Виталий Смирнов - Библиотечка журнала «Советская милиция» 3/69/1991 г.
Звонок из следственного изолятора застал Тимура, когда он заканчивал разговор с плюгавеньким сереньким человечком, напросившимся к нему на прием почти сразу же после окончания обыска в квартире Курбатовой.
Как выяснилось, человек этот был ее соседом: жил с ней в одном доме, в одном подъезде этажом выше. Жена его была в числе понятых во время обыска, и он узнал во всех подробностях, из первых рук, о тайнике, о больших деньгах и о том, что Курбатова сама привела в квартиру милицию, чтобы передать ценности во владение государства.
Такой поступок со стороны «этой женщины», как он называл соседку, показался ему подозрительным и даже «весьма, весьма подозрительным», тем более, что она, все это знают, является хозяйкой кооперативного кафе, заведения, в котором самым беззастенчивым образом облапошивают честных людей.
Вслед за тем он рассказал главное, из-за чего, собственно, и пришел в управление. Из его слов следовало, что ранним утром (почти ночью), в тот самый день, когда мужа обнаружили в лесу убитым, жена, то есть его соседка Курбатова, крадучись, в потемках, зачем-то поднималась на чердак. «Я это сам видел, товарищ капитан! Бессонница у меня. Брожу по квартире, как лунатик. Слышу — вроде мимо двери шаги. Удивился, очень уж время раннее! Дай, думаю, в глазок погляжу. Кого это несет? А это она, соседка. А выше там только чердак. А зачем? Что ей там понадобилось, да еще в такое время? Одной? Словом, я решил, товарищ капитан, что об этом следует сообщить компетентным органам».
Безуглому и самому вся затея Нины Семеновны с «выдачей» тайника, ее странная манера поведения во время обыска казались подозрительными. Он поблагодарил посетителя и, предупредив, что его помощь может понадобится следствию, подписал ему пропуск. Как раз в это время и раздался телефонный звонок начальника следственного изолятора.
Распорядившись, чтобы Загоруйко доставили к нему через полчаса, Безуглый распрощался с посетителем и сразу же позвонил Пряхину. Тот оказался на месте и он рассказал товарищу о посетителе. Пряхин так же, впрочем, как и сам Безуглый, заинтересовался тайным посещением чердака Курбатовой.
— Слушай, Тимур, — размышлял Сергей. — Может быть, вдовушка-то заранее знала, что ее муженек не вернется? Может быть, она и не такая бескорыстная, какой пожелала показать себя нам?
— То есть?
— Заранее ополовинила тайничок да и припрятала свою половину где-то на чердаке. Удобная, между прочим, позиция: и руки нагрела, и корыстный мотив преступления опровергла.
— Признаться, Сергей, я примерно так же думаю. Вот и решил свои подозрения еще и с твоими сопоставить. Получается — сходятся наши мысли.
— Так зачем же тянуть резину? — загорелся Пряхин.
— Вот и я думаю: зачем? А посему тебе поручается согласовать дальнейшие действия с Рокотовым и провести, ввиду открывшихся обстоятельств, дополнительный обыск чердака в доме, где проживает Нина Семеновна Курбатова. Кстати, как ты думаешь, собака не смогла бы помочь? Правда, время упущено! А с другой стороны, по чердаку люди без нужды не ходят, значит, скорее всего следы не затоптаны.
— Посоветуюсь со знающими людьми.
— Добро.
Пряхин ушел, и почти сразу же вслед за ним к Тимуру ввели Загоруйко.
Безуглый с первого взгляда понял, что с администратором кооперативного кафе случилось нечто необычное. Изменился весь его вид. Еще недавно спокойный, улыбчивый, самоуверенный и даже нагловатый, склонный к иронии и шуточкам, сейчас он выглядел подавленным, угрюмым и злым. Был очень возбужден. Как только его ввели, не ожидая вопросов Тимура, он заговорил первым:
— Я хочу, гражданин капитан, сделать заявление.
Тимур кивком отпустил конвоира и указал рукой Загоруйко на стул у приставного столика: «Садитесь, Загоруйко».
Тот сел. На мгновение опустил голову и тут же поднял ее.
— Хочу, гражданин капитан, совершенно добровольно, в порядке явки с повинной, заявить, что я, Загоруйко Валентин Осипович, действительно, по наущению Нины Семеновны Курбатовой, организовал убийство ее мужа. Да, да! По наущению Нины Семеновны Курбатовой, организовал убийство ее мужа. Да, да! По наущению, по ее приказу даже!
Почти выкрикнув последнюю фразу, Загоруйко вдруг сник, взгляд его потух и он снова склонил голову к груди.
Тимур внимательно наблюдал за поведением арестованного. Он приметил его новую форму обращения: «гражданин капитан», что, в общем-то, само по себе свидетельствовало о многом, видел, что Загоруйко будто бы «рвется из себя» — спешит, торопится выплеснуть, как говорят старики, на свет божий все, что еще совсем недавно было для него запретным, тайным, даже опасным для жизни. И не только своей.
Между тем Загоруйко снова заговорил:
— Для организации убийства она дала мне четыре тысячи и десятифунтовую английскую купюру. Три тысячи я передал Василию Трегубову. Кстати, расписка, которую вы нашли при обыске у меня в шифоньере — его расписка. Можете проверить по отпечаткам пальцев!
Бывшего администратора кооперативного кафе (теперь безусловно бывшего!) начала бить мелкая дрожь. У него уже дергались губы, стали трястись руки, голос охрип. Он задыхался, ему не хватало воздуха — ведь, по его понятиям, он переступил черту — пошел на предательство, стал выдавать сообщников, — нарушил святая святых воровского закона.
А Тимуру, знающему о заговоре Горбова и Конышева со слов подружки Глеба, которую тот вчера вечером сам привел к нему домой, сейчас особенно ярко виделась бульдожья физиономия Горбова, его хищный холодный взгляд, и он невольно пожалел Загоруйко. Тимур почти не сомневался: администратор кафе стал жертвой хитроумного замысла снабженца устранить других членов фиктивного кооператива, чтоб превратиться в полновластного хозяина.
Тимур даже чуть приметно качнул головой и подумал: «Дурак ты, дурак, Загоруйко. Обманули тебя, обвели вокруг пальца, — не изменяла тебе твоя Нина. Наоборот, старается убрать с твоей дороги подозрения о корыстном мотиве преступления, потому и выдала весь, а, может быть, и не весь тайник Курбатова».
Но так он только подумал, а вслух сказал:
— Вы, Загоруйко, конечно, сообщаете следствию кое-что новое. Это факт. Но на явку с повинной информация ваша пока, как мне кажется, не похожа.
Загоруйко досадливо махнул рукой:
— Ну и черт с ней, гражданин капитан. Я хочу справедливости: чтобы каждый за свое отвечал, чтобы кое-кто на чужом горбу в рай не проехал.
Кивнув в знак того, что он принимает к сведению заявление арестованного, Безуглый одновременно решил несколько изменить направление разговора и спросил:
— А в каких отношениях вы с Конышевым, с сержантом, который, помните, вам от Левина помог избавиться, когда тот вас с «Арзни» накрыл в день убийства Курбатова?
Загоруйко словно очнулся от наваждения, услышав последний вопрос капитана. Конышев?
Он был зол на него, как бывают вообще злы на вестников несчастья. Говорят, что им в древности даже рубили головы. А Конышев еще, как показалось Загоруйко, сообщил свою пакость с ехидной подковыркой. И он взъярился, конечно. И тряхнул его. Было. Но Загоруйко не знал, что именно Конышев и предал-то его за лишние полсотни, сунутые Горбовым. Загоруйко полагал, что Конышев вообще-то человек нужный, может пригодиться и в будущем, и поэтому решил скрыть свою связь с ним. И на вопрос Безуглого ответил уже совершенно другим тоном:
— Конышев? Да я его и не знаю толком. Так, шапочное знакомство, гражданин капитан, не больше!
Загоруйко опять становился самим собой. Лгал легко и самозабвенно. И Безуглый понял, что его откровенность носит весьма ограниченный характер и распространяется главным образом на обстоятельства, касающиеся участия в преступлении Нины Семеновны Курбатовой. Скорее всего, это все же расплата за «нового хахаля», за мнимую измену.
Безуглый отлично понимал всю призрачность победы над Загоруйко. Достаточно ему будет убедиться в том, что его обманули, что Нина Семеновна ему верна, он, конечно, немедленно откажется от сегодняшних показаний. Что ж, к этому нужно быть готовым!
Между тем встрепенувшийся Загоруйко, кажется, вновь обрел дар все видеть, все замечать и на все мгновенно реагировать. И он увидел на лице Тимура выражение раздумий и сомнений. Конечно же, не остывший еще от бешеного приступа ревности, он отнес их не на счет Конышева, а на счет всего сказанного им до этого, словом, до горькой радости и муки своей в эту минуту — до обвинений в адрес Нины, Ниночки. Вот тогда он и произнес:
— А чтобы вы мне верили, гражданин капитан, я опишу вам тайник и подходы к нему, где хранятся несметные богатства, принадлежавшие раньше Курбатову, втянувшему меня в этот кооператив, и которым завладела теперь, с моей помощью, не отрицаю, Нина Семеновна.
