Джон Берли - Уайклифф и козел отпущения
– Сара, кажется, относится к сыну как к своей собственности.
– Вы еще очень мягко сказали, – рассмеялся Сидней. – Еще бы! Единственный ребенок…
– Чувство собственности вообще превалирует у них надо всем остальным. – Уайклифф пытался сосредоточиться на возникшей внезапно мысли, которая должна была помочь создать ясный образ этой семьи. – Ведь ни один даже слезинки не проронил по Риддлу.
– И не проронит.
__А какие отношения связывали Риддла с матерью?
. – Не думаю, что она относилась к Джонатану иначе чем Сара к Мэттью, – ответил Сидней после некоторого раздумья. – Но она умнее и не показывала этого открыто.
Они возвратились к дому Сиднея, и Уайклифф был уверен, что Элси подсматривает за ними из-за занавесок гостиной.
– Вы все узнали, что хотели?. – На сегодня достаточно.
– Если не возникнет крайней необходимости, мне бы не хотелось… – Сидней уже держался за ручку двери.
– Надеюсь, что вы мне больше не понадобитесь. И еще раз советую: поговорите с Ральфом.
Глава 7
Одежду Риддла нашли вечером во вторник, и даже если эта новость достигла редакторов на Флит-стрит, никто из них не посчитал ее заслуживающей появиться в печати. К четвергу найденные предметы связали с ритуалом проводов козла отпущения, и история получила новый поворот в своем развитии. В пятницу в пабах городка уже вовсю работали трое репортеров, собирая сплетни и слухи. Когда Уайклифф вернулся в офис после разговора с Сиднеем, ему пришлось сделать заявление для прессы.
– Вам не кажется странным, что колесо совсем не было повреждено, а тела там не оказалось?
– Нет, не кажется. К настоящему моменту у полиции нет улик, твердо указывающих на то, что Мистер Риддл мертв. Но даже если бы они были, нет оснований связывать его смерть с колесом.
Вы думаете, что голый и с раной на шее он может оказаться живым?
Уайклифф на это ничего не ответил.
Самый агрессивный из трех, небольшой человечек с лицом грустного клоуна, обратился к Уайклиффу с очередным вопросом:
– А почему бы вам не поинтересоваться мнением местных жителей?
– Ну что же, просветите меня.
– Говорят, что Риддла связали и заткнули кляпом рот, а потом, еще живого, засунули в колесо – сделали его настоящим козлом отпущения. Одна женщина слышала, как он кричал, когда колесо прокатилось мимо нее. – Уайклифф молчал, и репортер добавил: – Что вы думаете об этом?
– Я думаю, что это чушь. И вы так думаете, но все равно напечатаете эти байки.
– Похоже, вы не склонны сотрудничать с прессой, мистер Уайклифф.
– Я сообщаю вам факты, джентльмены, а сочинять – ваша работа, а не моя.
Уайклифф принимал репортеров в маленькой комнатке, где раньше хранились инструменты оркестра Армии спасения. На стене еще остался висеть листок, озаглавленный: «Инструкции оркестрантам».
– Сегодня колесо обследовал криминалист. Ему удалось что-нибудь обнаружить?
– Я об этом узнаю, когда прочту его доклад.
Уайклифф не всегда бывал столь резок с репортерами, но сейчас он находился на той стадии расследования, когда ему необходимо было побыть одному, оценить все, что удалось узнать, и решить, что еще следует узнать.
Зазвонил телефон.
– Уайклифф слушает.
В трубке раздался приглушенный голос Бурна. Он знал, что репортеры находятся рядом, и не хотел, чтобы они подслушали разговор.
– Мы получили сообщение о теле, находящемся вблизи от берега к западу от косы Керника, сэр. Человек, обнаруживший тело, сказал, что его невозможно достать без специального снаряжения, поэтому мистер Скейлс решил обратиться в береговую охрану.
– Хорошо. Скажите ему, что я присоединюсь ему через несколько минут. И еще, Бурн, известите доктора Фрэнкса, – дал указания Уайклифф и повесил трубку.
– Доктор Фрэнкс, он ведь патологоанатом, не так и? – вмешался настырный репортер.
– Я вижу, вы хорошо выполнили домашнюю работу. – Означает ли это, что вы обнаружили тело?
– Пока не знаю. Какое-то тело находится у берега к западу от косы Керника.
Репортеров как ветром сдуло. Со Скейлсом и сержантом Кертисом они доехали до конца Сальвейшн-стрит, откуда начиналась тропа на косу. Дальше надо было идти пешком. Когда они вылезали из машины, рядом остановился голубой «лендровер» и из него показался офицер береговой охраны.
Я привез с собой оборудование, и сюда должны еще подойти трое добровольцев.
Они гуськом направились по тропе вдоль обрыва, огибая слева большой холм. Ветра почти не было, но волнение на море еще не улеглось, и с каждым ударом волн о скалы внизу их окатывало душем из соленых брызг. Облака разошлись, выглянуло солнце, и было так тепло, что создавалось впечатление, будто вернулось лето. Обойдя холм, они пошли вдоль берега и на краю обрыва увидели полицейского в форме.
Пик прилива миновал, и вода отступила, оставив массу водорослей и длинное костлявое тело Могильщика, застрявшее в небольшом заливчике. Оно практически повисло на камнях, без одежды и сильно изуродованное. Черные волосы только подчеркивали белизну кожи.
– Это точно он, – сказал Кертис. – Бедняга!
По другую сторону залива, примерно в трехстах ярдах от места, где они стояли, виднелся домик на Сваях. В нем не наблюдалось ни малейших признаков Жизни.
Береговой охранник оценил ситуацию.
Нелегко будет его вытащить. Я схожу к машине принесу инструменты и приведу помощников. Они, должно быть, уже ждут там.
Уайклифф с момента отъезда из штаб-квартиры почти все время молчал, и, хорошо зная своего начальника, Скейлс даже не пытался втянуть его в разговор.
– Ладно. Я увидел все, что хотел. Теперь пойду, у меня и так полно дел. – Несмотря на уверенный тон, в голосе Уайклиффа прозвучали извиняющиеся нотки. Он подождал, когда офицер береговой охраны пройдет вперед, и отправился вслед за ним той же дорогой, что шел сюда. Проходя мимо «лендровера», который разгружали охранники, Уайклифф коротко попрощался с ними и пошел дальше. Увидев, как из подъехавшего такси выскочили три репортера, он и им махнул рукой.
В конце Сальвейшн-стрит он в задумчивости остановился. Надо было решить, куда идти: то ли вернуться в город, то ли двинуться в направлении Мургейт-роуд, чтобы попасть к дому на сваях. Наконец он повернул в сторону Мургейт-роуд. Солнце сильно нагрело землю, Уайклифф снял пальто и теперь нес его на руке. Когда он добрался до домика на сваях, там было все так же тихо. Все окна плотно закрыты, и занавески опущены больше чем наполовину. У разворота он сошел с дороги и через Альберт-Террас двинулся по тропинке на плато.
Тропинка была узкой и шла в гору, окаймленная кустами дрока. Кусты кое-где покрывали цветы. Это далеко не весеннее буйство красок хоть как-то оживляло мрачный ноябрьский пейзаж. Чем выше Уайклифф поднимался, тем спокойнее казалось издалека море, и было удивительно, откуда берется белая пена у оконечностей далеко выступавших в водную гладь мысов. Солнце стояло уже низко, и через час с небольшим оно должно было скрыться за горизонтом, затянутым сейчас облаками.
Скоро он очутился перед сараем, где нашли одежду Риддла. Земля здесь была разделена на небольшие участки, огороженные низкими стенками из камней, но она давно уже не возделывалась, и все участки заросли папоротником и кустами дикой ежевики. Уайклифф заглянул в сарай, но там было пусто, и только резко пахло сырой землей.
Мысли шли по кругу: «Мэттью Чоук выглядит раскроенным и чем-то взволнованным. Полгода назад, до этого честный парень, вдруг начинает обкрадывать своего дядю, но его выводят на чистую воду. Сисси Джордан рожает незаконного ребенка и не желает назвать имя отца. Риддл мертв, скорее всего, застрелен в шею, его обнаженное и изуродованное тело обнаруживают в воде. Когда в него стреляли, он был без пиджака и галстука, значит, чувствовал себя в домашней обстановке. Уайклифф невольно оглянулся на дом на сваях, но тот был скрыт за склоном холма. И опять: Мэттью Чоук выглядит расстроенным и чем-то взволнованным…»
Тропа слилась с проезжей дорогой, по которой можно было добраться до фермы Джордана, и Уайклифф слышал вдали звук работающего трактора. Почти тут же он увидел в лугах заходящего солнца его черный силуэт. Уайклифф шел краем дороги, аккуратно обходя наполненные водой рытвины и выступающие корни деревьев. Наконец он очутился около дома. В окна: фасада, как в зеркале, отражалось низкое солнце. Тишину нарушали только рокот тракторного мотора и возня кроликов в клетках. Дверь была заперта, и Уайклифф вынужден был постучать костяшками пальцев два или три раза, когда внутри послышалось какое-то движение и дверь отворилась. В дверном проеме стояла заспанная Сисси и без всякого интереса смотрела на Уайклиффа.
Уайклифф назвал себя.
– Папы сейчас нет. Он пашет.
– Я пришел повидаться с вами.
Она ничего не ответила и прошла внутрь. В доме было почти темно, и комната освещалась только тлеющими в камине углями. Около кресла, где она дремала, на полу валялся журнал. За шкафом стояла коляска, но Уайклиффу не было видно, лежал ли в ней ребенок.
