Юрий Кургузов - Чёрный Скорпион
Но не понимать и ему оставалось недолго — схватив за запястья, я резким движением вырвал обе его руки из локтевых суставов и завернул назад, под таким же точно углом, как раньше они сгибались у него вперед. Хотя сознание он, вероятнее всего, потерял от боли уже в первый миг, я для верности, чтоб не орал, размолол ему лбом переносицу, и на гальку он опустился тихий и безмятежный.
Рыжий же эти несколько секунд стоял как парализованный, даже и не помышляя напасть на меня или (придурок!) хотя бы на Маргариту. Потом, окинув неподвижные тела соратников округлившимися от страха глазами, он бросился к машине.
Однако и я бросился — в прыжке "щучкой" подцепил рыжего за ноги, и он мешком грохнулся оземь. С ним мудрить не стал — просто свернул шею, и подбородок его, лежащий теперь почти на левой лопатке, выглядел действительно диковато, хотя боюсь, и несколько претенциозно, — особливо в сочетании с подозрительно потемневшими на известном месте белыми до того штанами. Похоже, в последний миг своей молодой и непутевой жизни гадёныш элементарно обделался.
Потом я вернулся к обоим нерыжим… А потом поднялся и, отряхнув с коленок мелкую галечную пыль, посмотрел на Маргариту.
Она стояла как неподвижная бело-розовая статуя. Лицо ее… Нет, лучше не буду говорить, каким было ее лицо. Руки бессильно свисали вдоль тела, и ничего прикрывать ими она больше не собиралась. По-моему, сейчас она просто забыла обо всем на свете.
Я хотел подойти к ней, но передумал: сходил сначала к берегу за юбкой и блузкой. Маргарита молча и безучастно взяла свою одежду, так же безразлично, как кукла, стала медленно одеваться. Я же занялся другим делом — снес трупы за валуны, чтобы случайный прохожий или проезжий не увидел их сверху, а после забрал из багажника "Мазды" моток веревки, которым на днях уже пользовался.
Потом я вернулся к Маргарите и сказал:
— Уезжай.
Она подняла на меня все еще полуотрешенные глаза:
— А ты?
— Уезжай, — повторил я. — Мне нужно ненадолго задержаться. Сама понимаешь…
Побледнев еще сильнее, она кивнула:
— Да, конечно… — И добавила: — Тебя… подождать на дороге?
Я покачал головой:
— Нет, на дороге не надо, я сам приду… домой… — И, желая хоть как-то ее подбодрить, ухмыльнулся: — Слушай, а ведь ты, плутовка, знала, что я непременно захочу искупаться, и поэтому нарочно не надела купальник!
Маргарита посмотрела на меня долгим взглядом смертельно усталой собаки. Очень красивой, впрочем, собаки.
— Идиот, — сказала тихо и пошла к машине.
— Ну и что ж, что идиот! — немного обиженно буркнул я. — Зато живые остались… — И вернулся к своим баранам. То есть, мертвецам.
Подробно описывать дальнейшее считаю делом совершенно не обязательным. Клиент, веревка, тяжелый камень в качестве груза — и… И так три раза. Весьма, между прочим, нелегкое и противное занятие, без нужды не рекомендую.
Машину их я бросил, стерев предварительно все свои "пальцы", на выезде из города. Выезде, прямо противоположном тому, где мы с Маргаритой так весело искупались.
В общем, совсем с другой стороны.
Глава шестнадцатая
К дому Риты я подошел, когда уже начинало смеркаться. БЛльшую часть времени, истекшего с минуты нашего расставания на берегу, пришлось потратить на пару дел — не настолько интересных, чтобы о них рассказывать, но достаточно важных, чтобы ими пренебречь. Особенно первым. Хотя и вторым тоже.
Я потянул ручку калитки — дверь не поддалась. Повертел головой по сторонам и заметил Вику, которая опять чего-то там поливала на ночь. Я имею в виду растения. И из шланга.
Собравшись было позвать девушку, я вдруг передумал: присел на корточки за высокими кустами, густо произраставшими по периметру забора, и не очень громко, но очень пронзительно свистнул. Сквозь прорехи в листве было видно, как Вика, выпрямившись, принялась оглядываться. Потом она снова нагнулась, закручивая вентиль, а затем, отбросив назад прядь упавших на лоб русых волос, медленно пошла в мою сторону. Лицо ее было внимательным и напряженным — наверное, потому, что меня она не видела. Сегодня Вика была не в джинсах, в которых я уже привык ее лицезреть, а в какой-то свободной рубашке, едва прикрывавшей нижнюю часть бедер, — и всё. Нет, пардон, не всё, на ней был еще тоненький кожаный поясок. Вот теперь всё.
Викины ноги, худощавые, но стройные, осторожно ступали по зеленой траве, перешагивали через небольшие клумбы, и я подумал, что вообще-то она очень даже и ничего. А еще подумал, что…
Ноги остановились возле меня, и, внезапно подпрыгнув, я выскочил пред ее светлы очи как чёртик из табакерки.
— Ай! — взвизгнула Вика, однако, узнав меня, зло гаркнула: — Рехнулись?!
— Так, самую малость, — признался я. — Ровно настолько, чтоб не забрали в дурдом.
Она прищурилась:
— А может, рискнете? Отчебучьте чего-нибудь сверх обычного репертуара — и…
— Это чтоб забрали? — Я энергично замотал головой: — Не искушай, не выйдет. — И предложил: — Помочь открыть? А то неудобно, стою тут как этот. Что люди подумают?
Вика молча щелкнула замком и посторонилась, запуская меня во двор. Я совсем уже было вознамерился прямиком направиться к дому, как вдруг вспомнил, что, в сущности, так до сих пор и не побеседовал толком с этой очень и очень занятной девицей. К тому же сегодня она нравилась мне гораздо больше, нежели вчера и тем более позавчера. Вероятно, потому, что была в одной рубашке, без джинсов. Нет, с другой стороны, Маргариту-то нынче я имел счастье видеть в экипировке еще более скромной… Но это так, не для сравнения, сравнивать их было, конечно, нельзя — что в одежде, что без.
— Послушай, милая, — ласково сказал я. — А если мы с тобой сейчас немного поболтаем?
— С хозяйкой не наболтались? — И я, честное слово, опять не совсем понял, что это: грубоватое простодушие, наивная подколка или нечто большее — стремление прикинуться эдакой невинной недалекой девчушкой, которой (хоть режьте!) она отнюдь не была.
— Не наболтался, — браво кивнул я и многозначительно погладил начинающие отрастать усы. — Ну и не все же время с хозяйкой. Захотелось, знаешь-понимаешь и с тобой. — И потянул ее за руку: — А пойдем-ка, дорогая Виктория, в беседку. Да-да, я уже знаю, что в саду есть очень миленькая беседка в кущах, тэк скэ-эть, виноградных, — вот и пойдем, покалякаем…
По ее тонкому лицу пробежала мгновенная, мимолетная тень. А может, мне показалось. Однако согласилась она сразу. Почему? От невеликого ума или же наоборот?
Вика пожала плечами, отчего внизу едва не открылось то, что еле-еле скрывала рубашка.
— Идемте, только не пойму, о чем это нам с вами следует говорить?
— Ну что значит — следует? — удивился я, вышагивая за ней в направлении сада. — Ничего нам не "следует", просто…
— Да ладно, — махнула она рукой. — А то слепая! Не вижу, что ли, как вы высматриваете да вынюхиваете. Разве не так?
— Интересно… — пробормотал я. — Оч-чень интересно… И что же я, детка, по-твоему, высматриваю да вынюхиваю, а?
Она, не поворачиваясь, тряхнула волосами:
— Сами знаете! Рыскаете везде как легавый… — И испуганно осеклась: — Ой!
Верите, из ее нежных девичьих уст это несколько специфическое словцо вылетело столь естественно и, я бы даже сказал — привычно, точно славное дитя сие ну как минимум пару лет отторчало на нарах.
— Нехорошо, — назидательно проговорил я. — Нехорошо, Вика, употреблять подобные выражения в культурной речи.
Но тут мы пришли, и она с размаху бросилась на скамейку.
— Ладно вам, я нечаянно. Скажите лучше сразу — опять будете пытать про Генку?
Я едва не изобразил на своем лице неподдельное удивление, но, вовремя спохватившись, все же сумел оставить там то, что было до этого, — каменную маску.
— Ну-у, и про Генку тоже, — уклончиво протянул я. — Однако не только… — И вдруг подумал, что этот пустой перебрех может ведь тянуться до бесконечности. Конечно же, никакая она не простушка и не дурочка, а очень себе на уме, и потому надо просто врезать ей по рогам — в переносном, разумеется, пока смысле, а не прямом. Я и врезал.
Спросил:
— Милая моя, солнышко лесное, а скажи-ка дяде, ведь недаром куда-то делася собачка?
Она изумленно вскинула на меня свои (наивные, ей-ей, наивные!) глазки:
— Но я же говорила — Жак убежал! Выкопал, скотина, яму под забором и убежал домой.
— Да-да, — кивнул я, — действительно скотина, это мы уже слышали. Но вот почему я лично, собственными глазами видел, как эту самую яму под забором рыла… ты? И уж конечно, не нежными ручками и ноготками, а обыкновенной, вульгарной лопатой. Так-то вот.
Блеф! Полный блеф. Или — почти полный. Разумеется, ни фига я не видел кроме следов от лопаты на грунте. Но эта туфта произвела на мою голоногую собеседницу эффект разорвавшейся бомбы: губы ее задрожали, зрачки застыли, словно увидели вдруг в моем дотоле обыкновенном рту кривые клыки вампира, и…
