Ольга Богуславская - Боль
Лену поддерживали родители. Аню отговаривала мама. Аня думала: Ленина мама живет в деревне, видит внуков раза два в год, ей проще, а моей маме, на глазах которой Маша сделала первые шаги, все это просто нож в сердце. Одна Лена отчаянно рвалась навстречу отгадке. И все были правы. У всех был свой ответ на ужасный вопрос.
После той, первой беседы Аня с мужем решили: да, наверное, подмена была. На фотографии, где все четверо детей сидят рядышком, уже есть ответ на все вопросы сразу. На другой фотографии, где мальчики сидят с "чужими" сестричками, все сразу становится на свои места. Ну и пусть. Значит, так тому и быть. Делать ничего не будем.
Прошло время. Лена с мужем приехали к Ане. Лена сказала, что они сами проведут первый анализ, а там будет видно. Этот разговор Лена запомнила на всю жизнь. Анин муж разговаривал так, что замирало сердце - едко, как ножом, резал слова. Да, они все понимают, но пусть все останется так, как есть. А Лена смотрела на Анину девочку, и ей казалось, что перед ней сидит её сын. Все, разговаривать не о чем, сказали Лене. Что хотите, то и делайте. С тем они и уехали.
Вот как судьба распорядилась. Аня старалась избавиться от этих мыслей, и временами ей это удавалось. Она готова была жить с этим тайным знанием, и ничто так не смущало её сердце, как мысль о том, что нужно будет расставаться с Машей. Боялась она именно этого. А Лена - Лена сходила с ума от неопределенности. Ее голова постоянно была занята одной мыслью. Куда бы она ни шла, что бы ни делала, все вращалось и в конце концов приходило к одному, к тому самому. В детской поликлинике то и дело стала ловить себя на мысли, что разглядывает чужих детей - похожи ли они на мать. Если были непохожи, отвлекалась на других - с тем же вопросом. Когда встречала похожих, перед глазами вставала Маша.
А потом наступило лето, и они снова уехали в деревню. Там и налилась последняя капля, переполнившая эту чашу. Родня и соседи, как на грех, что ни слово, находили в её сыне такое явное, такое приметное сходство с ней, с её отцом. А про дочку ни слова. Будто её и не было. И тогда они с матерью сели ночью, поплакали, поговорили - и решились. Лена взяла Яну и приехала в Москву сдавать кровь на анализ, результат которого должен был перечеркнуть всю её прежнюю жизнь. И не только её.
Не тут-то было. Оказалось, что в лаборатории вся жизнь на лето замерла - все в отпусках. Сейчас доделывают старые экспертизы, а новых до осени не принимают. Пришлось ждать до осени. Когда они с мужем и Яной сдали кровь, позвонили Ане. Аня сказала - мы не поедем. Будем ждать вашего результата.
И вот этот день настал. Лена позвонила и сказала: Аня, все подтвердилось, Яна не наша.
Пусть тот, кто сейчас читает эти строки, посмотрит на своего малыша, сына или внука. Наверное, малышу не нравится, что вы читаете. Хочется, чтобы вы с ним поиграли, повалялись на ковре, покувыркались на диване. Вам известна каждая линия на этой ладошке. Запах этих волос вы не спутаете ни с чем. Так не пахнет больше никто на земле. Вдохните этот запах и представьте - малыш не ваш. Его надо отвезти в другой дом. Уйти от этих линий на ладошке и закрыть за собой дверь. И стараться не слышать, как малыш плачет. Что с вами?
В конце октября Аня с мужем решились. Провели генетическую экспертизу по тем же системам, по которым исследовали кровь Лениной семьи. Узнавать результат поехали вместе с мамой. Так Аня старалась сделать маму участницей процесса узнавания. Ведь Лена все это время была не одна, её поддерживали родители. А Анина мама никак не могла поверить в то, что дети перепутаны. В лаборатории сказали: Яна вписывается в их биологический "паспорт", а Маша в тот, другой. Чтобы исчерпать все вопросы, нужно провести исследование до конца. Маме стало плохо.
И наконец в лаборатории судебно-медицинской экспертизы Минздрава России в этой истории поставлена точка. Согласно законам наследования, в крови ребенка не может быть группового свойства, отсутствующего в крови его родителей, что имело место в случае с Машей и Яной. Проведено полное биологическое и генетическое исследование. Выявлено исключение от официальных родителей и доказана принадлежность детей другим родителям.
* * *
По словам Светланы Владимировны Гуртовой, руководителя биологического отделения лаборатории, в которой проводилась экспертиза, за сорок лет её работы в лаборатории это - шестой случай. Почему все это произошло, выяснить под силу, очевидно, только прокуратуре. В том, что виновники должны предстать перед судом, сомневаться не приходится. Ни родителей, которые сходят с ума, ни детей, которых ожидает страшное потрясение, не интересует, много ли работы пришлось выполнить в тот злополучный день сотрудникам роддома. Возможно, они просто устали или дома у них случились неприятности (о намеренной подмене я не говорю - это совсем другой сюжет) кого это волнует? Водитель имеет право поссориться с женой, но сбивать всех встречных пешеходов он тем самым права не приобретает.
Аня не находит себе места. Она боится, что не сможет полюбить Яну, не почувствует её родной. Одни говорят - нужно оставить все как есть, другие во что бы то ни стало вернуть детей родителям. Советов быть не может. У каждого своя правда, нет её только у тех, кто подменил детей.
А вчера пришло письмо от Лениной мамы: "Кровь своя - она воровка, она сама сроднит дитя с матерью..."
Жизнь взаймы
Утром 2 августа 1996 года Виталий Максимов привез в Красногорский роддом свою жену Елену, рожать первенца. Роддом был закрыт, и на машине "скорой помощи" Елену доставили в роддом № 1 Тушинского района. По дороге ей измерили давление, сделали укол дибазола, и в роддоме поместили в отделение интенсивной терапии, потому что на пальцах рук и ног были отеки. Елена поступила в отделение около 10 часов утра.
Едва Елена оказалась на кровати, ей поставили капельницу. Потом ещё измеряли давление, делали уколы, в том числе и такой, от которого она почувствовала себя точно пьяной. Задремала. Проснулась. Капельница так и стоит. Елена все боялась ненароком дернуть рукой.
К пяти часам вечера схватки усилились. Елену на каталке повезли в родильную палату. Вместе с капельницей. В палате она перебралась с каталки на кресло - а капельница все там же.
Во время родов возле Елены Максимовой находилась целая бригада. Помогая своему первенцу появиться на свет, Елена держалась обеими руками за ручки кресла. Понятно, что она находилась в движении. Очевидно, в движении находилась и злополучная капельница. Когда ребенок закричал, Елена открыла глаза и увидела, что пластырь, которым была прикреплена к руке трубка капельницы, отклеился. На сгибе локтя она почувствовала влагу. Тогда Елена сказала медсестре: поправьте пластырь и поглядите, почему льется лекарство. Кто-то тут же приклеил пластырь на прежнее место. Елена перебралась, стараясь не дергать капельницу, с каталки на кровать и задремала. Илюша родился в 18.15. Когда она снова открыла глаза, было уже совсем темно.
Появляется медсестра вводить новое лекарство. Смотрит Елене на руку и - происходит какая-то заминка. Елена даже не может подобрать точное слово, просто она почувствовала, что сестра забеспокоилась. Она исчезает и появляется в палате с другой женщиной в белом халате. Та, в свою очередь, поглядев на Еленину руку, побежала за кем-то еще. Кто это был, кто пришел первым, кто позже, она, разумеется, не знает. Ей было не до того.
Вновь появившиеся люди - Елена помнит, что их было двое, - стали тщательно прощупывать вену правой руки. О чем-то очень быстро и с волнением говорили. Так Елены впервые услышала слово "катетер".
Спустя несколько минут её куда-то повезли. Оказалось, в операционную. Никто ничего ей не говорит, не объясняет, все, что ей удается понять, что-то произошло. Очевидно, с рукой.
Сделали анестезию, наложили на руку два жгута и начали что-то делать. Позже она узнала, что это была веносекция. Было очень страшно и очень больно почему-то в кисти. Местное обезболивание избавило её, очевидно, только от болевого шока. Тревога неведения была хуже боли. Почему все так суетятся? Если произошло что-то непредвиденное, почему ей не говорят что? Как будто все это происходило не с ней и не имело к ней никакого отношения.
Ее поразило то, что она увидела, открыв глаза. Все было в крови. Она не сумела сразу объяснить себе, что ужас - главный - был в том, что это была её кровь. И крови было много.
Потом её снова отвезли в палату, сделали успокоительный укол, и пришла заведующая отделением. По крайней мере, сейчас ей кажется, что это была она, а не врач. Елена услышала странные слова:
- Сейчас должны приехать специалисты.
- А что случилось?
- Ничего страшного. С этим живут.
- Да что все-таки случилось?
- С этим живут, ничего страшного.
В эту минуту Елена вспомнила, как в операционной врачи спрашивали нашли или нет? - и у них были растерянные лица. Что нашли? А если не нашли, то что искали?
