Ирвин Уоллес - Семь минут
— Это отдельные дела, — невинно ответил Дункан, но тут же добавил: — Конечно, если начнется процесс над книгой, нам придется вызвать в качестве свидетеля Джерри Гриффита.
— Свидетеля, мистера Дункан?
— Когда молодого впечатлительного человека, по его собственным словам, прочитанная книга толкает на отвратительное преступление, по-моему, эта книга несет зло, должна быть запрещена, и распространение ее считается уголовным преступлением. О да, я ни на минуту не сомневаюсь: все, что нам расскажет об этой книге Джерри Гриффит, о том, что она с ним сделала, имеет самое прямое отношение к делу.
Барретт непроизвольно покачал головой. Он хотел возразить, но сейчас они находились не в зале судебных заседаний. Окружной прокурор окольным путем представил два совсем разных деда и тут же объединил их в одно. Как слуга народа, с горечью подумал Барретт, выполняет волю народа или, что более вероятно, Лютера Йеркса. Нет, решил Майк, он не даст окружному прокурору возможности высмеять закон в зале суда.
— Насколько я понял, это ваше последнее слово? — спросил он.
— Да, — ответил Дункан, не вставая. — И сейчас мне хотелось бы услышать ваше последнее слово, мистер Барретт. Что вы намерены посоветовать своему клиенту: признать себя виновным или не признать?
— Если бы я сам мог принять решение, я бы принял его прямо сейчас, — объяснил Барретт, поднимаясь. — Мне необходимо посоветоваться с моим нью-йоркским клиентом.
Дункан тоже встал и произнес ровным голосом:
— Не сомневаюсь, что вы недвусмысленно ему объясните: не может быть никакой речи о компромиссе. Если Фремонт признает себя виновным, он проведет год в тюрьме, а продажа книги для начала будет запрещена в Оуквуде. Если Фремонт не признает себя виновным, тогда это даст вам шанс, что продавец и книга… могут быть оправданы, но тогда вы будете вынуждены пойти на риск судебного разбирательства.
— Я все ему объясню самым подробным образом, — кивнул Барретт.
«Можешь быть спокоен, я все ему объясню, — подумал он. — Я скажу Филу Сэнфорду, что мы не дадим этим сволочам шанса развлечься и устроить за наш счет цирковое представление». Он подошел к двери и открыл ее.
— Я сообщу вам о нашем решении после обеда.
Элмо Дункан, стоящий за своим столом, немного расслабился и впервые улыбнулся:
— Я буду ждать.
Фил Сэнфорд с нетерпением ждал новостей, поэтому Майк Барретт решил немедленно позвонить в Нью-Йорк. Не пожелав воспользоваться телефоном во Дворце правосудия, он быстро направился в великолепное здание Дворца записей на Темпл-стрит и закрылся в пустой телефонной будке.
До Нью-Йорка он дозвонился очень быстро. Барретт удивился, что Сэнфорд так долго не подходит к телефону, поскольку считал, что Фил с нетерпением ждет его звонка. Сначала Майк удивился, потом разозлился. Когда наконец Сэнфорд подошел к телефону, он рассеянно извинился и объяснил, что у него в конторе царит беспорядок похлеще, чем на центральном вокзале. Барретт прервал его излияния и начал рассказ.
Не позволив Сэнфорду перебивать себя замечаниями или вопросами, передал разговор с окружным прокурором, рассказал о предательстве Дункана и изложил все возможные варианты даже более подробно, чем просил прокурор.
Через несколько минут он спросил, словно желая прояснить ситуацию для себя:
— Итак, что мы имеем? Я тебе сейчас объясню, что мы имеем, и дам совет. Дункан молол чушь и пытался уговорить меня объявить Фремонта невиновным, чтобы таким образом затеять процесс. Зал судебных заседаний ему нужен как сцена, на которой он мог бы выставить себя крестоносцем в глазах общественности. У него уже разработан сценарий, который рассчитан в основном на простых американцев. Я не говорю, что он лжет на каждом слове, я хочу быть к нему справедливым. Очевидно, он искренне считает, что «Семь минут» могут принести человечеству непоправимый вред. Правда, он не испытывал таких сильных чувств вчера, но он уверен, что изнасилование Гриффита служит наглядным доказательством тому, что простая книга может вызвать антиобщественное поведение. Я убежден, что он верит в это. Видит Бог, он имеет на это основания, но ты знаешь, как я отношусь к праведности. Факт остается фактом: с Гриффитом, как главным свидетелем обвинения, он раздует дело, в котором разум будет пущен побоку, и превратит процесс в буйство эмоций. В случае победы его имя прогремит на всю страну. И он не сомневается в победе. Честно говоря, я склонен с ним согласиться.
— Что ты говоришь, Майк? Ты хочешь сказать, что у нас нет шансов?
Барретт крепче прижал трубку к уху.
— Буду с тобой откровенен. Да, принимая во внимание то немногое, что мы сейчас знаем, преимущество, причем подавляющее, на стороне обвинения. Знаю, я сам говорил тебе утром, что перед нами обычное дело о непристойности и что дело Гриффита официально не имеет с ним ничего общего. Это и сейчас верно, и Дункан тоже признает это, но наш недавний разговор заставил меня взглянуть на вещи по-новому. Сейчас я вижу, как действует противник: обработка общественного мнения и давление на общественность; желание ввести в дело мальчишку Гриффита как свидетеля через черный ход; политические амбиции окружного прокурора или тех, кто стоит за ним. Они могут преуспеть в своем стремлении объединить дела. Если им это удастся, практически не будет шансов на то, что судья или присяжные признают Фремонта невиновным. Как, о господи, можно вести защиту в таком деле? Ты утверждаешь, что эта книга — произведение искусства, и призываешь на помощь конституцию, где говорится о свободе печати для произведений искусства. Противник же в ответ просто предъявит девушку, которая лежит без сознания в больнице и которую недавно изнасиловал человек, утверждающий, что его толкнуло на это твое произведение искусства. Как бы ты сам отнесся к таким доводам? Послушай мой совет. Бену Фремонту нельзя заявлять о своей невиновности под страхом судебного процесса. Лишняя слава и почти неизбежное поражение вызовут цепную реакцию запретов на продажу твоей книги во всех крупных городах Америки. Тебе придет конец, Фил…
— Подожди, Майк. Послушай. Я…
— Дай мне закончить, — резко прервал его Барретт. — Ты сделаешь то, что я тебе скажу. Объясни положение Бену Фремонту. Он поймет. Он не захочет пройти через предсудебные процедуры со всеми их требованиями и невыгодной оглаской. Ему будет в десять раз выгоднее признать себя виновным. Штраф за него заплатят. Год в тюрьме… конечно, не шутка, но и не гильотина, и ты можешь возместить ему это деньгами. Как только ты уговоришь Фремонта признать себя виновным, то сразу расстроишь Дункану все представление и обеспечишь будущее «Семи минутам». В процессе какое-то время будут мусолить приговор Фремонту, но скоро о нем все забудут. Если где-то еще выдвинут похожие обвинения против продавцов «Семи минут», по крайней мере они не будут связаны с изнасилованием. После закрытия дела ты сможешь продавать «Семь минут» везде, кроме Оуквуда. Я не сомневаюсь, что ты согласишься со мной. Мы должны признать себя виновными. Давай я прямо сейчас позвоню Дункану и сообщу о нашем решении.
— Майк…
— Звонить?
С минуту в трубке слышалось хриплое дыхание Сэнфорда, жившего за три тысячи миль от Калифорнии.
— Поздно, — наконец ответил Фил. — Я пытался сказать тебе, Майк, что уже поздно.
— О чем ты говоришь?
— Я заявил публично о том, что мы не признаем себя виновными, что будем защищать в суде Бена Фремонта и… «Семь минут». Все, конец.
Не веря своим ушам, Майк Барретт посмотрел на трубку и опять прижал ее к уху.
— Я не ослышался? Ты не шутишь? Сейчас совсем не до смеха.
— Менее часа назад я сделал заявление для прессы. Мы будем судиться, Майк, и нам потребуется все…
— Если ты говоришь правду, единственное, что тебе потребуется, — это смирительная рубашка и с десяток психиатров.
— Майк, ты не даешь мне возможности объяснить. Ты не знаешь или не понимаешь, что здесь происходит, — пожаловался Сэнфорд. — После нашего утреннего разговора меня забросали телеграммами со всех уголков страны, телефон накалился докрасна. Почти все наши самые крупные оптовые покупатели: Бэйкер и Тэйлор, Макклург, «Америкэн ньюс», Рэймар, «Демонестайн», «Букэзин», практически все задавали один и тот же вопрос: что мы собираемся делать с Беном Фремонтом? Если мы отдадим на растерзание Фремонта, значит, отдадим и «Семь минут». Если мы без борьбы согласимся с тем, что Фремонт виновен и заслуживает года тюрьмы, у всех книготорговцев создастся впечатление, будто мы согласны с тем, что «Семь минут» — непристойная книга, недостойная прилавка. Наш отказ от защиты Фремонта фактически означает, что арест может грозить любому книготорговцу, продающему «Семь минут», и мы даже не попытаемся защищать его. Такое ощущение, что американская книготорговая ассоциация говорит мне: или сражайся с цензорами сейчас и останови распространение цензуры, или поставь на «Семи минутах» крест, потому что, если «Сэнфорд-хаус» выкинет белый флаг, никто не отважится продавать ее. Послушай, мы знаем, что происходило в подобных ситуациях раньше, Майк. Говорят, когда «Гроув-пресс» издало «Тропик Рака» Генри Миллера, против книготорговцев было возбуждено более шестидесяти уголовных и гражданских дел. И несмотря на то, что издатель согласился защищать или помогать защищать их всех, другие продавцы так перепугались, что в «Гроув-пресс» вернулось… ты слышишь меня?.. три четверти из двух миллионов напечатанных книг. Когда «Путнам» издало «Фанни Хилл», они не дали никаких гарантий книготорговцам, но, столкнувшись в самом начале с волной запретов и обвинений, быстро поняли, что никто не согласится продавать книгу, если ее не защищать. Поэтому они выбрали ключевые города, где книга подверглась самым жестоким нападкам: Хакенсак, Бостон и Нью-Йорк, — и дали бой цензорам. В результате они добились разрешения читать и продавать «Фанни Хилл». В некотором смысле нам везет больше, Майк. Против нашей книги пока возбуждено одно дело, может, более трудное и сенсационное, чем другие, но в случае нашей победы цензоры в других штатах не посмеют запрещать «Семь минут». Как можно даже не попытаться защитить книгу? Оптовики и торговцы немедленно вывалят мне на колени тысячи и тысячи экземпляров. «Семь минут» умрет, даже не успев родиться. Мне сегодня ясно дали это понять. У меня нет выбора, Майк. Я был в отчаянии. Я был в таком отчаянии, что даже в конце концов позвонил Уэсли Р. Знаешь, что я получил от него? Знаешь, почему он звонил мне после того, как прочитал утренние газеты? Хотел сказать, что сам он всегда знал, что я дурак, но сейчас это подтвердили другие. Причем я не просто дурак, а кретин, если издал Джадвея. А когда я попросил у него отеческого совета и помощи, знаешь, что он мне ответил? «Варись в своем собственном соку». Потом добавил: «Надеюсь, от фирмы еще что-то осталось, и ее пока можно кому-нибудь продать?» Так я оказался один в печке, и весь деловой мир, торгующий книгами, ждал моего ответа. Я медлил и медлил, надеясь, что ты договоришься с окружным прокурором, но понимал, что в любом случае будет поздно и на «Семь минут» ляжет несмываемое пятно пособничества насилию. Поэтому в конце концов я позвал своих людей, и мы составили текст заявления для прессы. Мы еще раз подчеркнули свою убежденность в пристойности «Семи минут» и заявили, что собираемся защищать книгу от ханжей. Мы объявили, что будем отстаивать Фремонта и книгу Джадвея, что не признаем себя виновными, что будем сражаться против Лос-Анджелеса, против страны, против всего света. Я дал слово, что мы используем для этого все наши силы и возможности.
