Домик с крокодилами - Степнова Ольга Юрьевна
– Держитесь, – только и смогла сказать я, пытаясь высвободить свою руку из её цепких, холодных ладоней. – Скоро похитители дадут о себе знать, и тогда станет ясно, что делать. Скорее всего, разумнее будет заявить в милицию.
– Постойте! – Ирма схватила меня за другую руку. – Вы думаете, я малодушная? Но это не так! Со мной… что-то не то… что-то не так… Я хочу драться, зубами землю грызть, чтобы найти своего мальчика, но… почему-то нет сил. Совсем нет! – У неё на глазах опять заблестели слёзы, и она отчаянно зашептала: – Мне кажется, меня кто-то травит… Да, травит! Голова всё время кружится, постоянно тошнит, мысли путаются, и нет сил. Нет сил бороться!
– Это стресс! – Я мягко забрала у неё свои руки.
– Нет… Вы не поняли меня, Элла, не поняли… Злости нет, понимаете? Злости и желания бороться… – Ирма легла на подушку и закрыла глаза. На щеках у неё пылал нездоровый румянец, а пальцы рук нервно подрагивали. Её дыхание вдруг стало ровнее, и я поняла, что Ирма заснула.
Я вышла из спальни с тяжёлым сердцем.
Домик, в котором жил Бизя, произвёл на меня приятное впечатление.
Бизон действительно не закрыл дверь, и я без труда залезла в святая святых – его холостяцкое логово. Логово оказалось чистым, уютным и со всеми техническими прибамбасами, которые необходимы для жизни.
Я перерыла всё, что возможно, в поисках своей фотографии, но не нашла даже маленького снимочка, глядя на который, Бизя ностальгировал бы и страдал по мне. Всё было – автомобильные журналы, огромное количество дисков с фильмами и даже домашние тапки, которые Бизон никогда не признавал, а моей фотографии не было. Я могла утешить себя тем, что он носит мой снимок у сердца, но не стала.
Нет, так нет.
Может, он и правда решил начать новую жизнь, в которой для меня нет даже маленького местечка?
Своей фотографии я не нашла, зато в заднем кармане джинсов, валявшихся в корзине для грязного белья, обнаружила записку, написанную девичьим почерком: «В моей смерти винить Глеба Сазонова».
Во как! В моё отсутствие всё зашло гораздо дальше, чем я могла ожидать. Оказывается, девки топятся, вешаются и режут вены от безответной любви к Глебу Сазонову.
Я сожгла записку, подпалив её зажигалкой, а вместо неё сунула в карман новую: «Как живёшь, Казанова? Постирай штаны!» Это была детская выходка, но удержаться от неё я не смогла.
Прямо перед домиком находился огромный бассейн с бирюзовой водой. Зачем он был нужен в такой близости от моря – непонятно, но мне вдруг очень захотелось нырнуть с вышки, чтобы ощутить свободный полёт и восхищённые взгляды из окон. А что, если мне позволено побывать в доме у Бизи, то почему я не могу воспользоваться бассейном, тем более, что всегда ношу под одеждой купальник?..
Я вышла из дома и разделась на лавочке.
– Эй! – окликнул меня звонкий голос. Я оглянулась, но никого не увидела. – Эй, вешалка, что за стриптиз на моей территории?!
Из зарослей кустарника на дорожку вышла девица примерно двадцати лет с внешностью, которую принято называть «рыжая бестия». «Вешалкой» меня уже лет пять никто не называл в силу моего звёздного статуса, поэтому я сделала вывод, что девица вообще не умеет читать – ни классиков, ни современников.
– Ты кто? – подбежала она ко мне, подметая дорожку длинным голубым сарафаном, через который как на рентгене просвечивало её юное тело.
– Ты не поверишь, но я Элла Тягнибеда.
– И что? – уставилась она на меня миндалевидными глазами. – Что это даёт, что ты Элла, да ещё какая-то там Беда?
– Ты что, не смотришь телевизор? Не читаешь глянец? Не рассматриваешь обложки книг?!
– Слушай, я бы на твоём месте оделась и никогда не раздевалась.
– А я бы на твоём месте никогда не разговаривала, – не осталась я в долгу.
Она вдруг прищурилась, посмотрела на меня очень внимательно и воскликнула:
– Да ты Джулия Робертс!
– Пусть будет хоть так, – со вздохом согласилась я, хотя была похожа на Джулию Робертс как муравьед на утконоса.
– А почему ты сказала, что мне нельзя разговаривать?
– А почему ты сказала, что мне нельзя раздеваться?!
– Я вредная.
– А я ещё вреднее, – парировала я. – Голливудская закалка!
Она села на лавочку и закурила, достав сигареты из крошечной сумки.
Я села рядом.
– Ты дочь Ирмы?
Она кивнула и прищурилась, глядя на воду, в которую я так мечтала нырнуть.
– Что ты думаешь по поводу похищения своего брата?
– А что я должна думать?
– Может, подозреваешь кого-то?
Она затянулась и ещё больше прищурилась. Я вдруг подумала, что девчонка только притворяется полной дурой, а на самом деле…
– Если я даже и подозреваю кого-то, кому есть до этого дело? Кому есть дело до моих мыслей и подозрений?
– Мне.
Она усмехнулась и встала.
– Иди, Джулия Робертс, книжки свои пиши!
Ага, всё-таки, она узнала меня, всё-таки, дуру валяла, всё-таки, за своим показным дебилизмом скрывает детские комплексы и тонко чувствующую, обиженную натуру!
– Стой! – схватила я её за руку. – Мне есть дело до твоих мыслей и подозрений! Поверь, я не каждому говорю такие слова! Насколько я поняла из разговора с Ирмой, тебя зовут Настя?!
– Уже всех обработала! И имя моё узнала! – Настя села рядом со мной. – Да, я Настя. Так и пиши в своей книжке – нелюбимая дочь, которая ненавидела своего брата!
– Запомни, я не пишу в своих книгах про реальных людей. Это чревато судебными разбирательствами, обидами и неприятностями. Почему ты ненавидела Прохора?
– Потому что он только притворялся идиотом, чтобы его все любили, а сам… Ничего он не боялся, только придуривался!
– Тебе не кажется, что такому маленькому ребёнку невозможно всегда притворяться? Ты ревнуешь его к матери? Считаешь, что тебе уделяют мало внимания?!
Она пожала плечами.
– Не нужно мне её внимание! Что я, маленькая, что ли?!
– Ты сама себе противоречишь. То говоришь, что Прохор притворялся ненормальным, чтобы перетянуть на себя внимание и любовь матери, то заявляешь, что уже взрослая и тебе наплевать на мать! Скажи, когда в два года Прохор вывалился из окна второго этажа, ты случайно не помогла ему?
Настя захохотала звонко и весело.
– Нет, ну тебе точно только детективы писать! Нашла злодейку! Прошка с двух лет идиотом прикидывался. Ему говоришь – нельзя, а он лезет! Ему говоришь – не трогай, а он хватает! В тот день нянька придти не смогла, заболела, а у мамаши дел, как всегда, на работе невпроворот было, вот братика на меня и повесили, будто я крайняя. Я его за ногу к столу привязала, чтоб не нос не совал, куда не надо, а сама села в наушниках музыку слушать. Ну и что ты думаешь? Это придурок от стола отвязался, стул к подоконнику подтащил и из окна вывалился! Дальше – картина маслом. Никас орёт, Прохор визжит, мамаша, которая невесть откуда взялась, в истерике бьётся… Меня тогда поездки во Францию лишили. Денег два месяца не давали. А парню, с которым я дружила, сказали, чтобы он не звонил мне. Вот так. А ты говоришь – ревнуешь! Да не ревную я, просто жизни мне в этом доме не стало, как он родился. Да если бы я захотела вытолкнуть Прохора из окна, он бы шишкой на лбу не отделался, уж поверь мне!
– Верю, – вздохнула я, поражённая её цинизмом. – Скажи, а что насчёт твоих подозрений? Кому могло взбрести в голову похитить Прохора, учитывая неприкосновенный статус твоей матери?!
Настя затушила сигарету, сунула бычок в щель между досками лавки и сжала коленки, стиснув между ними миниатюрную сумочку. Она хотела мне что-то сказать – важное и разоблачающее, – я видела это по её заблестевшим глазам и задрожавшим губам, но… она передумала.
– Пишите свои детективы на вымышленные сюжеты, – отрезала Настя и встала.
У меня был последний, маленький, никчёмный вопросик, который я не могла не задать.
– Скажи, кто в этом доме покончил с жизнью из-за Глеба Сазонова?
– Я, – усмехнулась она и пошла по дорожке, ведущей к дому. Ветер трепал её голубой сарафан, под которым просвечивало полудетское тело.
