Маргарет Мерфи - Падает мрак
Он возвратился. Запах плесени от него больше не беспокоил ее: очевидно, он пропитал и ее собственную одежду — дом, как видно, весь покрыт налетом плесени. Другой запах, несвежее никотиновое зловоние, тоже было несложно объяснить: похититель курил почти непрерывно. Едва он гасил одну сигарету, как она уже слышала щелчок, шипение его зажигалки и быструю горячую затяжку следующей. Он курил и теперь, запах плыл вниз по лестнице, смутно напоминая Кларе об одной ноябрьской ночи тысячу лет назад, еще в студенческие дни. Она тогда вышла из здания коронного суда часов в пять вечера, проведя в помещении весь день, — наблюдала за судебным процессом по делу об убийстве. Журналисты, собравшись в сгущающемся мраке в кучки, переминались с ноги на ногу на холодных плитах тротуара, прикуривая сигареты и с наслаждением затягиваясь. Все они ожидали появления обвиняемого.
На этот раз обвиняемой было она, по крайней мере она чувствовала, что ее наказывают и что этому человеку, в отличие от тех журналистов, нужно гораздо больше, чем хороший материал в номер. Клара задержала дыхание. Он поднял радиоприемник с пола, и из динамика грянул взрыв разговора. Похититель спускался по лестнице, и она собралась с духом, решив, что не испугается его. Что-то едва слышно зашуршало, потом раздался звук разрываемой ленты. Клара напряглась: неужели он хочет снова заклеить ей рот?
Она вспомнила свой разговор с Микаэлой: с каким отвратительным превосходством она, Клара, поучала подругу, рекомендуя попавшим в сложную ситуацию женщинам апеллировать к разуму обижающих их мужчин! Вот теперь и попробуй убедить этого сумасшедшего, что он поступает с тобой неправильно, Клара! Ты назвала его «сраным ублюдком» — неплохое начало, мудрый психологический ход.
Ровным, каким-то плоским голосом он произнес одно-единственное слово:
— Подвинься.
Она немедленно повиновалась, невольно подгибая пальцы ног на обжигающе холодных камнях. Ее глаза уловили в темноте слабый проблеск света, потом опять раздался шелест бумаги, звук разрываемой ленты. Клара отступила с его пути, насколько позволила ей цепь. Она догадалась: он прикрепляет к стенам оторванную ею бумагу.
— Тут еще сотни, — сказал он ей, когда закончил.
И еще раз повторил слово «сотни» низким голосом, заставившим Клару вздрогнуть от дурного предчувствия. Она не должна — нет, не должна! — позволять ему так себя пугать.
— Сотни чего? — требовательно спросила она, собрав остатки самообладания.
Вместо ответа он коснулся ее уха. Она вздрогнула.
— Борись, если хочешь, — сказал он. — Я вырву ее с мясом, если придется.
Ему нужна ее сережка?
— Я сама, — попросила Клара, отстраняя его руку. Она пыталась понять, что все это значит, подавляя иррациональную волну оптимизма: неужели он собирается потребовать выкуп?
— Нет, — сказал похититель. — Я сам сделаю это.
Он говорил совсем спокойно, однако Клара была уверена: он выполнит свою угрозу и вырвет сережку из уха, если она начнет сопротивляться. Таковы его правила, горько думала она. Теперь ты на его территории, здесь он все решает. Ей пришлось подчиниться. Глаза защипало от непрошеных слез, оттого что к ней прикасались чужие руки, руки похитителя. Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь, чтобы не замечать его неуклюжих попыток справиться с застежкой. Прозвучали позывные новостей, и Клара прислушалась: диктор мрачным тоном говорил о похищении ведущего адвоката у ворот школы ее дочери.
Похититель взял только одну сережку. Наверху лестницы он сказал:
— Теперь ты можешь снять повязки.
— Я не хочу видеть твое лицо, — нетвердо сказала она.
— Ты не увидишь ничего, что тебе не положено видеть.
В течение нескольких минут Клара не двигалась, парализованная страхом, что предложение снять подушечки с глаз — очередная уловка. Увидев похитителя, Клара вынудит его пойти на убийство, потому что будет в состоянии опознать его в полиции. Она услышала вздох, и он отступил, унося с собой радио. Дверь за ним закрылась с намеренно громким щелчком.
Ее пальцы потянулись к левой повязке. Слезы немного ослабили подушечку на щеке, но Клара невольно поморщилась, отрывая ее с бровей вместе с несколькими волосками. Ее глаз внезапно почувствовал свободу и прохладу. Клара ничего не увидела — вокруг царила непроницаемая темнота, — но вторую повязку сорвала с еще большим рвением.
Почему так темно? Ни один луч не пробивается из-под стальной двери. Новый ужас охватил Клару. Неужели комната герметична? Не потому ли он оставлял дверь открытой в течение дня — чтобы она не задохнулась?
— Эй! — Она услышала панику в собственном голосе, заставила себя подождать и собраться с духом. Закричала снова, и на сей раз дверь отворилась и слабый серый свет просочился в ее камеру.
Его силуэт появился в дверном проеме, и она инстинктивно закрыла глаза.
— Посмотри на меня, — сказал он.
Но она повернула голову, отворачиваясь от него.
— Посмотри на меня.
Его приказному тону было невозможно противиться. Клара посмотрела. Свет еле сочился, и она только сумела разобрать, что похититель вновь надел лыжную маску.
— А можно… можно немного света? — попросила она. — Пожалуйста.
Он молчал. Клара чувствовала, что он взвешивает ситуацию, решая, удовлетворить ли ее просьбу.
— Какой смысл позволить мне снять эти штуки, если света все равно нет? — Клара бросила повязки на пол.
Он отступил и запер за собой дверь, а она стояла, моргая, воображая то, чего было лишено зрение, — формы, движение, краски. А может, он придумал такую новую изощренную пытку? Вернуть ей зрение, но лишить света?
Прошло пять минут, десять, и Клара услышала царапанье ключа в замке. Она увидела слабый проблеск, тусклый луч света за дверным проемом; ее глаза с жадностью впитывали его. Силуэт похитителя выделялся на мерцающем сером фоне. Он что-то принес. Клара поймала вспышку отражения. Он принес фонарик?
— Хочешь света? — Его голос дрогнул, и он задышал тяжело и часто. Щелкнул выключателем, и невыразимый страх, холодный и острый как нож, вонзился ей в живот.
— Теперь тебе достаточно света?
Она пристально глядела, объятая ужасом, в то время как фонарик дико раскачивался, освещая одну вырезку за другой.
— Видишь? Видишь?
Клара смотрела, желая, чтобы темнота поглотила то, что она видит. Лица, все молодые, все привлекательные. Милые, улыбающиеся лица, полные надежд, не ведающие страха. Клара узнала многие из них — лица со страниц газет, лица мертвых девушек, девушек изнасилованных и убитых. Некоторые лица были порваны и помяты, это она в бессильной ярости бросила их на пол, теперь они гротескно, уродливо искривились. Клара в ужасе закричала.
Она продолжала кричать, а он, бесконечные полминуты поиграв на лицах фонариком, ушел, предоставив ее темноте и воображению.
Глава семнадцатая
Бартон ворвался к Лоусону в кабинет. Лоусон поднял глаза от бумаг, чувствуя, как кровь отливает от сердца. Что-то случилось.
— Рассказывай! — потребовал он.
— Нашли тело.
Лоусон похолодел:
— Удалось установить личность?
— Пока нет. Ее выбросили голую. И какое-то время тело пробыло в воде.
— Вот черт! — прошипел Лоусон, понимая, что водой почти наверняка смыты все частицы и другие улики, с которыми могли бы поработать криминалисты. — Немедленно свяжись с Паскалем, хорошо? Где тело?
— В морге при больнице графини Честерской.
Лоусон начал соображать, долго ли туда добираться, прикидывая самый краткий маршрут, и бросил Бартону:
— Встречаемся на автостоянке. Через пять минут.
По дороге к больнице Лоусона вдруг поразила мысль о том, что распоряжения Макатиера оказались пророческими: он дал им двадцать четыре часа на розыски, после чего собирался сообщить о похищении журналистам. И что же? За отпущенное время полиция нашла тело в реке Ди. Лоусон не был глубоко верующим человеком: за годы службы ему пришлось видеть слишком много страданий, чтобы не засомневаться в благосклонности всеведущего Бога, и он пришел к выводу, что Бог, если он действительно существует, равнодушен к жестокости, с какой человек расправляется со своими собратьями.
Однако, несмотря на присущий почти каждому полицейскому цинизм, Лоусон все-таки иногда молился. Он молился и теперь, молился о Кларе Паскаль, не совсем уверенный, к кому обращается в своей молитве: к Богу или к некой материальной силе, равно безразличным к ценности одной этой жизни среди многих других. Лоусон просил, чтобы найденное тело, ждущее идентификации в мертвецкой, оказалось не телом Клары, а поскольку здравый смысл подсказывал ему, что других возможностей немного, надеялся лишь, что она умерла быстро и перед смертью ее не пытали.
К тому времени, когда они достигли шоссе на Ливерпуль, дождь превратился в ливень и низко плывущие облака нависли над Честером туманным покровом.
