Сергей Донской - Матерый
- Едем прямо? - уточнил Громов, когда вывел "семерку" из двора на узенькую улочку между, заборами.
- Да! Только быстрее, быстрее!
Она едва сдерживала панику, а Громов очень надеялся, что отдых пока не окончательно испорчен. Девочка найдется, соседские забияки улягутся спать.
Все будет хорошо.
На выезде из поселка торчал бутылочно-зеленый "Мерседес" с распахнутыми дверцами. Неподалеку два похожих друг на друга крепыша занимались тем, что стягивали створки ворот, просевшие на проржавевших петлях. "Семерка" проскочила между ними, чудом сохранив свои бока в целости и неприкосновенности. Заунывный скрип ворот, проводивший ее, не понравился Громову. Что-то в этой мелочи было странное, настораживающее. Едва машина успела проехать сотню метров по грунтовке, как Людмила прихватила ногтями его локоть и закричала:
- Тормози! Вот наша машина!... И Эллочка рядом...
Потом Громов стоял поодаль, а она тормошила дочь и, чуть не плача, сыпала беспорядочными вопросами:
- Что?.. Что произошло?.. Ты плакала?.. Почему?..
Девочка молчаливой куклой моталась в материнских руках, а взгляд ее был остановившимся, неживым.
- Да что с тобой? - в отчаянии вскрикнула Людмила, падая перед дочерью на колени. - Тебя обидели? Скажи, обидели? Ну, хоть что-нибудь скажи, не молчи!
Все тот же отсутствующий взгляд широко открытых детских глаз, устремленных в неизвестную даль.
- Ладно, - сдалась Людмила, устало выпрямившись и убрав с лица растрепавшиеся волосы. - Поехали домой, там разберемся. Ты успокоишься, и мы обо всем поговорим спокойно, да? Садись в машину, Эльчонок. И Тошку не забудь. Куда он, кстати, подевался?
- Т-тошка, - вдруг эхом откликнулась девочка и прерывисто вздохнула. Он оторвал ему голову и с-сказал, что ест собак.
- Кто? Кто здесь был?
- Н-не знаю. У него на губах белая слюна. К-как пена. - Из-за заикания почти каждое слово давалось девочке с трудом, но эти усилия, похоже, помогали ей приходить в себя.
- Он тебя обидел? - спросила Людмила неестественно высоким голосом. Он тебя трогал?
Громов шагнул поближе, чтобы расслышать ответ.
- Он м-меня не тр.., не трогал, - сказала девочка, содрогнувшись на середине фразы всем тельцем. - Просто он с-сказал, что мне тоже голову оторвет, если.., если...
Поток бурных детских слез разом прорвал невидимую плотину, сдерживавшую боль и отчаяние. Первый настоящий ужас. Первое предательство близких.
Потеря любимого существа. Все впервые, все взаправду, не понарошку.
Долго смотреть, как безутешно рыдает маленькая девочка, обхватившая ручонками мать, Громов не смог - увел взгляд в сторону, задержав его на багровых предзакатных облаках, которые застыли на горизонте в величественном безмолвии подобно грандиозному театральному занавесу. Что за режиссер придумал всю эту безумную постановку? Неужели ему до сих пор не надоело любоваться человеческими слезами и кровью? Веками. Тысячелетиями.
Прямо на глазах вечернее небо неуловимо меняло свой цвет. Устав притворяться безмятежно-голубым, оно спешило превратиться в бездонную черную пустоту, готовую поглотить всех скопом и поодиночке.
На фиолетовом пологе проклюнулась первая звездочка, когда Эллочка наконец выплакала все свои недавние страхи и обрела способность говорить внятно. С окаменевшим лицом Громов слушал ее голосок, все реже прерывавшийся всхлипываниями:
- Он, этот ч-человек, сказал, чтобы мы убирались отсюда... Потому что в с-следуюший раз будет еще хуже... Он найдет меня опять, если ты и дядя Русик не послушаетесь... И тогда... И тогда...
- Ты слышишь? - этим нервным возгласом Людмила призывала Громова в свидетели.
Он молча кивнул и мысленно сказал себе; ну вот, кажется, ты влип в совершенно не касающуюся тебя историю, братец. И поделом. Какого черта ты предложил посторонней женщине войти? Сначала все они входят в твой дом, а потом - в твою жизнь. Если бы ты вежливо отправил заскучавшую дамочку обратно, ничего не случилось бы. У каждого своя жизнь.
У тебя были твое пиво, твои книги, твое одиночество. А теперь - конец всему. Ты здесь, ты все знаешь и позабыть теперь ничего не сумеешь.
Выслушав свой внутренний голос, Громов нахмурился. Да, он был здесь, а всего в нескольких шагах от него находились попавшие в беду женщины, и одна из них, старшая, уговаривала маленькую успокоиться, заодно утешая себя:
- Ничего, Эллочка, ничего... Все будет хорошо...
- Не будет! - крикнула девочка тоненько. - Не будет хорошо, пока ты мне не дашь с-слово, что мы сделаем так, как нам б-было велено! Обещаешь, мама?
Людмила решительно тряхнула волосами:
- Я обещаю, Эльчонок, что больше такое не повторится. Никогда! Вот это я тебе твердо обещаю.
- Нет! - Детский голосок негодующе прорезал вечернюю тишину. - Ты про д-дачу пообещай! Как будто она с.., с.., сгорела! Как будто ее больше нет и никогда не будет!
- Гори она синим пламенем! - согласилась Людмила после недолгого раздумья. - Продадим ее и - дело с концом. А сейчас поехали домой.
- Я могу вас отвезти, - напомнил Громов о своем существовании.
- Не надо, - покачала головой Людмила, даже не обернувшись. - Без пос-с-сторонних обойдемс-с-ся. - Это прозвучало, как шипение самой ядовитой змеи на свете. - Права у меня есть. Ключ на месте.
Так что прощайте. И спасибо за участие.
Прежде чем сесть за руль, она все же не удержалась и бросила быстрый взгляд на Громова, но больше не произнесла ни слова. Он тоже промолчал.
Резко хлопнули дверцы крошки "Фольксвагена".
Негодующе фыркнул мотор. Машина неуклюже выбралась на дорогу и покатила прочь, глядя на одинокую мужскую фигуру в джинсах рубиновыми огоньками. Это было похоже на неотрывный прощальный взгляд. Но теплоты в нем не было. Только невысказанная горечь.
Глава 9
НЕ ВСЕ ЛЮДИ БРАТЬЯ
Когда Громов развернул "семерку" и направился в обратный путь, он подумал о том, что иногда у мужчины в холодильнике должно храниться что-нибудь покрепче пива.
Но даже к пиву не пускали! Всегда распахнутые настежь ворота на въезде в поселок были наглухо закрыты и обмотаны ржавой цепью с висячим замком.
Припомнив недавние манипуляции невесть откуда взявшихся привратников, Громов коротко выругался, подошел к калитке и обнаружил, что она тоже заперта. Пришлось подтянуться и перебраться через ограду.
- Комендантский час, что ли? - недовольно окликнул он сторожей.
Их было двое. Один сидел в "Мерседесе", непринужденно выставив ноги наружу. В темной глубине салона уютно перемигивались какие-то огоньки, а магнитофонные колонки хрипло оповещали округу о том, что, "мы с тобой опять сегодня, Нинка, будем пить шампанское вино. Ты, моя блондинка, сияешь, как картинка. Нинка, я люблю тебя давно".
Никакой блондинки рядом не наблюдалось. Только ноги торчали из "Мерседеса". Второй сторож - бритый под Котовского тип - сидел к Громову спиной. Поставленный на ребро ящик весь перекосился под весом его бочкообразного туловища, затянутого в черную маечку. Перед ним полыхал небольшой веселый костерок. Бритоголовый казался полностью поглощенным его созерцанием и не собирался прерывать свою медитацию. Пришлось подать голос еще раз, перекрикивая несмолкаемую "Нинку-Нинку":
- Фью! Мужики!
Блатная лирика неожиданно смолкла, и из автомобильного салона донеслась неприязненная проза:
- Мужики в поле пашут. Собирают урожай.
- А бабы сидят, дожидаются? - осведомился Громов пока вполне нейтральным тоном.
Огнепоклонник лениво обернулся к нему и посоветовал:
- Ты бы хилял своей дорогой, говорун, пока я тебе твой длинный язык не обкорнал.
С этими словами он демонстративно поднес к губам явно не столовый нож с насаженным на него шматом мяса и отправил угощение в рот.
Только теперь, втянув ноздрями свежий вечерний воздух, Громов понял, что пахнет жареным. В ушах прозвучал вздрагивающий детский голосок: "...сказал, что ест собак..." Глаза отыскали неподалеку от костра комок окровавленной белой шерсти.
- В обход давай, в обход, - махнул ножом парень, истолковав застывшую позу незнакомца как признак растерянного смятения. - Тебе повезло.
Считай, что я тебя не видел.
"Да что ты можешь видеть своими щелочками?" - недобро усмехнулся про себя Громов, а сам скучно осведомился:
- Граница, выходит, на замке?
- Тебе же русским языком сказано, бестолочь, - вмешался меломан из авто. - Или тебе по голове настучать, чтобы лучше дошло?
- Русским языком? - Громов неспешно направился к "Мерседесу". - Откуда же ты, знаток великого и могучего, выискался? Из какой такой бывшей союзной республики?
Он уловил в его речи тот же легкий акцент, что и у его напарника.
- Значит, все-таки не доходит, - донеслось из автомобиля зловещее уточнение.
- Не доходит, - сокрушенно признался Громов. - Непонятливый я.
Он остановился прямо у ног, покоящихся на земле, и тогда из автомобильного нутра высунулась объемистая бритая башка, прочно сидящая на раскормленном теле. Это был точный дубликат собакоеда.
