Мила Бояджиева - Жизнь в розовом свете
- Да! Мне запомнилась его фраза, сказанная за обедом по поводу вареных в вине раков: "Политика, как рак, разъедает поэзию". Усатый сеньор произнес её так, словно собирался высечь на собственном памятнике. Но у Родриго восхищенно сверкнули глаза. Он завязал многозначительный философский диспут, а потом сто раз цитировал Дали своим друзьям... Родди ненавидел искалечившую его войну и все общественные распри считал "отходами цивилизации". В своих стихах он принципиально избегал какого-либо политического пафоса.
- Чудесно - обедать с самим Дали!
- Я запомнила ещё одну его шутку: "Можно многому разучиться. Я, например, не пою, - забыл как это делается".
- Кажется, я читала это в его опубликованных записках. Одно время Дали был моим идолом и я никак не могла понять почему. Оказывается, оттого, что им увлекалась ты.
- Нас с тобой всегда привлекала экстравагантнось. Сальвадор в этом смысле долго держал пальму первенства. Да и Галла - та ещё штучка. В возрасте в шестидесяти восьми лет подобрала на улице юного наркомана и закрутила с ним бурный роман.
- Отличный пример для нас. Есть ещё время в запасе для того, чтобы натренировать хватку в охоте за жизненными радостями.
- Ты, в общем, права. Знаешь, что подали нам на обед? Рагу из кролика. Того самого, которого гладила Галла, когда говорила о красоте духа. Я поняла её тайный принцип - красота должна быть съедобной. Родриго же все казалось потрясающим в мэтре - ведь он был на двадцать лет моложе Сальвадора. И ещё он как-то сказал, что решил найти себе русскую жену ещё в восемнадцать, чтобы быть похожим на Дали. Так что мои шансы сильно выросли после того, как я написала Родриго в письме о своей национальности. Естественно - наш сын был назван Сальвадором. Родриго видел в наследовании имен какое-то особый смысл. У них там все пронизано мистикой и таинственностью.
- Тогда хоть что-то понятно. А я все сочиняю самые невероятные объяснения вашего брака, случившемся через пять лет после такого странного знакомства. Согласись, такое случается не часто.
- Родриго обожал многозначительность, совпадения, намеки судьбы. - Ди рассмеялась. - Оказывается, он изучал каждое мое письмо, находя в нем тайные знаки нашего духовного единства. Представляешь, что оказалось решающим? Я сообщила, что люблю рисовать, а по ночам смотрю на звезды в обсерватории нашей школы. Ведь в горах особенно чистый воздух.
- Ха, помню наш старенький телескоп! Мы забирались на башню, чтобы рассмотреть футболистов на стадионе за Рыжим холмом. Здоровущие такие парни! - Эн задумалась, углубляясь в воспоминания.
- Родриго не знал про футболистов. Он нашел родственную душу в девочке, глядящей на звезды. Смешной, милый Родди! Он был на "вы" со всем прекрасным - с цветами, звездами, собаками, лошадьми - и старался завязать тесную дружбу с ними.
- Сердечную, но при этом страшно церемонно. - Неплохо я "раскусила" твоего суженого, сестренка?
- Все же он успел охмурить тебя... - поджала губы Ди. - Нет, нет - я тебя не виню. Так должно было случиться.
- Тогда ты не хотела выслушать меня. Может теперь открутим пленку назад лет этак на тридцать и присмотримся беспристрастно к жуткой мелодраме? - Эн ободряюще улыбнулась, сложила руки на коленях и начала: Мама умерла в шестьдесят шестом. Я уже была замужем за Хайнером и Тони исполнилось десять. Я отправила телеграммы тебе и отцу. Отец получил её через две недели, так как находился с женой в африканском заповеднике. Ты приехала с Родриго и Сальвадором. Он был на год старше Тони. А нам с тобой, старушка, стукнуло тогда тридцать шесть... Н-да... - Чудесный возраст для женщины.
- Мы с любопытством приглядывались к друг другу, оценивая как бы свое отражение. Мне показалось, если честно, что я сохранилась лучше.
- Мне тоже, - засмеялась Эн. - И ещё было очень забавно, что нам удалось в разных странах выискать столь похожие черные шляпки.
- Я купила её в Мадриде - в салоне "Шанель" и сочла вполне траурной.
- А я в Париже... Бедная мама, мы все собрались у её гроба - все такие солидные, красивые, с цветущими отпрысками.
- Чудная подобралась парочка из наших детей - Тони вся в тебя, только серьезность отцовская. А Сальвадор - вылитый Родриго в детстве огненноглазый смуглячок. Они все время шалили, когда мы поехали в Альпы.
- Неплохая была идея - провести неделю вместе, поговорить о маме, а потом отметить по-православному девять дней.
- Что-то особой скорби не помню, - сказала Ди. - В сущности, мама давно ушла от нас в свой фантастический вымышленный мир, где в Елисеевском магазине на Невском чернела среди ледяных глыб паюсная икра, а по заснеженным набережным проносились легкие саночки... Я-то вообще не видела её целых десять лет. - Ди исподлобья глянула на сестру. - И тебя. Страшно волновалась при встрече.
- Да, у нас сразу возникли какие-то особые, очень сложные отношения. Словно не общались - а плели тонкие серебряные кружева. - Эн вздохнула. - Я ведь сразу почувствовала, как на меня смотрел твой муж. С любопытством и ожиданием. Он ловил каждое мое слово, смаковал его, пробуя на вкус. Он следил за каждым моим движением. И как! Он обмирал, Ди.
- Думаешь, я могу не заметить такие вещи? Это только твой чудесный Хантер, уходивший с удочками и детьми на озеро умудрился оставаться в неведении. Он так ничего и не понял.
- Угу, решил что мы рассорились из-за матери, уговаривал поехать на лето к вам в Испанию для окончательного примирения. Милый, милый мой, добродушный чудак...
- Вот ведь - Хантер почему-то не влюбился в меня? Братская, дружеская симпания - и больше ничего. Как и подабает супругу сестры.
- Ах, он был не из тех, кто роняет слезы над засушенным цветком и помнит всю жизнь прическу возлюбленной на первом свидании. Не поэт и не воин. Хлебопашец - честный трудяга на ниве науки. И знаешь - наверное в этом есть нечто настоящее. В надежности, преданности, в упорной, такой естественной, без всякого надрыва жертвенности.
- Родриго был совсем другим. Он любил себя, нравился женщинам и умел восхищаться ими. Мне пришлось много выстрадать - я ревновали и ничего не могла с собой поделать. Мой муж всегла был в центре компании, умел очаровывать, казаться загадочным и романтическим. Мои приятельницы теряли от него голову. Ужас!
- Еще бы - каждой даме лестно очаровать поэта и стать его музой.
- О тебе он написал балладу и подарил мне. Ему казалось, что уж если мы так похожи, то можно воспевать мою сестру - я приду в неописуемый восторг... И даже не замечу имя - Анна! - Ди закрыла руками вспыхнувшее лицо.
- Перестань убиваться, все это плод поэтическго воображения, ведь между нами ничего не было.
- Я видела сама - там на берегу. - Ди не отняла рук.
- Это было сказочное место: озеро среди гор, одинокий домик под кронами столетних вязов... А наша столовая, перестроенная из старой конюшни! Деревянные балки под потолком, длинные столы вдоль побеленных стен, фонари из кованного железа...
- А в центре - очаг под огромным закопченным колпаком. Цыганский костер, вокруг которого сидели все мы с бокалами вина. Тебе, Анна, естественно, досталась качалка - ведь ты капризничала - весь день провалялась на солнце, и слегка обгорела.
- Я пила красное вино, любуясь сквозь него на огонь. Родриго присел рядом, что-то поправлял кочергой в огне. Потом встал, долго, как-то странно смотрел на меня и коснулся тыльной стороной ладони моего плеча, где розовела кожа.
- "Это от солнца или от огня?" - спросил он. Акцент придавал его словам волнующую значительность. "Маленький ожог, пустяк, - сказала я. Удел всех белокожих дам... Прекрасное всегода опаляет..." - Я имела в виду солнце, костер, но он, кажется, решил, что я нарочно многозначительна. Я поняла это и смутилась. Ведь и в самом деле, глядя исподтишка на его смуглое, озаренное пламенем лицо, думала о том, что твой муж очень хорош... и наверное, талантлив. Вот и все, Ди. Не считая того, что я потом ещё очень долго вспоминала Родриго.
- Ну нет, не все! Родди вышел и вернулся из сада с красной розой. Вернее - с темно-бордовой, бархатной, которую считал знаком пылкой страсти. Он обрывал ей лепестки и, лизнув каждый, приклеивал к твоим плечам! Тебе не показалось, что этот жест слишком интимен?
- Да!.. По коже побежали мурашки, и я старалась скрыть, как смущена. Но Родриго не думал ни о чем таком. Он рассказывал, как в вашем поместье двести лет выращивают розы и как он, ещё в школьные годы, написал слащавую поэму "Имя - Роза". Ее он и пересказывал, чудесно картавя. "В пору раннего христианства роза считалась цветком порока и была запрещена. Если девушку или молодую женщину хотели оскорбить, её забрасывали розовыми цветами." Он заглянул мне в глаза. "- Надеюсь, ты поклонник иной философии", - глупо отшутилась я, посмотрев на свое облепленное лепестками плечо. "Я "клеопатриец". В поучениях любви Клеопатра писала: "запах роз притупляет внимание, расслабляет, вызывает чувственные галлюцинации. Надо принести домой достаточно цветов и суметь завлечь мужчину в дом. Далее можно делать с ним делать все, что угодно тебе и страсти." - Мне казалось, он слегка подшучивает надо мной, нашептывая многозначительные пустяки.
