Николай Оганесов - Двое из прошлого
На следующий день стало известно, что драка произошла из-за Нины Щетинниковой - тридцатидвухлетней вдовы погибшего в финскую кампанию Егора Щетинникова, весельчака и балагура, всеобщего дворового любимца...
- Из-за вашей соседки? - уточнил следователь.
- Ну да, - подтвердил Тихойванов.
Он испытывал двойственное чувство: с одной стороны, воспоминания о событиях тех лет были необычайно свежи в памяти, с другой - он продолжал считать интерес следователя к ним случайным и потому говорил неохотно, как бы через силу.
- Дмитрий Волонтир встречался с ней, - добавил он. - Собирался жениться.
- А при чем здесь младший брат?
- Наверно, не хотел, чтобы Дмитрий привел ее к ним в дом. А может, ревновал - она, Щетинникова, красавицей была... - Федор Константинович собрал на лбу морщины. - Мы, ребята, все были в нее немного влюблены...
- Скажите, а какие отношения с братьями были у вас лично?
- В общем-то, никаких. Дмитрий поначалу приглашал меня к себе, но я не ходил.
- Почему?
- К нему мало кто ходил. Мы, знаете, вином не увлекались, в карты тоже... Несколько раз он предлагал мне купить кое-что из одежды, отрезы на костюм, но я... не знаю, брезговал, что ли...
- А с младшим Волонтиром?
Федор Константинович вздохнул:
- Ему не позавидуешь - несчастный человек...
- В каком смысле?
- Так всю жизнь и прожил в тени брата, опозоренный... После войны стало известно, что Дмитрий изменил Родине. Сами понимаете, как к этому отнеслись.
- А вы?
- Я с ним не здоровался... Года четыре назад Дмитрия нашли скрывался где-то. Военный трибунал судил. В газетах писали, что приговорили к расстрелу. Так Георгий после этого окончательно себя потерял, спился. Еще злее стал...
Скаргин долго молчал, обдумывая что-то, потом спросил таким тоном, будто не был уверен, что поступает правильно, спрашивая об этом:
- Ваш отец погиб здесь, в городе, верно?
- Да, зимой сорок третьего.
- Скажите, вам известно, при каких обстоятельствах это случилось?
- Я вам уже рассказывал. Его схватили в январе и расстреляли за городом, у рва...
- Да-да... - подтвердил следователь. - Вы говорили, что его взяли как героя гражданской войны. Об этом знали многие, не правда ли?
Тихойванов напрягся.
- Да, многие...
Скаргин встал, прошелся вдоль стены и остановился рядом со стулом, на котором сидел Федор Константинович.
- А ведь в сорок третьем, в январе, Дмитрий Волонтир был здесь... Следователь постоял еще немного и вернулся на свое место.
Тихойванов провел рукой по лицу. Вспомнился незначительный, полузабытый эпизод - стычка, которая произошла с Дмитрием летом сорок первого года, сразу после начала войны.
Сам он в то время безрезультатно обивал пороги райкома комсомола, военкомата, ходил даже в профком завода, на котором работал, с просьбой посодействовать, чтобы его призвали в армию на два месяца раньше, чем ему было положено. Как-то, возвращаясь домой, он встретил в подворотне Дмитрия. Тот был навеселе. Пьяно покачиваясь, преградил дорогу и с напускным добродушием, как бы между прочим, попросил: "Слышь, Федька, ты скажи своему пахану, чтоб не задевал меня, а?" Тихойванов хотел обойти его стороной, но Дмитрий ухватил его за лацканы куртки и совсем другим, трезвым голосом, сплюнув в сторону, пригрозил: "Я не шучу, слышь, кореш. Не его ума дело, с кем я живу да почему добровольцем не прошусь. Пусть вон тобой командирствует. А будет нос совать не в свои дела, не посмотрю, что герой..." Тихойванов оттолкнул его, а Дмитрий вроде только того и ждал: размахнулся, и, целясь в подбородок, двинул кулаком в лицо. Они схватились, упали на землю, но борьба была короткой. Тихойванов положил его на обе лопатки, прижал к булыжной мостовой. "Ну, подожди, - процедил, задыхаясь, Волонтир. - Мы еще сквитаемся!"
Отца дома не было, и к вечеру инцидент забылся, потому что и раньше отношения с Дмитрием были натянутыми...
- Не знаю, не знаю... - тихо, как бы в забытьи, пробормотал Федор Константинович, однако, повторяя это, чувствовал, как в сознание проникает и укореняется там страшная мысль о том, что в сорок третьем в занятом немцами городе среди огромного количества человеческих трагедий разыгралась еще одна и участниками ее были его отец, прятавшийся в сапожной мастерской, и Дмитрий Волонтир, получивший при "новом порядке" почти безграничную власть над людьми... При мысли об этом по коже пробежал мороз.
Следователь молчал. Наверное, думал о том же. Потом, придвинувшись к столу, сказал:
- Это предположение, Федор Константинович. Фактов у меня нет, у вас, вижу, тоже, так что оставим на время эту тему. - Он покрутил в руке карандаш и отбросил его в сторону. - Вернемся ко дню сегодняшнему. Скажите, вы помогали дочери деньгами?
- Какая там помощь... - подавленно отозвался Тихойванов. - Давал сколько мог...
- Когда и сколько в последний раз?
- Не стоит об этом, - сказал Тихойванов, но, увидев, что следователь ждет, ответил: - В начале января дал семьдесят рублей. Это для внучки, на фрукты.
- А в декабре сколько дали? В ноябре? - Не дождавшись ответа, Скаргин спросил: - Зачем вы это делали, Федор Константинович?
- А на кого мне тратить? Пенсия-то немаленькая. На себя и половины не уходит, а у Тамары вечно не хватает. Что ж тут плохого?
- В общем-то ничего, конечно... А Игорь, как он относился к деньгам?
- Зарплату вроде Тамаре отдавал... А почему вы спрашиваете?
- Есть у меня одно соображение, - уклончиво ответил следователь. Хочу проверить.
- Жадным его вроде не назовешь, но цену деньгам знал.
- Ну, например, мог он занять близкому другу сто рублей, зная, что тот очень нуждается и отдаст деньги не скоро?
Вопрос оказался трудным: Тихойванов замялся.
- Другу, - подчеркнул следователь, - самому близкому.
- Может быть, но вряд ли, - нашел компромиссный ответ Федор Константинович.
- А если бы знал, что друг сильно болен и может вовсе не вернуть долг? Как тогда?
- Исключено, - без колебаний ответил Тихойванов.
- Федор Константинович, забудьте на минутку тот последний вечер, вашу ссору, отбросьте эмоции и скажите: как Игорь на самом деле относился к соседке? Ладил с ней? Мирно они жили, не скандалили?
- Со Щетинниковой? - удивился Федор Константинович. - Да он ее просто не замечал.
- Ваша дочь сообщила нам, что последнее время Игорь хлопотал о санаторной путевке для Нины Ивановны. Правда это?
- Вы это серьезно? - не поверил Тихойванов. - Это какая-то ошибка...
- Почему вы так думаете?
- Да не приспособлен он для таких чувств! - воскликнул Тихойванов. Путевку! Да он пальцем бесплатно не пошевельнет, копейку без выгоды не потратит, а вы говорите - путевку. Он даже пил с прицелом на то, чтобы бутылку окупить. Был я у него как-то в ателье, видел. Чуть со стыда не сгорел. Приходит к нему знакомый - поздоровались за руку, по имени друг друга назвали, может, друзья даже. Так он с него пятерку за обыкновенную вставку стекол содрал. А по прейскуранту меньше рубля стоит!
- Вы хотите сказать, что у него не было настоящих друзей? Следователь истолковал его слова по-своему.
Тихойванов задумался.
- Вроде был один. Скуластый такой, в очках. Давно это, правда, было...
Он вспомнил свадьбу, худенького однокурсника Игоря в строгом, не по возрасту, костюме, с тонким, как шнурок, галстуком, болтающимся на худой шее, его попытки произнести тост, чтобы сказать о товарище что-то хорошее, проникновенное, вспомнил и то, как ждал этих слов он, отец невесты, чтобы укрепить свою веру в чистоту помыслов жениха...
- ...Манжула! Манжула его фамилия. Учились они с Игорем на одном факультете...
ЩЕБЕНКИН
Заведующий ателье уехал в командировку на два дня, и Сотниченко допрашивал работников "Оптики" в его кабинете.
Первым вошел Щебенкин. Он поправил каштановые вьющиеся вихры, одернул ношеный, видавший виды халат и присел на краешек стула. Сообщая анкетные данные, он беспричинно улыбался, а когда Сотниченко начал задавать вопросы, рассмеялся:
- Да вы не обращайте внимания на журнал. Там расписываются все кому не лень. Вы его видели, журнал этот? Проставлен час прихода - девять часов, а под ним подписи. Опоздал на десять минут, а расписываешься там же, где все, в той же графе, под той же девяткой, что и все.
- Но там есть несколько подписей с указанием времени опоздания, возразил Сотниченко.
- Это Кротов, не иначе. Записал пару раз для хохмы...
- Выходит, журнал - пустая формальность?
- Это как посмотреть, - жизнерадостно улыбнулся Щебенкин. - Можно и очковтирательством назвать, а можно и борьбой за дисциплину. У нас борьбой называют. - Заправив непокорные локоны за уши, он рассудил: - С другой стороны, все вроде правильно. У нас опоздавших практически не бывает: народ сознательный, да и заинтересованный - работа-то стоит, кто ж ее за тебя сделает?
- Значит, вы пришли, расписались под девяткой и пошли себе на рабочее место?
