оплатил работу! И он же купил диваны, на которых я собираюсь лежать?
— Да.
— Ужасный человек. Вместо того, чтобы дать вам свободу, он заплатил вашему другу бешеные деньги, да еще купил диваны! Как вам было бы хорошо, если бы вы сами разводили в корыте цемент и возили его на тачке! Ваш будущий дом рос бы стремительно и неудержимо — примерно по сантиметру в год, зато вы никому и ничем не были бы обязаны!
— Вы решили меня перевоспитать?!
— Перевоспитывать вас поздно, да и не нужно. Но я точно знаю, что уметь быть обязанным и благодарным — это очень человеческое качество. Тот, кто не умеет быть благодарным, на самом деле просто свинья без роду и без племени!
Она пошла было прочь, но остановилась в дверях, взявшись за косяк. Черная сиротская водолазка делала ее похожей на монахиню, которую матушка из монастыря послала в город за керосином.
— Мы все обязаны нашим родителям, даже если они не строят нам домов и не покупают диванов! Они нас растили и любили, они продолжают нас любить, а мы им ничем не обязаны?! Опомнитесь, Максим Вавилов! Так не бывает!
И она ушла, а он остался.
Он остался думать о крокодилах, об отце, об этой странной девушке, о том, кто собирался ее убить, и о том, что, если б убил, Максим бы никогда ее не узнал!
Никогда — довольно жуткое слово. Под стать «вечности».
Как бы он стал проводить свою вечность, если бы не узнал ее?!
Она не разговаривала бы с ним презрительным и резким тоном и не сидела на широком подоконнике, а рядом с ней не скакал бы боком встрепанный воробей.
Максим отталкивался ногой, качался и думал — кто распорядился так, что она оказалась у него на подоконнике? Кто это за него решил? Кто вдруг подумал, что его теория людей и крокодилов никуда не годится, и подкинул ему эту девушку, которая не лезла ни в какие теории?
Потом он стал думать о трупе в наручниках, о странном способе убийства — профессиональные душители в его практике еще не попадались, может быть, потому, что это довольно трудно с первой попытки задушить человека, не дав ему и пискнуть, — и совершенно позабыл обо всех девушках на свете.
А потом зазвонил телефон.
«Катя, возьми трубку», — вежливо сказал телефон придурочным ненатуральным голосом, и Максим чуть не свалился с гамака.
Ее телефон был у него в кармане, он выхватил его и уставился в окошечко — за это время он изучил все ее звонки. Собственно, ей почти никто не звонил.
Надежда, видимо подруга. Один раз.
Нина Ивановна, как выяснилось, бабушкина сиделка, раз восемь.
Личность по фамилии Галапагосский, который разговаривал с Максимом хамским тоном и зачем-то сообщил, что он писатель. То есть он именно так и представился: «Это Галапагосский, писатель». Он звонил раза два и, когда Максим сказал, что Екатерина в больнице, кажется, не поверил.
Секретарша с телевидения, которая равнодушным голосом спросила, будет ли Самгина сдавать зачетную работу. Максим сказал, что она в больнице и неизвестно, выживет ли.
— То есть Самгина у нас не сдает, — уточнила секретарша, а Максим подтвердил, что нет, не сдает.
А больше никто не звонил, и все номера он помнил наизусть.
Номер, определившийся в окошке, был незнакомым.
— Да, — сказал Максим Вавилов.
— Катерина? — спросили в трубке.
— Нет, я не Катерина.
— Катерина, — продолжали в трубке вежливо, — мы хотели бы побеседовать с вами по очень серьезному вопросу. Вы говорите по-английски?
— Я Маша, — ответил Максим Вавилов. — И я не говорю по-английски.
В телефоне помолчали, а потом быстро положили трубку.
