Андрей Константинов - Гоблины. Пиррова победа
Наташа загрузила компьютер, веером разложила по столу загодя притащенные из конторы листы распечаток, о существовании коих ее коллеги даже не догадывались, под своим служебным паролем вошла в информационную систему ГУВД, и — понеслось. С этого момента вопрос «состоится ли по окончании отпуска ее возвращение в «гоблины»?» целиком и полностью зависел от того, каким в конечном итоге окажется результат поисков. И что с того, что даже по самым скромным прикидкам на эти поиски уйдет дней десять, не меньше? Зациклившись на стихийно принятом решении, Северова больше не могла думать ни о чем другом, а необходимость скрывать свои мысли от окружающих создавала в душе благодатную почву для сомнений. Инстинктивно Наташа чувствовала, что эта во многом авантюрная затея — лишь попытка откупиться от нависшего над ней зла, но всё равно с упорством фанатика продолжала цепляться за нее. Потому что так было и проще, и понятнее…
…Склонившись над клавиатурой и распрямляя спину только на выходы в кухню покурить, в общей сложности Северова провела за компом четыре с четвертью часа.
Могла и дольше, если бы не случился звонок в дверь.
— Хай, подруга! — На пороге, по-голливудски улыбаясь, стояла Ритка Илюшина — бывшая сменщица Северовой, с которой они когда-то делили кресло и зеркальный столик в салоне красоты на Чайковского.
— Привет, заходи, — обошлась без «голливуда» Наташа, потому как никаких гостей, даже более-менее близких подруг, душа сегодня не принимала в принципе.
— А чмоки-чмоки?
— Ты же знаешь — я не поклонница лесбийской любви.
— Ну и зря. В жизни надо всё попробовать! — беззаботно рассмеялась Ритка, скидывая туфли и проходя в комнату. — Ф-фу, как у тебя накурено! — Она по-свойски забралась с ногами на тахту.
— Кофе будешь?
— Если с ликером, буду.
Северова прошла на кухню и принялась возиться с кофемолкой.
— Натаха! А у тебя виза в Финку еще действующая?
— Кажется, да. Надо проверить.
— «Кажется»! Такие вещи надо знать. Проверь, и, если всё в порядке, завтра утром мы с Инкой за тобой заедем.
— Зачем?
— Втроем ломанемся в Иматру. На шопинг, — веселясь и предвкушая, Илюшина затянула на родной вологодский распев: — РОзвеять девичью тОску, нОставить рОжки мужАньку.
— Не, Ритка, на меня не рассчитывайте. Я не могу.
— Что значит не могу? Ты в отпуске или где?
— Во-первых, денег нет на шопинг.
— Вообще не вопрос. Мы с Инкой тебе одолжим.
— Спасибо, конечно, за заботу, но всё равно — не могу. Я… я халтуру на дом взяла, — выкрутилась Северова. — Видала, сколько у меня бумаг на столе? Теперь и сама не рада: зашиваюсь, а сроки поджимают.
— Ну ты, Натаха, ты у нас просто крейзи, в натуре! Отпуск, бабье лето, солнце! А она чахнет в своей конуре. Прям как Дюймовочка в норе у крота.
«Про «крота», это ты сейчас в самую точку», — неприятно резануло — вспомнилось.
— За кротову нору соглашусь. А вот на Дюймовочку более никак не тяну: прикинь, за месяц поправилась сразу на два кило.
— Ужас! Слушай, а может, ты того, «тяжелая я»?
— Типун тебе на язык! — ругнулась Наташа, выходя из кухни с подносом в руках. — С такой жизнь затяжелеешь, как же! — не удержавшись, в сердцах добавила она, выгружая на журнальный столик необходимые составляющие кофейной церемонии.
— Так я о чем тебе и толкую! Забей ты на эту халтуру! Все равно всех денег не заработаешь. К тому же для зарабатывания существуют мужики. А наша, бабья, доля — эти денежки быстренько потратить. Отсюда вывод: надо начинать срочно искать спонсора. То бишь мужика с денежным мешком.
— Вот мне только нового Мешка не хватало! — на автопилоте вырвалось у Северовой. — Тут не знаешь что бы такое со старым сотворить?
— Ты это о чем? — не поняла Ритка.
— Я говорю: где они, мужики-то?
— Северова, ты меня пугаешь! Да будь у меня такая внешность, я бы себе целую роту любовников завела! Прикинь, два десятка самцов, все как на подбор. Такие, знаешь, брутальные мачо…
— Шестьдесят.
— Что шестьдесят?
— Я говорю, что рота — это минимум шестьдесят человек.
— Н-да, мать, а мозги-то у тебя, похоже, окончательно «омилицеились», — неодобрительно покачав головой, поставила диагноз Илюшина. — Бросала бы уже свою ментуру и возвращалась обратно. У нас в салоне как раз две свободные вакансии намечаются — сразу две девки в декрет собрались. Вот! Опять же, заметь: в декрет!
— Хорошо, Ритка, я подумаю. — Голос Северовой прозвучал отрешенно и глухо. — Насчет бросить. Вот только, — она покосилась в сторону компьютера, — сначала одно важное дельце закончу. И сразу начну. Думать.
— И когда ты намереваешься кончить?
— Не знаю. Может быть, через пару недель.
— М-да, оргазм затягивается… Ладно, в конце концов, уже кое-что! Давай тогда, подруга, выпьем! — Илюшина с щедрой горочкой плеснула ликер в чашки. — За твое «подумать» и за возвращение блудной дочери Наталии! В чем лично я нисколько не сомневаюсь!
И подруги шутливо чокнулись чашками с кофе…
* * *
В начале десятого загрузившийся под ватерлинию Мешечко ввалился в конспиративную квартиру. Не обнаружив в оперской не только признаков личного состава, но даже и призрака ответственного дежурного Холина, он с грохотом протопал в «курилку» и рванул на себя дверь так, что оторвал державшуюся на одном шурупе ручку. Здесь перед его глазами открылась до тошноты знакомая, без единого намека на оригинальность картина: сидящие за столом друг напротив друга два друга — Холин и Вучетич. Между ними, выстроившись вдоль демаркационной линии, стояли початая бутылка водки, банка с солеными огурцами и дым коромыслом.
— …Вот я тогда Любке и говорю: такую мобилу перед серьезными людями светить не стану, — с жаром вещал хмельной Григорий. — О! Андрюха! Ну наконец-то!
— НЕ ПОНЯЛ! Парни! Вы что, совсем оструели?!! Это че, типа розыгрыш такой?
— Ваш бродь, да ты чего? Как с цепи-то? — искренне удивился такому заходу Виталий.
— Нет, вы кого во мне увидали, а?!! Это что? Это оно, блядь, и есть?! Ваше не терпящее отлагательств срочное дело?!! Вам что, больше набухаться негде?!! Ведь только вчера, на этом самом месте, всех раком поставили, танцевать заставили! А сегодня по новой?!! Совсем страх потеряли?!! Разэтосамились?!!!
— Господин хороший! — взмолился Вучетич. — Андрюха! Не вели казнить — вели слово молвить!
Мешечко рывком подхватил стул, шарахнул им об пол и, тяжело опустившись, рявкнул:
— Слушаю!!!
— Переверни, будь ласка! — Виталий указал на два прямоугольника фотографий, лежащих на столешнице «мордой вниз» аккурат между двумя стаканами.
— А жопку тебе не потереть? Кухонным ершиком? — снова взорвался Андрей, поражаясь наглому интонационному спокойствию вконец отбившегося от рук подчиненного. — Ты с Трефиловым с утра встретился? Приметы курьера с него срисовал? Почему мне после не отзвонился? Или мои приказы для вас теперь что? Пустое место? Собака лает — ветер носит?
Вучетич посмотрел на беснующегося шефа с легким оттенком укоризны и картинно вздохнул:
— Отвечаю по пунктам, в порядке заданных вопросов. С Трефиловым встретился. Приметы курьера не срисовал и вообще — постарался разговоры с вышеупомянутым журналистом скоренько закруглить и удалиться. Отзвониться не мог по причине разрядившейся трубки. Ваши приказы, Андрей Иванович, для меня не пустое, а напротив, самое что ни на есть полное место. «Собака лает — ветер носит» — это устойчивое сочетание, именующееся также как «пословица»… И все-таки, Андрюх, фотки переверни, а? Сначала левую, а потом правую.
— В самом деле. Что тебе, трудно, что ли? — поддержал друга Холин.
Мешечко брезгливо перевернул фотографию.
— Ну? И что, по-вашему, я должен узреть в этих размазанных потерпевших харях?
— А ты всмотрись повнимательней. К слову, это увеличенный, а затем почищенный снимок двух зайчат из интернет-кафе «Матрица». Не узнаешь того, который ближе?
— Твою мать!!! Это же Трефилов!
— Вот тебе и дополнительный ответ на вопросы N<N>1 и N<N>2, - наслаждаясь триумфом, нарочито небрежно бросил Виталий. Но потом, не удержавшись, подкинул подробностей: — Я сам, как только с редакционной вахты его заприметил, охренел люто. Смотрю, ползет на полусогнутых точная копия нашего агента Смита.
Хохотнув, Холин тут же затянул, довольный:
…Жаль, что не было там фотографа, — Он хороший заснял бы портрет: Дама в шляпочке и бюстгальтере, А на ем и того даже нет!..
— А почему на полусогнутых? — поинтересовался Андрей.
— Я, конечно, при этой сцене лично не присутствовал. Обратно я не фрейдист и не физиогномист, — опередив Вучетича, с важным видом взялся рассуждать Григорий. — Но думается мне, братцы, что этот ваш Трефилов в эту роковую минуту был малость обосрамшись.
