Артуро Перес-Реверте - Кожа для барабана, или Севильское причастие
– Последнее предупреждение, Куарт. Вы мне несимпатичны, но вы профессиональный священник, и вам так же хорошо, как и мне, известно, что даже в этой профессии сколько угодно посредственностей. Так вот: отец Ферро – одна из них. – Вынув трубку изо рта, он обвел ею вокруг, указывая на стеллажи, заставленные фолиантами в кожаных переплетах. – Здесь собрана мысль Церкви – от Святого Августина до Святого Фомы, а также энциклики всех Пап, от первой до последней. Все здесь, в этих четырех стенах, и лишь временно находится в моем ведении. Это вынуждает меня оперировать биржевыми ценностями и в то же время соблюдать обет бедности, заключать договоры с врагами, а порой обрекать на гонения друзей… Каждое утро я сажусь за этот стол, чтобы с помощью Господа нашего управлять священниками – умными, глупыми, фанатичными, честными, занимающимися политикой, противниками безбрачия, злопыхателями, святыми и грешниками. Дело отца Ферро мы сами потихоньку решили бы со временем. Но теперь вмешались вы – я имею в виду Рим: так сказать, явились на чужой бал со своей музыкой. Вот теперь и танцуйте под нее сами. Roma locuta, causa finita[41]. Я с этой минуты ограничусь ролью наблюдателя. Да простит меня Всевышний, но я умываю руки и предоставляю сцену палачам. – Он нажал на кнопку и сделал жест в направлении двери. – Не будем больше заставлять ждать отца Ферро. Куарт медленно завернул колпачок ручки и спрятал ее в карман вместе с визитными карточками, исписанными его мелким, убористым почерком. Он сидел на краешке стула, прямой и неподвижный, как солдат на посту.
– Я руководствуюсь приказами моего начальства, Монсеньор, – ответил он спокойно, – и точно выполняю их.
Его Преосвященство сурово взглянул на него сверху вниз.
– Не хотелось бы мне заниматься тем, чем занимаетесь вы, Куарт, – проговорил он. – Клянусь спасением души, никак не хотелось бы.
IV. Аромат и горечь апельсинов
– Ну вот, вы видели героя, – заметил он. – А это стоит кое-чего.
Эккерман. Беседы с Гёте– Полагаю, вы уже знакомы, – произнес Его Преосвященство.
Он восседал в своем кресле, откинувшись на спинку, и был похож на арбитра боксерского поединка, старающегося держаться подальше от бойцов, чтобы кровь не обрызгала его туфель. Куарт и отец Ферро молча смотрели друг на друга. Священник храма Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, не стал садиться на стул, который жестом предложил ему Монсеньор Корво, и теперь стоял посреди кабинета, маленький, упрямый, со своим грубым, будто вытесанным из дерева или камня лицом, со своими белыми, кое-как подстриженными волосами, в своей старой, заштопанной сутане, из-под которой высовывались огромные нечищеные башмаки.
– Отец Куарт хочет задать вам несколько вопросов, – добавил архиепископ.
Ни одна морщина, ни один шрам не дрогнули на лице старого священника. Он смотрел в пространство – в некую неопределенную точку его, находящуюся где-то между плечом прелата и окном, сквозь жалюзи которого смутно рисовался золотистый силуэт Хиральды.
– Мне нечего сказать отцу Куарту. Монсеньор Корво медленно кивнул, как будто ожидал именно такого ответа.
– Очень хорошо, – проговорил он. – Но я являюсь вашим епископом, дон Приамо. И мне вы обязаны подчиняться. – Вынув трубку изо рта, он по очереди указал ею сперва на одного, потом на другого священника. – Так что, если для вас предпочтительнее такой вариант, вы будете отвечать мне, а вопросы вам будет задавать отец Куарт.
В тусклых темных глазах старика промелькнуло колебание.
– Это какая-то дурацкая ситуация, – резко возразил он, чуть поворачиваясь к Куарту, словно бы возлагая на него ответственность за происходящее.
На лице архиепископа нарисовалась неприятная усмешка.
– Согласен, дон Приамо. Но, прибегнув к этому иезуитскому приему, мы все будем удовлетворены. Отец Куарт выполнит свою задачу, я с удовольствием поприсутствую при вашем разговоре, а ваша неслыханная гордыня не пострадает – по крайней мере, формально. – Он резко, словно угрожающе, выпустил густой клуб дыма и поудобнее устроился в кресле, явно предвкушая, как насладится этим диалогом. – А теперь можете начинать, отец Куарт. Он ваш целиком и полностью.
И Куарт начал. Он был суров, временами даже жесток, расквитываясь со стариком за сухой прием, оказанный им накануне в церкви, за враждебность, проявленную здесь, в кабинете Его Преосвященства, и почти не скрывая презрения, которое вызывал у него этот пожилой, упрямый, ничтожный деревенский священник – просто потому, что был таким. Им руководило нечто более сложное, более глубокое, чем личная антипатия или дело, приведшее его в Севилью. И, к вящему удивлению Монсеньора Корво, да и к его, Куарта, собственному, он вел себя как прокурор, начисто лишенный милосердия, загоняя старика в угол последовательно, методично и безжалостно, с высокомерием и надменностью, подлинные причины которых были ведомы лишь ему самому. И когда наконец, отчетливо сознавая всю несправедливость происходящего, он остановился, чтобы перевести дух, ему внезапно пришло в голову, что Его Высокопреосвященство инквизитор Ежи Ивашкевич одобрил бы его поведение вплоть до мелочей. И эта мысль смутила его.
Остальные участники этой сцены молча смотрели на него. Архиепископ, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, хмурился, сжимая зубами трубку. Дон Приамо Ферро стоял неподвижно; после этого допроса, более уместного по отношению к какому-нибудь преступнику, чем к шестидесятичетырехлетнему священнослужителю, его глаза, устремленные на Куарта, были подернуты влагой – так бывает, когда человек силится сдержать слезы, Куарт поерзал на стуле и, чтобы скрыть испытываемую неловкость, принялся делать пометки на очередной карточке. Это было все равно что избивать человека, у которого связаны руки.
– Значит, так, – проговорил он наконец, на сей раз немного мягче, перебирая свои карточки безо всякой необходимости, только чтобы избежать взгляда старого священника. – Вы отрицаете, что являетесь автором послания, полученного Ватиканом; вы отрицаете также, что вам вообще был известен этот факт, равно как и личность и намерения автора упомянутого послания.
– Отрицаю, – повторил отец Ферро.
– Перед Господом? – быстро спросил Куарт, стыдясь самого себя.
Старик повернулся к Монсеньору Корво, и тому ничего не оставалось, как прийти на помощь своему подчиненному. Покашляв, архиепископ поднял руку с пастырским перстнем.
– Пожалуй, мы не станем апеллировать к Всевышнему, если вы не против, отец Куарт. – Прелат предостерегающе глянул на него сквозь трубочный дым. – Полагаю, данный разговор не настолько ответствен, чтобы принуждать кого бы то ни было давать клятвы перед Господом.
Куарт, молча кивнув в знак согласия, снова повернулся к своей жертве:
– Что вы можете сказать мне об Оскаре Лобато? Старик пожал плечами:
– Ничего, кроме того, что он замечательный юноша и достойный священнослужитель. – Его плохо выбритый подбородок едва заметно дрожал. – Мне будет очень жаль расстаться с ним.
– Ваш викарий хорошо знаком с информатикой?
Отец Ферро прищурился. Таким опасливым взглядом смотрит крестьянин на приближающуюся тучу, начиненную градом, от которой нечего ждать, кроме неприятностей.
– Об этом вам следовало бы спросить у него самого. – Он бросил взгляд на авторучку своего собеседника и осторожно указал подбородком на дверь. – Он там, ждет меня.
Куарт едва заметно улыбнулся. Он выглядел вполне уверенным в себе, однако во всем этом было нечто, лишавшее его ощущения твердой почвы под ногами. Какой-то диссонанс, какая-то фальшивая нотка. Отец Ферро почти все время говорил правду, но в правду эту была вкраплена некая ложь: может быть, только одна, может быть, совсем незначительная, но разрушавшая целостность всей конструкции.
– А что вы скажете о Грис Марсала?
Губы старого священника сложились в жесткую складку.
– Сестра Марсала располагает соответствующим разрешением своего ордена. – Он посмотрел на архиепископа, словно ссылаясь на него как на свидетеля. – Она вольна приходить и уходить, и работает она тоже добровольно. Без нее здание давно бы уже обрушилось.
– Кое-что уже обрушилось, – вставил Монсеньор Корво.
Он не сумел сдержаться; его явно одолевали воспоминания об обломке карниза и о своем покойном секретаре. Куарт продолжал терзать священника:
– В каких отношениях с ней находитесь вы и викарий?
– В нормальных.
– Я не знаю, какие отношения вы считаете нормальными. – Куарт до миллиграмма рассчитал дозу презрения, вложенного в эти слова. – У вас, старых сельских священников, традиционно ошибочное понятие о нормальных отношениях с экономками и племянницами…
Краешком глаза он увидел, как Монсеньор Корво чуть не подскочил в своем кресле. Ведь то, что сделал Куарт, было сознательной провокацией, имевшей вполне определенную цель. И реакция не заставила себя ждать.
