Галина Полонская - Девушка нелегкого поведения
После этих Никиных слов фотограф повернулась к репродукции, словно желая получше ее рассмотреть, и задела ногой штатив с лампой-подсветкой. Конструкция с грохотом полетела на пол. Лосовская от испуга сильно отклонилась в сторону — вместе со своим красным стулом, и от падения ее спасла только хорошая реакция: девушка успела упереться вытянутой рукой в пол.
После всех охов и ахов хозяйка принялась суетливо сметать осколки лампы.
— Извините, пожалуйста! Придется вам в другой салон идти. Я работать не могу, у меня лампы кончились, надо в магазин бежать…
Ника вздохнула, решив отложить съемку на неопределенный срок, и вышла на улицу. Сегодня был замечательный день, теплый и без дождя, а такое удачное сочетание в зимнем Питере бывает нечасто. Девушка решила посидеть в сквере и подышать свежим воздухом.
Она любовалась сияющими на солнце куполами Никольского собора. На соседней скамейке оживленно болтали две молодые мамочки. Парочка их деток резвилась рядом, пуская разноцветные мыльные пузыри.
Игрушка принадлежала мальчику, и в детском дуэте он был явным лидером: девочке никак не удавалось подержать в руках вожделенную пластмассовую трубочку, но когда наконец ей это удалось, она выдула прямо-таки настоящего мыльного короля.
Это был огромный и чрезвычайно гордый собой радужный шар. Подхваченный порывом ветра, он выдержал его напор и стал совсем уж независимым — и от девчушки, и ото всех погодных стихий.
Он реял над сквериком, и люди поблизости отвлеклись от бесед, восхищаясь его необычайно долгой и яркой жизнью… Но вот ветер стих и внезапно уставший шар снизил высоту. Не рассчитав безопасной траектории, он врезался в угол скамейки и исчез навсегда.
Девочка, напряженно следившая за передвижениями шара, отчаянно разревелась.
— Мама, я хочу, чтобы он летал еще!
— Цыпленок мой, — утешала малышку юная мама, — никто не умеет летать бесконечно!..
Девочка зарыдала еще пуще. Возможно она еще не созрела для таких серьезных истин. А может, мама просветила ее как раз вовремя — кто знает.
Стало быстро темнеть. Добравшись до дома, Ника оглянулась еще раз, но очки надеть постеснялась (она доставала их только тогда, когда включала телевизор и изучала ценники в магазинах).
Весь последний час ее не покидало странное ощущение, что за нею следят. Но кого могла заинтересовать ее ничем не примечательная персона?
«Ох, пора переходить на классическую литературу и интеллектуальный кинематограф, а не забивать мозги любовными и детективными романчиками», — посетовала Лосовская и зашла в подъезд.
На втором этаже она привычно глянула в покосившийся почтовый ящик. Пусто! На полпути между третьим и четвертым этажами услышала стук подъездной двери и замерла на энной ступеньке в кромешной темноте, сообразив, что на лестнице одновременно погасли все лампочки.
И вдруг — совсем рядом! — раздался чей-то топот и в ту же секунду кто-то начал суетливо молотить Нику по плечам и спине. Девушка настолько обалдела, что неловко оступилась и полетела по ступенькам куда-то вниз.
29
— Отчего вы всегда ходите в черном?
— Это траур по моей жизни. Я несчастна.
А. Чехов. «Чайка»Сегодня я оделась, как подобает. Всё на мне черное — такой «продвинутый» похоронно-молодежный прикид. Только кровавый квадрат на вязаной шапочке оживляет его и превращает из просто траурного в рекламно-трагический.
С утра я почувствовала, что не способна на трудовые подвиги: в груди и горле всё горит, дрожит. Позвонила на работу, соврала, что заболела, а сама сюда — на наше незабвенное местечко. Вытрясу наконец-то все воспоминания, как пыльный коврик. И оставлю пробел на этом отрезке биографии, чтобы начать новую жизнь — пустую. Пустую, потому что без Него…
Я так и не смогла Его полюбить. Восхищение слишком быстро переросло в болезненную привязанность. Я физически погибала, если больше суток не слышала густого, низкого голоса, над которым поначалу лишь посмеивалась: его тембр и интонации напоминали мне то комсомольских лидеров, то религиозных проповедников. Но позже именно этот голос стал главным канатом, соединяющим меня с Ним. Поводком в Его руке, на нижнем конце которого болталась, как собачонка, жалкая и гнусная я…
Почему же не было любви?
Я окунулась в нее лишь однажды — несколько лет назад. У того моего избранника была куча проблем. Он — единственный мужчина в семье, а там — больная мама, больная бабушка, собственный дом с огородом и коровы, хрюшки, индюшки…
Понятное дело, я не понравилась его матери: худая, городская, и не телятница, и не хозяйка. От явного неодобрения в ее глазах я и вовсе скукожилась… Тот мой избранник оставил меня, но ни разу не проснулись во мне обида или гневная горечь. Я помню её, любовь, и ни с чем не спутаю… Но в отношениях с Владиславом ее опередили совсем другие чувства.
Когда мы впервые оказались вместе на его широченной кровати, он сказал мне сразу же после близости, как «настоящему другу, с которым можно обсудить буквально всё», что собирается жениться. И, конечно же, не на мне… К тому времени он успел представить меня своей невесте, но обозначил нас обеих в момент знакомства как своих приятельниц.
Я попыталась от него сбежать — такое не для моих нервишек. Влюбись я тогда, то наплевала бы и на бестактность Владислава, и на его невесту… Но не было ни влюбленности, ни страсти, а только один-единственный вопрос: «Неужели ты не мог признаться, что собираешься под венец, в иную — не такую обнаженную минуту?!»
Он удержал меня тогда, сказав, что ещё сомневается в правильности своего решения.
Пролетели три тревожных месяца. Накануне намеченной регистрации брака Владислав так и не знал, пойдет ли в ЗАГС. И его невеста Люба Левкасова, естественно, не знала. В тот предсвадебный день он предложил мне начать на пару с ним длительную голодовку — чтобы очистить тело, душу и ум, как это делают все порядочные йоги.
Я поддерживала его увлечение йогой и охотно согласилась. Всё ж таки это лучше, чем травиться, а именно этого мне хотелось тогда больше всего.
Второй день голодовки — дата бракосочетания Владислава и Любы — едва не стал для меня последним. В животе и голове было так мерзко, что я не соображала, на каком свете нахожусь. И мне было решительно всё равно, осчастливил Владислав свою невесту или нет. Физическое страдание из-за голодных спазмов стало спасением от душевных мук.
Свадьба не состоялась. Он убедил Любу еще проверить свои чувства. Последним аргументом стало его «отвратительное состояние, наступившее вследствие тягот лечебного голодания».
Через неделю голодовки мы вполне адаптировались и чувствовали себя настолько сносно, что даже ездили собирать грибы. В полупустом пригородном автобусе я ловила на нас косые взгляды. Наверное, мы были похожи на опустившихся наркоманов, недоедающих, чтобы сэкономить деньги на дозу.
На шестнадцатый день голодания я ощутила себя детдомовским ребенком, которого никто и никогда в жизни не гладил по голове. Ночью мне приснился роскошный магазинный прилавок с колбасой, утром я поняла, что кризис наступил и решила не выдерживать сорокадневного срока, рекомендуемого в оздоровительных книжках. Начала пить какой-то сок и варить овощной бульончик, не известив об этом Владислава.
А он позвонил тем же вечером. Объявил, что тоже закончил голодание и слопал, вопреки всем правилам, обед в кришнаитском кафе, а затем еще две тарелки грибного супа в гостях у своей экс-невесты! После этого он, представьте себе, не только выжил, но даже не получил заворота кишок.
Потом я уехала на месяц к подруге в Таллинн. После возвращения провела чудесный день с Владиславом. А вечером того же дня он сказал, что ему пора к Любе. Он, оказывается, теперь живет у нее, поскольку в его квартире почему-то перестали греть батареи, «а на дворе, сама понимаешь, зима…»
Через какое-то время мы встретились у него дома. Там давно уже стало тепло, но теперь для того, чтобы жить у Любы, нашлись еще какие-то важные причины.
Владислав болтал с кем-то в комнате по телефону. Увидев в полутемной прихожей его симпатичный импортный рюкзак, я ощутила непреодолимый импульс и заглянула внутрь. Открыв паспорт Владислава, я узнала, что в «эпоху холодных батарей» он стал женатым человеком.
Мне захотелось сбежать, но он вновь убедил меня остаться. Сказал, что просто обязан был жениться, что это судьба и дело чести: надо ведь дать «бедной толстой Любе» шанс самой убедиться в том, что он ей не пара.
Что же касается его отношения к ней, то тут, по его словам, всё просто. Во-первых, за два года близости ему надоедает любая девушка, а с Любой Левкасовой этот срок истек давным-давно. Во-вторых, она не интересуется сексом и он с ней давно уже не спит. Ну, а на роль заботливой жены она и вовсе не годится — ей важнее работа и диссертация. Так что скоро, заявил Владислав, он опять переедет в свою холостяцкую квартиру — по их обоюдному с Любой согласию.
