Виталий Гладкий - Архивных сведений не имеется
– Приготовить гранаты! – скомандовал Малахов. Пехотинцы, которые до этого, как завороженные, в полной неподвижности наблюдали за танками, засуетились, потянулись к подсумкам, к выдолбленным в стенах окопов нишам и принялись доставать оттуда гранаты и бутылки с зажигательной смесью.
– Спокойней, ребятки, спокойней! – голос Никашкина снова обрел звонкость. – Ты что, трактор никогда не видел? – подскочил к молоденькому бойцу, который никак не могу вставить дрожащими руками запал в гнездо. – Ну нацеплял на него фриц пушек и пулеметов – что с того? Больше шума, чем толку. Подожди, пока подползет поближе, да зажигалку ему в зубы – запылает как миленький. Главное – не торопись. Затаился – и жди. Дошло? То-то…
– Никашкин! – позвал его Малахов.
– Здесь я! – ефрейтор подскочил к лейтенанту.
– Возьми двух бойцов и пулеметчика. Нужно отрезать пехоту от танков. Пройдешь незаметно со стороны реки под прикрытием берега вон к тому пригорку. Понял?
– Так точно! Сделаю в лучшем виде.
– Поторапливайтесь – времени уже в обрез.
– Есть! – Никашкин убежал.
Томительно тянулись последние минуты. А танки подкрадывались неторопливо, раскачиваясь, на ухабах и воронках, с уверенностью сытого хищника, который, перед тем как вонзить свои клыки в тело очередной жертвы, смакует ожидание неизбежной агонии предназначенной к закланию добычи: уж, наверное, высмотрели немецкие корректировщики с высоты, что противотанковых пушек на позициях роты нет и в помине – "рама" зудела над головой с утра до ночи.
"Эх, людей маловато! – окинув взглядом позиции роты, вздохнул Малахов. – Но ничего, лишь бы не дрогнули, не ударились в панику. Тогда конец…".
Удивительное дело: страха, который помимо воли зашевелился где-то в глубине души при виде танков скользким, холодным червем и который он изо всех сил старался скрыть от своих бойцов, а особенно от Никашкина, как не бывало. И не только потому, что доводилось ему встречаться с танками в боях еще в финскую войну – правда, там они были и оснащены похуже, да и броня потоньше, чем у немецких, – а больше потому, что им овладел злой азарт, который заглушил все остальные чувства. Боязни за свою жизнь он сейчас совершенно не ощущал; глядя на неуклюжие стальные махины, Алексей исступленно шептал побелевшими губами: "Ну быстрее же, быстрее…" – и судорожно тискал рукоятку противотанковой гранаты.
Впереди вздыбились черные, рвущиеся к небу султаны вывороченной земли: ударили танковые пушки; теперь, выбравшись на простор, танки прибавили ходу.
Снова сверкнули оранжевыми огоньками стволы пушек, и снаряды, взвыв, со свистом и грохотом врезались в землю где-то позади позиций.
– В "вилку" берут! – испуганно вскричал кто-то из бойцов; еще чей-то голос принялся ему вторить, но тут же растворился, захлебнулся в громыхающей лавине стали и огня, которая обрушилась на окопы.
И следующий залп был не менее точен; земля вдруг стала жесткой, чужой: она рвалась из-под ног, пучилась, пытаясь вытолкнуть наружу под огненный шквал слабые, беззащитные человеческие тела.
– Бра…а…цы! А-а-а! – крик заглушил рокочущее эхо; ужас, смертельный страх вырвался из этих булькающих, ломких звуков, вонзился занозой в дрогнувшие сердца.
Холодея, Алексей увидел, как из окопов соседнего второго взвода выметнулась нелепая и, возможно, в другое время смешная фигурка солдата и, не в такт размахивая руками, побежала в сторону деревеньки. За нею вторая, третья…
– Стоя-а-ать!!! – закричал что было мочи Алексей, бросаясь к своим бойцам. – Не высовываться! Перестреляют к чертовой матери всех! Приготовить зажигательные!..
Малахов выкрикивал еще что-то, сознавая, что таких команд не найдешь ни в одном уставе – сплошная нелепица, но замолчать было нельзя; только так он мог удержать солдат от непоправимого – от панического бегства с позиций под огонь пушек и пулеметов врага.
Краем глаза он заметил, как наперерез бегущим выскочил взводный, розовощекий и курносый лейтенант Гусаков, совсем еще юный, только из училища, и такой же неопытный, как и его подчиненные. Он тоже что-то кричал, размахивая пистолетом; что – Алексей, конечно, не мог услышать.
Но вот Гусаков пальнул вверх раз, второй, третий; наконец с отчаянной решимостью он вытянул руку с пистолетом вперед и выстрелил вслед первому паникеру, который, путаясь со страху в полах шинели, не успел отбежать достаточно далеко; тот упал. Бежавшие за ним остановились в растерянности; Гусаков догнал их, схватил одного за рукав и потащил за собой к окопам, за ним потянулись и остальные, все убыстряя бег.
"Успели… – с облегчением вздохнул Малахов, бессильно привалившись к брустверу. – Фу-у… Успели…". Залпы взорвали землю в глубине обороны на пустыре – немецкие наводчики поторопились, взяли прицел чересчур высоко; бойцы Гусакова в это время уже были в укрытиях.
Зачастили автоматы немецких пехотинцев: пользуясь паникой и неразберихой в боевых порядках красноармейцев, они осмелели и рассыпались цепью.
"Где же Никашкин? Почему он молчит? Что случилось?" – встревоженно думал Малахов, поглядывая на часы. По времени ефрейтор уже должен был выйти на указанную ему позицию.
– Оружие к бою! – голос Малахова от крика сел, стал сиплым. – Стрелять по команде! Приготовились!..
И в это время заговорил пулемет Никашкина – он со свойственной ему выдержкой и хладнокровием таежного следопыта дождался, пока немцы минуют его, и ударил с тыла.
– Пли! – радостно скомандовал Алексей.
Гулко откликнулись трехлинейки, дробно раскатились пулеметы: мышиного цвета фигурки гитлеровской солдатни засуетились, забегали, стараясь найти укрытие от перекрестного, жалящего насмерть огня.
Но вот снова, будто опомнившись от временного замешательства, загремели пушки танков, противно зазудели над окопами пули танковых пулеметов – бронированные махины уже на предельно возможной скорости мчали к окопам.
– Гранаты!.. – прокатилась команда по оборонительным порядкам красноармейцев.
Первым вступил в бой взвод Гусакова: навстречу танкам полетели гранаты. Вот один танк завертелся на месте с разорванной взрывом гусеницей, затем второй; вскоре оба запылали, подожженные бутылками с горючей смесью.
"Есть!" – с удовлетворением отметил про себя Малахов, но тут же перевел взгляд на танки, которые шли на позиции его взвода. Их было четыре – один вырвался далеко вперед, остальные, маневрируя среди бомбовых воронок, немного сбавили ход, неуязвимые и самоуверенные с виду, похожие на ископаемых хищных ящеров.
"Ну держись, гад!" – наметил себе Алексей одного и, легко перекинув крепкое мускулистое тело через бруствер, пополз ему навстречу, прячась за бугорками и в высоком сухостое.
Лязг гусениц постепенно заглушал все звуки боя; танк стремительно вырастал в размерах, надвигаясь на лейтенанта, как гора на маленькую букашку.
"Ближе, еще ближе…" – уже не шептал, а почти кричал Алексей, затаившись в воронке. – Все! Точка! Получи!" – бросок оказался мощным и точным: граната легла под левую гусеницу.
Взрыв застал Малахова на дне воронки; на голову ему посыпалась земля, запахло гарью. Немного помедлив, он выглянул наружу. Взрывом танк столкнуло в глубокую колдобину, и теперь он напоминал уже старую, пятнистую, замшелую черепаху, которую мальчишки, забавляясь, столкнули и опрокинули на спину, и ей осталось только беспомощно шевелить лапами.
Вскоре над танком заклубился черный, едкий дым: кто-то из бойцов добавил ему бутылкой с зажигательной смесью.
Возвратившись в траншею, Алексей первым делом осмотрелся. И от радости едва не задохнулся: "Горят! еще как горят! хорошо горят!"
А танки не только пылали факелами; они пятились, разворачивались и спешили вслед за своей пехотой, которая без оглядки припустила обратно, уже не помышляя об атаке, только побыстрее в укрытия, только подальше от кинжального огня пулемета Никашкина, который бил не переставая, взахлеб.
Алексей медленно прикинул: один, "его", горит, второй, "разутый" на обе стороны, пока только чадит, но еще продолжает зло огрызаться пулеметными очередями ("Добить!" – приказал тут же; сразу две бутылки звякнули о броню, которая сначала масляно заблестела от жидкости, затем полыхнула), третий (экая жалость!) с дымным шлейфом позади уже мчится на полной скорости к своим, пытаясь сбить пламя.
Что творится на позициях Гусакова и дальше – Алексей разобрать не мог: дымная жаркая пелена заволокла поле боя; даже дышать стало трудно, першило в горле до кашля, до спазм в груди, а видимость была не больше двадцати метров.
Прихватив на всякий случай красноармейцев из отделения Никашкина с запасом гранат, Алексей поспешил в соседний взвод.
– Отбили, товарищ лейтенант! Отбили! – встретили его радостными криками бойцы Гусакова. – Деру дал фриц!
