Сергей Донской - Матерый
Он остановился прямо у ног, покоящихся на земле, и тогда из автомобильного нутра высунулась объемистая бритая башка, прочно сидящая на раскормленном теле. Это был точный дубликат собакоеда.
И ему не было никакой необходимости презрительно щурить глаза - узкие от природы.
- "Пятьсот шестидесятый"? - спросил Громов, делая вид, что любуется "Мерседесом".
Парень неохотно разлепил губы:
- Тебя колышет? Вали отсюда.
- Но я на машине, а она там, за забором. - Серые зрачки Громова превратились в две крохотные сверкающие точки. - Отопрешь ворота? Или придется таранить?
- А тачку не жалко? Пф-ф! - Смешок, сопроводивший эту фразу, походил на звук прохудившейся шины.
- Нет, - покачал головой Громов. - Тачку мне не жалко. Она ведь не моя, степей калмыцких друг!
Он изо всех сил пнул массивную дверцу "Мерседеса", дробя кости ног, высунутых наружу.
- Уй-юй!!!
- Больно?
Громов заботливо приоткрыл дверцу, коротко улыбнулся и повторил маневр, задействовав на этот раз весь вес своего тела.
- Юй-уй!!! - вот и вся надрывная песенка.
После этого следовало бы выволочь голосистого парня за волосы, но из-за отсутствия таковых пришлось воспользоваться его ушами. Они опасно хрустнули, хотя испытание выдержали с честью.
- Полежи пока, - порекомендовал Громов, небрежно швырнув противника на землю.
Потом он взглянул на пока еще не поврежденный дубликат узкоглазого, но тот, совершенно оцепеневший, сидел на прежнем месте с широко разинутым ртом, перед которым торчал нож с наколотым куском мяса.
Можно было без помех занимать освободившееся сиденье за рулем "Мерседесам. Мотор завелся с полоборота. Резко газанув, Громов ткнул лощеное автомобильное рыло в ржавые ворота. С петель они не слетели, но цепь лопнула, освобождая створки. Пока они с радостным визгом разъезжались в разные стороны, изображая запоздалое гостеприимство, Громов дал задний ход, метя кормой в подбегающего собакоеда, и не промахнулся. Не выпустив из руки нож, тот обрушился на багажник и кубарем полетел назад.
Разнеся в щепы свой хилый ящик, он упал спиной в костер и гортанно закричал. Взметнувшиеся вверх искры сделали картину особенно яркой и запоминающейся.
"Мерседес" затормозил. Но когда не пожелавший угомониться огнепоклонник вскочил на ноги, весь из себя шипящий и негодующий, Громов уже поджидал его.
Нож бестолково вспорол ночь, потеряв при этом ломоть хорошо прожаренного мяса. Этот воинственный выпад был цепко перехвачен, усилен и обращен в прямо противоположном направлении. Не успев сообразить, что происходит, парень, которого звали Садыком, увидел стремительно приближающиеся языки пламени и с разгону нырнул туда вторично, на этот раз - своей бесшабашной головой. Заломленная за спину рука не позволила ему распрямиться, а чужая нога, наступив на складчатый загривок, вжимала щекастое лицо в раскаленные угли. Настало самое время истошно завопить:
- Кекыкбар уличитат!
Это была не угроза, не ругательство. Так Садык просил, чтобы его поскорее отпустили. Он отчетливо слышал потрескивание опаленной щетины на своей голове и чувствовал, как быстро поджариваются нос и губы. Правый глаз взорвался нестерпимой болью, но невидимая сила уже рывком вздернула его на подкашивающиеся ноги и снова развернула вокруг оси.
- Жареное любишь? - вкрадчиво спросил мужской голос. Садык не видел говорившего - лишь черный силуэт его плавал в багровом мареве, из которого звучало:
- Людей пугаешь? Страшный очень, м-м?
Голос позволил себе еле уловимые насмешливые нотки, но Садык находился не в том состоянии, чтобы воспринимать иронию. Он просто попытался хоть что-нибудь возразить, когда был остановлен беспрекословным:
- Молчи, урюк! Молчи и слушай. Пасть раскрывать будешь у себя в юрте за чашечкой кумыса. Сиди там, посреди раздольных степей, и пой соплеменникам о своих подвигах. У тебя есть домбра?
- Нет. - Садык понятия не имел, что такое домбра, но спросить не отважился.
- Тогда на чем играют у тебя на родине? Должен же быть у вас какой-то инструмент? Одна струна, максимум две. Чтобы каждый мог бренчать без затей.
- А! - обрадовался своей сообразительности Садык. - Думбыра?
- Пусть будет думбыра, - согласился незнакомец. - Вот и играй на думбыре в своей юрте. Там. - Он указал взмахом куда-то на юго-восток. Потому что здесь я тебя терпеть не намерен. Убирайся. Сделай так, чтобы я тебя больше никогда не видел, понял?
Завершая напутствие, незнакомец ударил Садыка всего лишь дважды: справа налево и наоборот. Даже не ударил - отвесил брезгливые пощечины. Бритая голова и дальше была готова покорно мотаться от плеча к плечу, но на вопрос "понял?" Садык догадался ответить утвердительным кивком. Его оставили в покое. Он стоял на месте и всматривался в разноцветные круги, плававшие перед глазами после соприкосновения с ярким пламенем. К его облегчению, незнакомец вплотную занялся его братом, Беком.
Тот, едва не плача от боли в перебитой голени, как раз успел доползти до распахнутой двери сторожки, намереваясь взять карабин и воспользоваться им, ух конечно, не в качестве костыля. Взобравшись на крылечко и уцепившись за дверной косяк, Бек мысленно поздравил себя с маленькой победой, но явно поторопился. Потому что по гороскопу ему сегодня следовало остерегаться любых дверей: и металлических, и деревянных. Дверь резко захлопнулась. На этот раз досталось кисти левой руки. До последовавшего удара по голове Бек успел нырнуть в милосердный обморок...
Громов сам вошел в сторожку. Конфисковав там три бутылки водки и карабин, он переступил через бесчувственное тело и шагнул на улицу.
- Ты еще здесь? - удивленно спросил он у парня, застывшего возле угасающего костра, Бутылки аккуратно легли на землю. Отрывисто щелкнул передернутый затвор карабина. Не дожидаясь продолжения, Садык метнулся в темноту.
Карабин немного поколебался и повис стволом вниз. А Громов оказался не таким рассудительным.
Прежде чем возвратиться в свою машину, он еще некоторое время покатался на чужом "Мерседесе" по маленькой площадке у ворот, задевая капотом и боками автомобиля все, что только удавалось задеть.
Со стороны могло показаться, что он развлекается.
Но если бы кто-нибудь видел в эти минуты его глаза, то подобные предположения были бы напрочь отметены. С такими глазами не шутят, а крушат направо и налево. Громов именно крушил. Отчасти - бандитский "мессер". Отчасти - собственную судьбу вместе с ее неопределенным будущим.
***
Садык целых два часа просидел в темных зарослях, отбежав от поля боя на безопасное расстояние. Зависшая в небе луна была видна только одним глазом, и он глядел на нее с ненавистью. Как будто это была сигнальная ракета, высветившая его позорное поведение на поле боя и не менее позорное бегство.
- Ой-ей-ей...
Обхватив обожженную голову руками, Садык залопотал что-то на родном языке, который не вспоминал уже много лет. Его интонации были одновременно негодующими и жалобными.
Еще недавно Садыкбековы слыли в своем кругу братками конкретными, опасными и беспощадными.
И что теперь? Встать перед всеми и пожаловаться, что тебя тыкали носом в костер, а родного брата калечили на твоих глазах? Что выданный Эриком ствол исчез, а его "мессер" безнадежно изуродован? Какие найти слова для оправдания, если нападавший был один и даже без оружия?
От этих мыслей Садыку хотелось не просто скулить, а выть во весь голос, запрокинув лицо к безразличной луне. Пострадали не просто бока "мессера" - вся дальнейшая жизнь пошла наперекос. За подобный прокол могут замочить, как рыбок в банке. В лучшем случае все, кому не лень, примутся колотить опальных братьев по головам, как когда-то в армии.
Были Садык и Бек, стали чурки с глазами... При любом раскладе место в бригаде будет потеряно навсегда. Если и оставят в живых, то куда податься потом? Без осенявшего их свыше верховного авторитета Садыкбековы - никто. К тому же тянется за ними длиннющий хвост мокрых дел, за который не преминут ухватиться мусора при первой же возможности.
Нет, бежать некуда и незачем. Садыку оставалось только одно: возвращаться в сторожку. Брат спасет брата, думал он на ходу с нежностью, которой никто бы в нем не заподозрил. Да, спасет. И брата, и фамильную честь Садыкбековых.
К счастью для Садыка, площадка перед шлакоблочной сторожкой оказалась безлюдной. Он присел на корточки и внимательно осмотрелся по сторонам.
Настежь распахнутые ворота. Брошенный автомобиль Эрика, на который было неприятно смотреть даже одним глазом, даже при щадящем лунном свете.
Возле черного кострища валялась ободранная собачья тушка, которую Садык тут же зашвырнул в кусты.
А вот нож он подобрал.
Сжимая его в руке, Садык прокрался в дом, тихонько притворил за собой дверь и запер ее на засов.
Набрав в рот побольше слюны, он несколько раз смачно харкнул на окошко, после чего залепил стекла страницами распотрошенной газеты. В комнате стало почти темно, но это нисколько не мешало Садыку, видевшему во мраке не хуже иного зверя.
