Анна Данилова - Алый шар луны
– Какую еще подушку?!
– Да я не знаю… Какая-то детская подушка… в форме кошки. Ерунда какая-то сентиментальная. Так что Надина мать продолжает думать, что ее дочери нет в живых. И тут вдруг я заявлюсь и скажу ей: здрасте, Вера Петровна, а ваша дочка жива, и два с половиной года тому назад она уже присылала мне деньги! Теперь вот я еще столько же получил, итого – сто шестьдесят тысяч долларов. Так ты себе это представляешь?
– Да я все понимаю! И не могу сказать, что горю желанием отказаться от этих денег… Но все равно, я считаю, что надо бы каким-то образом дать понять этой несчастной женщине, что ее дочь жива. Может, письмо ей написать или позвонить…
– Все это очень сложно, Катя. Любую весточку она тщательно проверит – номер телефона вычислит; адрес отправителя, в случае, если мы напишем ей, пробьют по ее просьбе…
– Но можно же обойтись и без почты, а просто кинуть в ее почтовый ящик письмо… В перчатках! Чтобы не оставлять следов! Вера Петровна, мол, ваша дочь жива, не переживайте! И, рано или поздно, Надя объявится.
– Но тогда почему же она до сих пор-то не объявилась? Тем более что деньги вернула.
– Думаю, что ей просто стыдно перед матерью, вот и все. Ведь она же, получается, воровка…
Из-за этого разговора аппетит пропал у обоих. Если сначала Валерий чувствовал себя жертвой, поскольку его обворовали, то теперь, когда он получил двойную сумму и не собирался ни с кем ею делиться, он и не знал, как себя вести. Теперь, получается, и он как будто бы вор? Подумал еще – не стоило рассказывать об этом Кате. Она никогда не вмешивалась в его дела, жила себе спокойно, ни за что не переживала, занималась хозяйством, воспитанием дочери. А теперь он должен как бы отчитываться перед ней за свои поступки. Правильно ли это? Он знал, что ни одному из его друзей-приятелей и в голову не придет так откровенничать с женой. Но, с другой стороны, у них и отношения в семьях совершенно другие, строящиеся, как правило, на лжи. Он же любит Катю и не стыдится того, что считается с ее мнением.
– Постой… – вдруг сказала Катя. – Вот ты только что сказал, что любую весточку от дочери она тщательно проверит и, скорее всего, не без помощи милиции, так?
– Думаю, да. И что?
– А то, что ты просто обязан пойти к ней и показать тот чек, где указана фамилия человека, переславшего тебе в первый раз деньги! Ведь это – доверенное лицо Нади Агренич, понимаешь? Дай ей этот шанс… Расскажи все, как есть. Вот увидишь, Надина мама даже не обратит внимание на деньги, для нее важной окажется лишь информация, указывающая ей на то, что ее дочь жива. Ты думаешь, ей нужны деньги? И еще, чтобы уж как-то успокоить тебя. Я думаю, что с Надей сейчас все в порядке и она живет в окружении людей обеспеченных. Иначе откуда бы она взяла – через полгода после своего исчезновения – такую крупную сумму? Вот, представь себе: она сбежала, оставив в поезде твои деньги. Стала бомжевать, к примеру… У нее ни средств к существованию, ни документов, ничего… И что? Через полгода она случайно находит клад? Или, думаешь, ей, простой кассирше, без особого образования, кто-то вдруг дает приличную работу, и она, зарабатывая не так уж мало, собирает эти восемьдесят тысяч долларов, чтобы выслать их тебе – для очистки, так сказать, совести?
– Считаешь, что я должен пойти к Вере Петровне и все ей рассказать?
– Я просто уверена в этом! Что же касается денег, то я не вижу причины возвращать их. Кому, например? Вере Петровне? Она-то тут при чем? Может, человеку, приславшему их тебе в первый раз? Но ясно же как день, что он сделал это по поручению Нади Агренич, то есть она добровольно вернула тебе украденную ею сумму. А те деньги, что перевела недавно… как ее там?
– Пухова.
– Что-то фамилия знакомая. Ее как зовут?
– Полина Пухова. Легко запомнить.
– Писательница, что ли? – улыбнулась Катя. – Автор криминальных романов?
– Вроде того…
– Здорово! Так вот. Те деньги, что оформила в банке Пухова, вообще твои, родные.
– Умеешь ты убедить, успокоить… Ладно, я еще подумаю немного. Суп вот доем. А там видно будет.
Катя встала и обняла мужа. Поцеловала его в макушку. Смышленову стало так хорошо на душе, что он с каким-то радостным всхлипом вздохнул и прижал к себе жену, стиснул ее в своих объятиях. Теперь он точно знал, что ему делать.
15
– Значит, уезжаете… Мы толком и не успели поработать вместе. Остались бы, глядишь, и нашли бы вашу Агренич. И материала для будущего романа собрали бы побольше.
Мы сидели с Бобровым в ресторане «Полярная сова», и я в первый раз за последние несколько дней чувствовала себя почему-то удивительно спокойно. Словно я нашла решение не только как и где искать интересующую меня героиню, но и как мне самой строить дальше свою жизнь.
– Дмитрий, вы же прекрасно понимаете, что я – писательница, а не опытный следователь, который мог бы реально помочь вам в расследовании. К тому же, насколько я поняла, дело практически закрыто. Агренич исчезла и считается все же скорее погибшей, чем пропавшей без вести. Вот я и подумала: к чему все это ворошить? Ведь для того чтобы написать интересный роман, совершенно не обязательно владеть доподлинной информацией по делу. Больше того, я вам вот что скажу… Как правило, истинные факты и достоверные уголовные дела далеко не так интересны, как их может представить в своей книге автор криминального жанра. И знаете почему? Потому что фактический материал обрастает интригами и хитросплетениями, логическими ловушками, которые придумывает сам автор. То есть благодаря его фантазии практически любое уголовное дело (за исключением бытовухи и пьянки) можно сделать интересным, «читабельным».
– Знаете, я тоже об этом подумал. Я же сталкиваюсь с убийствами очень часто и ничего интересного в них не нахожу. Люди убивают друг друга по всем известным причинам: корысть, страх, ревность, зависть, неприязненные отношения, подогретые алкоголем или каким-то неблаговидным поступком… И я уж точно не смог бы найти в этих убийствах ничего любопытного. Однако когда читаешь хорошего автора, то поражаешься тому, каким же этот, казалось бы, простой материал становится интересным, интригующим; и ждешь развязки. Больше скажу: бывает так, что я не угадываю, кто же убийца! Я, профессионал, запутываюсь в мотивации поступков героев и буквально в каждом персонаже книги вижу преступника… Знаете, мне бы хотелось взять у вас интервью. Ну, сыграть с вами в такую игру, понимаете?
– Понимаю. Спрашивайте.
– Только сначала давайте выпьем немного коньячку…
Мы выпили и закусили вкуснейшими обивными.
– Итак, приступим! Скажите, Полина, есть ли у вас какие-то ограничения, я имею в виду собственные, личные, в выборе темы для ваших будущих романов?
– Да, есть. Я практически никогда не ввожу в свои книги детей. И тем более никогда не описываю преступления, связанные с детьми. И не понимаю многих женщин-авторов, которые могут в течение целой главы описывать мучения ребенка… в моих произведениях если и есть дети, то это, как правило, дети моих героев, милые существа, которые скрашивают чью-то жизнь и заставляют своих близких переоценивать их поступки. И тогда взрослые герои как бы отвечают сами себе на вопрос: а стоит ли, к примеру, рисковать жизнью, если у меня есть такой вот малыш? Дети вообще могут украсить своим присутствием любой роман, наполнить собой книгу, оттеняя какие-то преступления своей чистотой и непосредственностью. Однако делать детей жертвами – никогда! У меня был один случай, когда мне в руки попали записки старого следователя, женщины. Она описывает один интереснейший случай. Сначала я заинтересовалась, поскольку речь шла об исчезновении молодой матери и двух ее маленьких детей. Дело происходило в деревне, не знаю точно, в какой области. Так вот. Ее муж уехал на заработки, оставил жену с детьми дома. Последними, кто видел эту троицу, были все жители деревни. Люди пришли на новогодний праздник в сельсовет. И вот после этого семью никто не видел. Просто исчезли эти люди, и все.
Приехала следственная бригада; обыскали весь дом и как будто бы ничего подозрительного не нашли. И только эта женщина-следователь во время тщательного, внимательного осмотра заметила, что мебель в кухне… Представьте себе кухню в частном доме. Какая уж там особая мебель? Так – стол, табуреты… Так вот, они все были свежевыкрашены. Тогда взяли на экспертизу соскоб этой краски, во-первых. Во-вторых, изъяли частицы старой краски с днища табуреток… И обнаружили там кровь! Брызги крови. То есть убийца выкрасил сиденья табуреток, но поленился сделать это и снизу. Параллельно этому шла другая работа – опрос соседей. Опрос-то и показал, что самые близкие соседи, старушка-одуванчик с мужем, в ночь исчезновения женщины с детьми почувствовали запах гари… Дело было, как вы уже поняли, зимой, накануне Нового года, а дома там отапливаются дровами, углем. И запах как бы привычный. А тут пахло совершенно иначе – горелым мясом… Короче! Меня мороз по коже пробирает, когда я вспоминаю эту историю! Свекровь этой женщины, которая за что-то там ненавидела сноху, воспользовавшись тем, что ее сын (то есть муж этой молодой женщины) был в отъезде, убила сноху с маленькими детьми и, разрубив их тела на куски, сожгла в печке. Конечно, не пойман – не вор. Но эта свекровь погорела на жадности. У снохи было хорошее зимнее пальто с меховым воротником и норковая шапка. Свекровь пожадничала – не захотела сжечь это все в печке, как одежду детей, скажем. И отнесла на рынок – продать. И люди запомнили ее. А шапку она, дурища, вообще потащила в комиссионный магазин! И расписалась в квитанции. Вот так ее и вычислили. Вот и судите сами, разве можно писать об этом роман? О сгоревших детях? Мне даже рассказывать об этом неприятно!
