Шарль Эксбрайа - Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).
В полном замешательстве Аньезе не знала, что и сказать. Тогда заговорил ее отец:
— Явный обман, синьор инспектор, вы сами это видите!
— И я так думаю, но как его разоблачить?
— Это я беру на себя. Пойдем поговорим с Терезой. Я не сомневаюсь, что сумею заставить ее признаться.
Мать и дочь Габриелли жили рядом с церковью. Когда нотариус и полицейский вошли к ним, синьора Габриелли шила, а Тереза вынимала зернышки из помидоров. Приход посетителей, казалось, их нисколько не смутил. Нотариус немедленно бросился в атаку:
— Скажи, Тереза, ты знаешь, почему мы пришли?
Она подняла на обоих мужчин свой ясный взгляд.
— Вероятно, вы хотите заказать платье для Аньезе или синьоры Агостини.
Чекотти увидел, как вздулись вены на висках дона Изидоро, и догадался, что тот едва сдерживается, чтобы не закричать.
— Тереза, я не допущу, чтобы девушка твоих лет издевалась над человеком в моем возрасте!
— Я вас не понимаю.
— Что означают эти смехотворные признания, которые ты сделала инспектору с целью оправдать Россатти?
— Это правда…
Опустив голову, плутовка добавила шепотом:
— Мне очень стыдно, дон Изидоро…
— В самом деле? Лгунья! Гадкая лгунья! Я сам был там, когда Россатти набросился на Эузебио, как дикий зверь!
— Вы вероятно, ошибаетесь, синьор.
Вне себя, нотариус поднял руку, чтобы ударить девушку, но Маттео вовремя удержал его.
— Прошу вас, синьор…
Ворча, бормоча угрозы и оскорбления, мэтр Агостини уступил место полицейскому, который предпочел разговаривать с матерью.
— Синьора, мы совершенно точно знаем, что ваша дочь говорит неправду. Но меня интересует, почему она это делает, какие у нее на то причины. Убедите ее рассказать нам все как было, в противном случае, даю слово, я немедленно ее арестую за пособничество в убийстве Эузебио Таламани и увезу в Милан. Если, напротив, она откажется от своих заявлений, то я приму во внимание ее возраст и постараюсь забыть о ее поведении, наказуемом обычно несколькими месяцами тюрьмы и таким штрафом, который полностью разорит вас обеих.
Синьора Габриелли с испуганным видом всплеснула руками.
— Господи Иисусе Христе, помилуй нас грешных! Боже мой, разве я заслужила, чтобы у меня была такая дочь, скажите сами, дон Изидоро? Разве я это заслужила?
Нотариус повернулся к ней спиной, чтобы показать, что ее сетования только сердят его, но не вызывают ни малейшей жалости. Видя, что ее мольбы не производят впечатления, вдова обратилась к дочери:
— Тереза… Твоя старая мама взывает к тебе… Если ты солгала, признайся этим господам…
— Я не солгала.
Чекотти подошел к ней.
— Прекрасно, раз она не хочет образумиться, я увожу ее. Пойдите с ней, синьора, и помогите ей уложить вещи. Мы уезжаем в Милан.
Тут синьора Габриелли испустила душераздирающий вопль, который, казалось, потряс Терезу. Она поглядела на мать, потом на своих мучителей и наконец призналась:
— Успокойся, мама… Это верно, я обманула их.
Инспектор и нотариус облегченно вздохнули. Чекотти радостно подумал: на этот раз ему удастся надеть наручники на Амедео Россатти. Нельзя сказать, чтобы он испытывал личную неприязнь к парню, но ведь это из-за него в Фолиньяцаро насмехались над ним, а значит, и над всей миланской полицией. Синьора Габриелли смотрела на свою дочь во все глаза:
— Так ты не была с Амедео в тот вечер?
— Нет.
— А где ты была?
— С Кристофоро…
— С Кристофоро Гамба, сыном кузнеца?
— Ну, конечно, у нас ведь нет другого Кристофоро!
— Несчастная! Он способен переломить тебя пополам, сжав в своих объятиях, и даже не заметить этого!
Повернувшись к Маттео, она пояснила:
— Он сам не понимает, как он силен, этот Кристофоро!
— Синьора, меня не интересуют отношения вашей дочери с этим геркулесом. Единственное, что я хочу знать, это почему ваша Тереза разыграла перед нами такую комедию. Пусть сама скажет, кто ее подбил на это.
— Никто.
— Вы думаете, что я могу поверить, будто вы сочинили всю эту историю только для того, чтобы мне досадить?
— Нет.
— Тогда зачем вы это сделали?
— Чтобы защитить одну особу.
— Кого?
— Я этого не могу сказать…
— Опять! Берегитесь! Мое терпение на исходе!
Мать тоже стала настаивать:
— Теперь уж говори, Тереза! Раз начала, надо закончить!
— Но ведь я обещала!
— Подумаешь, какое дело, обещала! Этот синьор представляет закон, он имеет право освободить тебя от твоего обещания.
Тереза поколебалась еще с минуту, потом, не в силах больше сопротивляться, прошептала:
— Я обещала это Сабине.
Ничего не понимая, они посмотрели друг на друга. Синьора Габриелли выразила общее недоумение, спросив:
— Какой Сабине? Дочери сыровара Замарано?
— Да.
— Какое она имеет отношение к Амедео?
— Они встречаются.
— Что ты болтаешь? Ведь она практически помолвлена с каменщиком Зефферино!
— Вот в том-то и дело.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты сердишь меня, Тереза, и если не объяснишь, что ты имеешь в виду, то очень скоро схлопочешь пощечину!
— Сабина любит Амедео… Я не знаю, любит ли он ее. Во всяком случае, мы с ней ждали его у выхода из кафе, и она ушла вместе с ним, а я встретилась с Кристофоро… Когда случилась эта история, Сабина уговорила меня сказать, что с Амедео была я… из-за Зефферино, понимаешь?
— И ты согласилась?
— Сабина моя подруга, мама.
Явно растроганная, синьора Габриелли подошла к дочери, обняла ее, прижала к своей груди и горячо поцеловала. Потом, отстранившись, чтобы лучше ее видеть, она заверила ее дрожащим от волнения голосом:
— Тереза, ты святая, это твоя мама тебе говорит!
Нотариус завопил:
— Как же! Святая! Отъявленная лгунья, вот она кто! Синьора Габриелли мигом преобразилась в мегеру и набросилась на дона Изидоро.
— Вы оскорбляете мое дитя, а сами неспособны уследить за вашей недотрогой, которая гуляет со всеми парнями подряд!
— Моя дочь гуляет с… О, синьора, возьмите назад эти слова, или я не ручаюсь за себя!
— Попробуйте только ударить меня в присутствии инспектора, если посмеете!
Тереза, чтобы дополнить картину, схватила нож, которым она очищала помидоры, и бросилась, подняв его, на синьора Агостини, пища:
— Только прикоснитесь к моей матери!
Чекотти, считавший, что в Фолиньяцаро и одного трупа достаточно, вмешался:
— Перестаньте! Вы все теряете разум!
Нотариус запротестовал:
— Да разве вы не понимаете, что эта новая история рассчитана на то, чтобы вы поверили, будто Амедео не мог встретить Таламани?
— Спокойно! Если синьорина опять пытается меня одурачить, то она за это поплатится! Это ваше последнее слово, Тереза Габриелли?
— Да.
— Очень хорошо. Я допрошу Сабину Замарано. Молите Бога, чтобы она подтвердила ваши слова, в противном случае можете готовиться к поездке в Милан, где вам будут обеспечены на некоторое время квартира и питание за счет республики!
После этой угрозы Чекотти покинул дом вдовы, увлекая за собой дона Изидоро. Но так как, по его мнению, присутствие нотариуса не способствовало успеху допросов, то он попросил его больше не сопровождать себя. Дон Изидоро обиделся, повернулся к нему спиной и удалился, не попрощавшись.
* * *В отличие от своей подруги Терезы, Сабина Замарано была блондинкой высокого роста и казалась невозмутимой. Видя, с каким спокойствием она встретила его появление, Чекотти подумал, что оно не было для нее неожиданным.
— Синьорина Замарано?
— К вашим услугам, синьор. Могу я что-нибудь для вас сделать?
— Безусловно, синьорина, безусловно… Ваших родителей нет дома?
— Жив только мой отец, синьор. Он сейчас в сыроварне.
— А Зефферино Гаспарини?
Она нисколько не смутилась и ответила тем же спокойным тоном:
— Он, должно быть, на работе.
Спокойствие девушки начало раздражать полицейского.
— Вы не спрашиваете меня, почему я задаю вам все эти вопросы, синьорина?
— Если вы найдете нужным, синьор, вы сами мне это скажете.
— Вы правы. Речь идет об Амедео Россатти. Каковы ваши отношения с ним?
— Мне кажется, мы любим друг друга… но я еще не совсем уверена.
— Извините меня, синьорина, но разве вы не помолвлены с каменщиком Гаспарини?
— Да, но только помолвлена.
— Тем не менее…
— Что, синьор? Если я предпочитаю Амедео, лучше, чтобы я в этом убедилась до, а не после того, как я буду окончательно связана с Зефферино, разве не так?
Чекотти кусал губы от досады. С этой девушкой нелегко было справиться!
— Да, вероятно… А когда вы видели Амедео Россатти в последний раз?
— Сегодня утром.
— Нет, я не так выразился. Когда у вас с ним было последнее свидание?
