Фридрих Незнанский - Стая бешеных
– Чтоб все дерьмо отсюда выгребли.
Он отыскал близнецов на вокзале. Верней, они сами к нему подвалили, покинув свои насиженные места у стеночки.
– Хочешь редиску? – предложил Паша.
– Вот что, близняшки, вы же давно здесь крутитесь, успели присмотреться?
– Пашка, почеши мне под лопаткой, – Саша подставил брату спину, и тот начал ожесточенно ее чесать. – Ниже… Еще ниже… Блохи обнаглели…
– Чужих много?
– Много. Не продохнуть.
– Покажь.
– Вон тот вчера только обрисовался… – Паша украдкой кивал на старика-гармониста, который наяривал революционные песни прямо между окошками билетных касс.
– А вон ту шлюху я вообще впервые вижу, – Саша показывал на согнувшуюся в три погибели женскую фигуру, которая шныряла в людском потоке и тянула прохожих за рукава.
– И вон тот, с палкой…
– Вишь, пацан бегает?..
– А этих цыган целый табор…
В общем, чужаков оказалось действительно много. Десятки. И по их безмятежному виду легко было определить – они ничего не боятся. Беспредел какой-то.
– Во, гляди, какая чикса! – восторженно ахнул Паша.
Прямо им навстречу бежала девушка с тяжелым чемоданом наперевес. Взгляд ее судорожно метался по сторонам.
– Простите, – обратилась она к Сынку, – где здесь третий путь? Я заблудилась!
– Вам туда, – Сынок только мазнул по ней взглядом и указал на лестницу.
Она даже не поблагодарила его. Цокая каблучками, понеслась к поезду.
– Вот бы ее отпетрушить… – мечтательно облизнулся Саша.
– Рачком… – дополнил фантазии братца Паша.
– Ребят, кстати, а как у вас с этим? – загоготал Сынок. – Тоже один на двоих?
– Да пошел ты… – надулся Саша.
– Лучше скажи, чужаков мочить будем? – спросил Паша.
– Ага, особенно ты будешь.
Сынок не забыл, как братья-близнецы предали его в первый же день. Общался с ними скорее по необходимости. Терпеть не мог стукачей и предателей.
Вышли на платформу загородных электропоездов.
– Прокачусь, пожалуй, – сказал Сынок.
– Куда? – осведомился Паша.
– Не состарься раньше времени.
– Подумаешь! Маяком стал! – обиделся Паша. – Видали таких. Если бы наши родители, царство им небесное, не умерли, мы бы вот так же, как дамочка эта, сидели бы сейчас в «СВ» и тебе в рожу плевали, понял?
Сынок не ответил, вошел в тамбур среднего вагона, прислонился к стенке, закурил, стряхивая пепел в дыру между поездом и перроном. Эти близнецы своими родителями всех достали. Чуть что – мы белая кость, а вы – дерьмо. А родители, дескать, у нас были первейшие в стране люди. Что там в стране – в мире! Мать – Долорес Ибаррури, а отец – Эрнест Хемингуэй!
Над братьями смеялись сначала, но те были так настойчивы, так упорны, такие приводили подробности, что потихоньку им стали верить. Сынок вспомнил одну из фотографий, которую нашел в котомке близнецов, – действительно, женщина походила на героиню испанского народа, а отец – на великого американского писателя. И даже баба Люся, авторитет в области культуры, сказала как-то – Хэм и Долорес могли пересечься. После этого над близнецами смеялись поменьше. Впрочем, даже если это было правдой, в работе Саше и Паше это никак не помогало. Кто сейчас помнит про пламенную революционерку и бородатого писателя-алкаша?
Хриплый голос машиниста объявил, что состав следует со всеми остановками. Куда следует, Сынок не расслышал, да это и не важно было. Двери со свистом закрылись…
Он оторвался от стенки и медленно пошел по вагону. Народу в электричке было немного, при желании можно было даже отыскать свободные места. Сынок отыскал, сел.
Долго ему ждать не пришлось. Сначала появились продавцы газет, книг, конфет, дешевых зонтиков и всякой мелочи, а уж за ними потянулась настоящая клиентура.
– Люди добрые, обращаюсь к вам!..
– Сами мы не местные, приехали в Москву, а денег на обратный билет нет…
– Мои родители умерли, а я совсем один…
Когда очередной попрошайка равнялся с Сынком, тот протягивал мелкую монетку и тихо спрашивал:
– У кого один шарик на двоих?
Это был пароль. Многие отвечали, что «у бабки с дедкой – колобок», но были и те, кто лишь непонимающе вращал глазами или переспрашивал:
– Чего?.. У кого?..
Одного из таких побирушек, молодого широкоплечего парня с рыжей шевелюрой и загадочным недугом, который был совершенно несовместим с жизнью, если, конечно, срочно не сделать сложнейшую операцию, Сынок проводил до дверей, вышел вслед за ним на какой-то безлюдной станции.
По своему опыту Сынок знал, самые отважные и упертые – старички, за ними по степени смелости шли женщины любого возраста, а уж чем здоровей был детина, тем легче его было взять на понт.
Он схватил рыжего за шею и придавил к земле, после чего оседлал его, как детскую деревянную лошадку.
– Будешь тихо себя вести, останешься жить, – зловеще произнес Сынок. – На кого работаешь, шваль?
– Помогите! – завизжал детина.
И Сынку пришлось хорошенько стукнуть его лбом об асфальт. Вообще-то, увечить чужаков было как-то не принято. Зачем повышать им квалификацию? Ведь чем больше синяков, ссадин и кровоподтеков на лице, тем жалостней человек выглядит. А вот отбить почки – совсем другое дело, но сейчас Сынку не хотелось возиться.
– На кого работаешь?
– Мне деньги на операцию нужны-ы-ы… – заканючил парень и тут же еще разок поцеловался с асфальтом. – Бобик! Бобик сказал, что все подмазано!
– Кто такой Бобик?
– Ты че? Бобика не знаешь? Его все, мля, знают. Только попробуй меня тронуть, он тебе, мля, голову отрежет!
– И сколько вас таких по Москве шляется?
– Всех не перережете! Мы еще вас перережем!
– Где найти Бобика?
– Он тебя сам, мля, найдет! – раздухарился рыжий. – Он тебя, мля, уроет!
– Посмотрим, кто кого уроет… – Сынок разжал руку и отскочил в сторону. – А ты ему привет от меня передай при встрече…
– Да пошел ты! – у здоровяка из разбитого носа хлестала кровь. – С-сука!.. Коз-зел!..
Зачирикали провода – электричка на Москву была совсем уже рядом. Сынок презрительно сплюнул и нырнул в подземный переход.
– Что, падла, зассал? – кричал ему вслед детина, неуклюже ползая по платформе. – Трус поганый! Мы еще с тобой встретимся! Я еще, мля, тебя найду!
Глава 18. БЕДНЫЕ ЛЮДИ.
Как-то неприятно мазанули по ней эти глаза.
Ирина, как всякий нормальный человек, страшилась уродств. Люди без рук или без ног или даже глухие казались ей не просто ущербными. Они казались ей вообще существами другого порядка. Как вараны, скажем, или птицы. Ведь что-то же у них там происходит в голове, когда они перестают быть людьми, потому что человек с крыльями, скажем, уже не человек, как и человек без рук, без ног, без глаз, – что-то происходит, от чего они совсем меняются. Ирина даже с отчетливой брезгливостью представляла себе какой-то особый, нечеловеческий запах у инвалидов. И всегда старалась держаться от них подальше из суеверного подсознательного страха, что вокруг ущербных распространяются миазмы несчастий.
А этот здоровый однорукий парень, который мимолетом взглянул на нее, показался особенно неприятным, даже более страшным, чем обыкновенный бандит.
– Ну все, хватит! – вслух приказала она себе, бросив чемодан на мягкий диван спального купе. – Хватит, забудь все! Ты едешь на юг, в конце концов. Что тебе за дело до этих инвалидов, до этих бандитов, до этой Москвы, в конце концов. Жизнь продолжается. Ты молодая, симпатичная, если не сказать – сногсшибательная, здоровая и свободная.
Такая самопсихотерапия несколько взбодрила. Ирина когда-то обещала сама себе, что по утрам, если поднимется вовремя, будет проводить такие сеансы психотерапии. Она даже прочитала, как надо проводить подобные сеансы. Очень просто. Надо затверживать себе неопровержимые истины о самой себе. Начинать с простого: как зовут, сколько лет, где училась, кем работаешь. А потом перейти к более сложному, но тоже без головоломок: что я однозначно умею. Умею, скажем, убирать квартиру, готовить обеды, слушать классическую музыку, поддерживать друзей. Здесь тоже от всеобщего перейти к индивидуальному: восприимчива к языкам, разбираюсь в людях, умею, скажем, отличать хорошую одежду от подделки. Это Ирина действительно умела. Вспомнить хотя бы, как она рассмотрела плащ на убитой соседке. И так дальше, дальше, дальше выходить на собственную уникальность. Это здорово придает сил. А уже потом следующий шаг: что я могу сделать. В самых скромных перспективах. Могу пойти на курсы арабского языка, могу вести сложные переговоры и так далее.
Сейчас Ирина этим не занялась, а просто вышла в коридор, открыла окно и стала смотреть на платформу.
Посадка на поезд заканчивалась. Москва, со всей ее тяжеловесной суетой, уже как бы отодвигалась, уходила, таяла и освобождала душу.
Женщину с грудным младенцем на руках подсаживал в вагон красавец парень, черноволосый, волоокий, с ленцой сытого самца.
