Юлий Файбышенко - В тот главный миг
Теперь он был полон холодной злобой. Попробуй сунься, попробуй!
Лепехин прицелился и разрядил винтовку в фуражку Колесникова. Фуражка исчезла. Но Чалдон в это время сделал перебежку и устроился за сосной метрах в тридцати от палатки.
«Стой,— подумал Лепехин,— у этого карабин. Надо его выследить».
Он раздвинул два ящика, в отверстие между ними выдвинул ствол, начал караулить Чалдона. В двух шагах от него, загороженный парусиной, лежал и странно вздыхал Хорь. Потом ойкнул и затих. Лепехин шаркнул ногой, устраиваясь. Звякнули гильзы. В палатке пахло порохом и серой. «Ничего, прочихаемся»,— подумал он и опять трижды выстрелил в сторону Чалдона. Не попал, но заставил того затаиться. Колесников пока не двигался. Значит, он его все-таки продырявил. Но вот Нерубайлов, видимо, что-то предпринимает! Лошади вдруг начали двигаться на палатку. Лепехин хладнокровно расстрелял первых трех. Они с ржанием забились на земле, пытаясь подняться, остальные, дико визжа, бессмысленно пятились и топтались вокруг них. Нерубайлов спрятался за телами подстреленных лошадей.
И вдруг Лепехин увидел, что из-за палаток спокойно выходит Соловово. Обогнул беснующихся лошадей и пошел прямо навстречу дулу карабина. Ему. что-то крикнули из-за лиственницы, значит, Колесников жив. Седой, не отвечая, шел прямо к провиантской палатке. Лепехин взял его на мушку, потом решил дать ему подойти еще. Выстрелил в сторону сосны, но Чалдон опять укрылся за стволом. Немедля он вогнал три пули в лиственницу, и там движение прекратилось. Седой все шел, до палатки ему осталось шагов пятнадцать.
— Лепехин,— крикнул Седой. Лицо у него было все в поту, глаза неотрывно смотрели в прореху парусины.— Выпусти Альбину, и мы тебя отпустим.
«Альбина! — радость током пронзила мозг Лепехина.— Вот кто им нужен». Он спокойно прицелился и дважды выстрелил. Седой дернулся, упал, заскреб руками землю. Но и Лепехина ранило в руку. Кровь сочилась на брюки. Попали! Попали, гады! В бешенстве, орудуя одной рукой, он, как из пистолета, выпалил из карабина в сторону сосны. Чалдон затаился, примолк. Но палатка тут же была пронзена двумя выстрелами из-за лиственницы. Значит, у Колесникова был «ТТ». Ни Аметистова, ни Глиста, видно, не было больше на божьем свете, ну и аллах с ними. Надо о себе позаботиться. У Чалдона в запасе один или два выстрела. У Колесникова— пять. Пистолет против его карабина не тянет. Но Чалдону, чтобы попасть, одной пули хватит. Лепехин оглянулся. Что делать? Теперь, когда рука висела, как плеть, дело его швах!
— Эй,— заорал он, пригибаясь за ящиками.— Если будете еще пулять, я вашу бабу тут прикончу.
— Слушай, сука! — крикнул Чалдон, хоронясь за сосной.— Освободи. Альбину, и мы тебя выпустим!
— Дурака нашли! — захохотал Лепехин в ответ.
— Лепехин! — крикнул из-за лиственницы Колесников.— Слушай наши условия. Если сейчас же выйдешь, мы тебя помилуем.
— Плевал я на вас! Слушай сюда: я выхожу и оставляю Альбину, а вы пять минут не стреляете.
— Покажи нам ее! — крикнул Колесников.— Докажи, что она жива.
Новая мысль обожгла Лепехина:
— Если будете сидеть на месте три минуты, Альбину выпущу.
— Идет! — ответил голос Колесникова.
Лепехин бросился к задней стенке палатки, тремя ударами ножа разодрал ее и вырезал дыру. Там позади был кустарник, затем просека. Пробежать метров двадцать открытого места, и он свободен. Ринулся к ящикам. Так! Спички! Лепешка! Кусок недоеденной рыбы, бутылка спирта. Все. В карманах полно патронов. Он швырнул на ящик с динамитными патронами тряпку, полил ее спиртом и поджег. «Ждите свою Альбину!» Он выпрыгнул через дыру из палатки и помчался к кустарнику. Просвистела пуля, но мимо. Позади легла борозда. Стланник бил в лицо. Он отшвыривал ветки, вгорячах даже не чувствуя боли в руке, «Сейчас рванет»,— ждал он. Но взрыва не последовало. Успели, гады! Но и он ушел.
КОЛЕСНИКОВ
Он ворвался в палатку, сразу почувствовал запах гари и с размаху грудью упал на ящик с динамитом. Тряпка погасла, грудь обожгло, но Колесников этого даже не заметил. Вскочил, огляделся.
В палатке было дымно, кто-то корчился за вьюками на спальнике, он кинулся туда и склонился над Альбиной.
Она смотрела снизу огромными молящими глазами, в них закипали слезы. Владимир упал на колени, стал распутывать и развязывать узлы веревок. И вдруг — нет, это не сон, почувствовал, что лица его касаются губы Альбины. Колесников развязал ей ноги, она вскочила и припала к нему всем телом, забилась у него в руках, плача и повторяя одно и то же:
— Жив! Жив! Жив!
В палатку вбежал Нерубайлов.
— Как Соловово? — спросил его Колесников.
— Две дырки в груди. Пока жив.
Альбина зажмурилась, дико, словно просыпаясь, взглянула на Нерубайлова и выскочила из палатки.
— Владимир Палыч,— спросил появившийся в палатке Чалдон,— Этого-то зверя как, аль жить оставим?
— Черт с ним,— сказал Колесников,— не до него сейчас. Как там Седой?
— Ежели быстро его доставить к людям, выживет,— ответил Чалдон, набивая карманы патронами.— Альбина там его бинтует.— Он вышел, вскинув на плечо карабин.
— Вот и все, — сказал Колесников и сел, чувствуя, что ноги его не держат. Подошел и сел рядом Нерубайлов. Руки, которыми он пытался свернуть самокрутку, тряслись.
— Как мы их, а? Владимир Палыч?
Колесников заулыбался. Но тут он вспомнил о Соловово и заставил себя встать. Молодец, Викентьич. Если бы не он, этот Лепехин мог бы их, как кур, перестрелять. У Чалдона патрон в обойме оставался, в пистолете Колесникова два. Он вышел на поляну. Рядом с убитым Хорем стоял неизвестно откуда взявшийся Порхов и тянул у того из руки пистолет.
— Мое оружие,— сказал, он в ответ на недоумевающий взгляд Колесникова.— За мной числится.
Соловово лежал на середине поляны, прикрытый ватником, а Альбина подсовывала ему под спину сосновые лапы, чтобы ему легче было лежать, полусидя. Грудь его была забинтована. Глаза потухли.
— Главное, что жив, старина! — сказал Владимир, присаживаясь перед ним на корточки.
Соловово вздохнул. Подошел Порхов, скомандовал:
— Колесников, к лошадям. Сейчас уходим.
— Что-о? — не веря своим ушам, спросил Колесников, поражаясь тому, как быстро этот человек снова взял бразды правления в свои руки.
— Как уходим, а похоронить?
— Ждать не будем,— заявил Порхов, не глядя на канавщиков.— Раненого берем и уходим.
— Нет уж,— сказал Колесников.— Я без Чалдона шагу не сделаю.
— Он за Лепехиным пошел,— пояснил Нерубайлов.— И пока того не кокнет, не воротится.
— А я говорю, выходим немедленно,— сказал Порхов, вонзаясь в них небольшими злыми глазами.— Я начальник партии. Кто не подчиняется, тому платить зарплату отказываюсь.
Нерубайлов широко раскрыл глаза. Секунду подумал, потом растерянно улыбнулся:
— Может, чуток подождем, Алексей Никитич!
— Ни секунды!
Нерубайлов взглянул на Колесникова, отвел глаза и пошел к палаткам.
— Я отсюда не двинусь,— сказал Колесников твердо.
— Ваше дело,— отрубил Порхов.— А я обязан позаботиться о раненом, его надо доставить к людям как можно скорее.
— Я не дам себя унести отсюда, пока не придет Косых,— прошептал Соловово и посмотрел на обоих спорящих отсутствующими глазами.
— Я тоже буду ждать Васю,— сказал женский голос.
Порхов и Колесников оглянулись. Альбина стояла простоволосая, в разорванной на груди гимнастерке, на лице ее, когда она смотрела на мужа, было выражение вызова и вражды.
Из палатки с «сидором» за спиной вышел Нерубайлов.
— Остаемся,— резко скомандовал Порхов.— Но без дела сидеть не дам.— Он враждебно уставился на Колесникова.— Где Шумов? Берите лопаты. Закопайте этих... .Там, на горке. Кроме того, надо забрать с собой породу, которую вы набурили.
Колесников исподлобья взглянул на Порхова. Итак, власть вновь переменилась. Где же ты был, начальник, когда мы дрались? Однако Колесников был военный человек, и когда приказ исходил от истинного начальства, его надо было выполнять. Он встал:
— Что ж, закапывать, так закапывать.
Через полчаса они уже поднимались в гору, Колесников вдруг почувствовал, что страшное напряжение последних дней разрядилось. У него задергалось веко, ноги ослабли, и двигать их приходилось с усилием. Они брели сквозь тайгу, и покой ее с ровным шумом листвы, с покряхтыванием стволов напоминал ему то далекое, блаженное предвоенное время, когда они осваивали новую технику в Западной Украине. Так же было тепло, так же пахло лесной свежестью и гнилью и на огромной вырубленной в буковой роще площадке ревели новенькие сверкающие свежей краской «яки», а рядом еле слышно работали моторами старики—«ишачки», тупорылые коренастые машины. На этих машинах они и вступили в схватку с врагом. В боях он думал только о том, что страна его, стиснутая за горло, боролась изо всех сил, и он хотел сделать только одно: уничтожить хоть одного фрица...
