Руслан Белов - Клуб маньяков
Потом в ванную полезли. Она у нас большая, двухместная, вся в мраморе, зеркалах и золоте. Ну и там, естественно, от любви не удержались. В электричке рядышком устроились. Бочок об бочок, как голубки. Хорошо было! Я пивка попил, Вера мороженое скушала... Такая она была вся одухотворенная, что все мужики мне откровенно завидовали. А ей - женщины.
Тем же вечером, уже в постельке, Вера призналась мне на ушко, что есть у нее мечта. Мучить людей психически...
- Утюги, - сказала, - паяльники, мясорубки - это так пошло... Пошло, грубо и совсем не по-женски... Не утонченно. Да и возни потом с уборкой много...
- А как ты хочешь? - поинтересовался я, вдыхая такой родной запах ее волос, ее ушка.
- Представь, мы с тобой берем девушку, женщину, мужчину, не важно... Поселяем в московскую свою квартирку... Ну, положим, в будущее воскресенье... И делаем все без рук, все, для того, чтобы она или он покончила или покончил с жизнью ровно через три месяца... Понимаешь, ровно через три месяца, в заранее определенный день и час!
- Ты гений!
- Представляешь, какой простор откроется для твоего, для нашего воображения! Для достижения цели нам придется тонко использовать все человеческие чувства - любовь, ненависть, ревность, жадность до жизни, стремление к смерти, к свободе, к одиночеству, к людям... Надо будет тонко чередовать воздействия ими, дозировать, исправлять перегибы кнутом и пряником, вышибать и вгонять клинья, ласкать и шлепать...
- И надо будет анализировать прошлое, выявлять детские переживания, сформировавшие характер, выявлять неврозы, мании склонности! Ты знаешь, киска, у меня прямо руки зачесались! Давай, начнем завтра же?
Я перевернулся на Веру и запечатал ее уста долгим, чувственным поцелуем. Точнее, хотел запечатать долгим, чувственным поцелуем, хотел, но не вышло, Вера отняла губы и неистово зашептала мне в ухо:
- Ты представляешь, со временем мы приобретем опыт, и сможем проделывать все это на воле! Понимаешь, на воле, без заточения, без оков, кляпов и клеток! Наша жертва будет жить на свободе, а мы будем вокруг нее, мы будем везде, мы будем контролировать все ее чувства и поступки, контролировать с тем, чтобы, к примеру, 1-го января 2001-го, в шесть часов утра она в полном одиночестве вскрыла себе вены!
- Грандиозно! - восхитился я и тут же попытался вновь заняться губами супруги.
Но Веру было не остановить. Вырвавшись, она перевернула меня на спину, накрыла горячим телом и, занавесив лицо распущенными волосами, зашептала вновь:
- Ты представляешь, какая интересная жизнь у нас начнется! Каждые три месяца - увлекательнейшая шахматная партия на время, шахматная партия с одной белой фигурой! Представь, она одна посереди доски, а вокруг нее мы, черные, мы, весь наш клуб!
Мне вдруг стало скучно. Опять этот Митька, опять этот маньяческий колхоз, опять трудодни и соревнования...
- Весь наш клуб... - скривился я. - Представляю... Туча черных муравьев травят бедную зеленую гусеницу, бедную гусеницу, которая никогда не станет нарядной бабочкой...
- Да ты не бойся, глупый! Ты будешь нашим гроссмейстером! Ты знаком с психоанализом, ты хорошо знаешь людей, знаешь, где у них висят ниточки, ведущие к душам! Ты будешь составлять сценарии, а мы станем твоими верными исполнителями!
Вера знала, как меня достать... Через гордыню, которую я так и не смог вытравить из себя... В свете бронзовой настольной лампы - подарка клуба к нашей свадьбе - Вера выглядела демонически. В ее глазах сверкала решимость во что бы то ни стало убедить меня, и я сдался.
Через три минуты мы засыпали. Устал я за суматошный день и не смог продолжить вечер, так как хотелось бы... Так, как хотелось Вере.
Со временем подросла Наташа. Я не хотел ее вводить в круг наших интересов, но это как-то само собой получилось. Точнее, не получилось, а Вера проболталась. Дочки-матери - это дочки-матери. Понимаю, растлением малолетних это называется, но ведь все равно яблочко от яблони недалеко падает, никуда от этого не денешься...
В общем, начали мы втроем маньяковать. Клубные дела не занимали много времени, да и "психологии" одной нам явно не хватало.
Девочка сообразительной оказалась, колорит детский внесла. Однажды поздно вечером забрели мы в один дом на дачах валентиновских... Богатый дом... В три этажа с башенками и завитушками, кирпич красный, одно загляденье. Во дворе, правда, бультерьер пасся. Большой такой, противный. Рожа розовая. Терпеть не могу бультерьеров. Не собаки, а прирожденные убийцы. Маньяки собачьи. Хотел уже в другой дом идти. Который волкодав охранял. С волкодавами-то я знакомый, в горах частенько с ними встречался. Они интеллигентные, взгляд с прищуром понимают. Не то, что эти тупицы.
А Вера вошла во двор, как ни в чем не бывало. Вошла, посмотрела на этого бультерьера глазками своими нежными, сказала что-то ласковое. И, представляете, он лапки подогнул, запищал щеночком, испуганно так. А она раз! - и голову ему свернула. Только хрустнуло немного.
В доме этом гангстер на заслуженном отдыхе жил. Его в округе каждый знал. Полютовал он на своем веку, дай бог. Здоровый еще, волосатый, кулаки с кастрюльку. Совсем нас не испугался. А чего ему нас пугаться? С малолетней же девочкой пришли. Платьице кружевное, бантики пышные на косах. Он на Наташу вытаращился, а она ему говорит:
- Ты, дяденька, нас не бойся! Мы зашли тебе сказать, что у тебя собака во дворе сдохла. Жалко песика...
Мужик заволновался и к двери ринулся. Когда мимо меня пробегал, я ему ребром ладони по горлу врезал. Качественно врезал. Упал мужик на пол и захрипел обиженно. В себя пришел уже связанным по рукам и ногам. Побаловались мы с ним с часик, а потом дочка и говорит мне:
- Пап, а можно я ему ушки отрежу? Они такие противные, волосатые... И немытые совсем. Мама не любит немытых ушей.
- А почему нет? Валяй, доченька, только бритвой не поранься, острая очень.
Отрезала она ему уши своей любимой прадедушкиной бритвой из германской стали и опять ко мне обращается:
- Пап, а можно я ему глазки поросячьи выколю?
- Умоляю, не делай этого, - поморщился я. - Терпеть не могу выколотых глаз!
- Да ладно тебе! - махнула рукой Вера. - Пусть делает, что хочет. Японцы, вон, утверждают, что детям до одиннадцати лет нельзя ни в чем отказывать.
Наташа не стала выкалывать гангстеру глаз. Не захотела делать мне неприятное. Походила, походила вокруг трупа (мужик к этому времени тихонечко дух испустил), потом достала фломастеры из своего рюкзачка и рисовать принялась. Татуировки на ягодице бывшего гангстера (я на живот его перевернул, чтобы он Наташу не шокировал). Сердце, пронзенное кинжалом, нарисовала, голубков сверху. И надпись снизу изобразила. "Не забуду мать родную". Я подивился, подивился и спросил:
- А почему ты именно на ягодице рисуешь?
- А где еще? - простодушно ответила дочь. - Спина вся утюгом горячим поглажена, на груди звезда... Постарались вы с мамочкой.
Да, постарались... Когда грешника мучаешь, как-то легче на душе становится, свободнее. Понятно, грешника мучить - это дело богоугодное. Сотрудником бога себя чувствуешь...
Когда с бедным бандюгой делать было уже нечего, сели мы втроем чай на кухне пить. Терпеть не могу пить чай в перчатках, но торт а холодильнике нашелся великолепный. И бутылка французского шампанского. Самого настоящего. Когда я за второй кусок принимался (после второго фужера), Вера глубокомысленно проговорила:
- Торт за сегодняшнее число, шампанское в холодильнике... Не иначе этот фрукт пассию свою дожидался... Потому и дверь была открыта.
- Ты, что, хочешь продолжить? Поздно уже, нашей каманче спать пора... Ребенок ведь.
- Да, это так... - согласилась Вера. - Но представь, заявиться эта девица или женщина сразу после нашего ухода... Или вообще на нее во дворе или на улице наткнемся...
- Ты права... Давай подождем до одиннадцати.
- Ура! - восторжествовала Наташа, вся вымазанная кремом. - Люблю девочек мучить!
Да, любила моя дочь девочек мучить, факт. Наверное, это от татаро-монгольских предков. Или от меня. Я ведь пятерых жен извел. Самым мучительным способом. Занудством своим. А Наташе года не было, когда лишилась жизни первая ее кукла. И остальные жили недолго: минуты через три после слов благодарности за подарок они четвертовались моей дочерью, с сатанинским блеском в глазах четвертовались, затем потрошились, или в лучшем случае обливались зеленкой или малиновым йогуртом.
Пассия хозяина явилась ровно в одиннадцать. Красивая. Естественная блондинка, голубоглазая, живая, ха-ха, фигурка потрясающая, я аж заморгал в немом восторге. И возраст подходящий, лет тридцать с малюсеньким хвостиком. "Зря мы Наташу с собой взяли, - подумал я. - Да ну ладно, перебьемся, не последний день живем".
Наташа зевала вовсю, и не стали мы с девицей долго возиться. Заклеили рот липкой лентой, веревку бельевую на люстру забросили и подвесили. Не за шею, подмышками. Потом вены на ногах вскрыли. Это Вера так решила ее измучить. Усмотрела, наверно, в глазах моих мужское любопытство. Да и любит она кровушку пустить.
