Лилия Беляева - "Новый русский" и американка
— Сколько вам лет? Только честно.
— Двадцать семь! — с достоинством ответил мне вмиг выросший в моих глазах потомок подданных Тиенг-Тоонг-Тай-Оанга.
Он очень смутился, ну очень, когда я, словно играя, выкинула на столик перед ним кучу американских разноцветных презервативов. И я даже подумала, что он сейчас попросту убежит от меня. И он, действительно, сделал намекающий жест. Однако я знала свою силу. И знала, вычитала где-то, что у корейцев имеется свой гимн типа «Германия, Германия превыше всего!», хотя они тоже не всегда поют его во все горло, но в душе — случается, бывает, а значит… Значит, я взяла и подкинула ему высокоидейный вопрос, наполненный высокопатриотичным содержанием:
— А что, разве в вашей Корее презервативы делают хуже, чем у нас в Америке? Разве ваша корейская цивилизация настолько отстала от американской, что вы не боретесь за безопасный секс?
О, как он взбурлил, этот яростный, неукротимо-пламенный корейский патриот! И тотчас жестом миллионера, выхватил из кармана несколько пакетов с презервативами, на которых, само собой, стояло клеймо корейской фирмы и четко пропечатанный национальный флаг.
И как-то само собой вышло, что мы с этим, можно сказать, миниатюрным корейцем решили тотчас проверить эти наши многочисленные презервативы в действии…
Увы, это невеликое создание в чем-то явно не оправдало моих надежд. В три часа пятнадцать минут ночи в Японском море мне хотелось, чтобы от него пахло отчасти укропом, а отчасти табуном антилоп гну, бегущим по саванне в момент преследования матерым львом. А его ключицы и коленки издавали лишь слабый аромат иммортели вперемешку с железной крышей после дождя…
Но вообще это было довольно забавно. И спешу предупредить женщин, желающих совершить секс с маленьким мужчиной, — рискуйте, милые, если вы, конечно, не боитесь щекотки. Объясняю: маленький мужчина прыгает по телу, как кузнечик. И в этом есть, конечно, своя прелесть, но вам то и дело хочется смеяться в самый неподходящий момент хотя бы потому, что все его «мужское достоинство» более всего напоминает детский свисток, и тут уже, как говорится, никуда не денешься… Я собственно и сейчас не могу сказать точно — а что было между нами такого уж сексуального? И вообще зачем он так резво скакал по мне?
Одно помню точно: он не снял свои очки в черной оправе и занимался сексом в них, так что мне изредка казалось, что я совершаю какие-то исключительно противозаконные действия, так как тщусь лишить невинности корейского ученика-отличника. И в этом ощущении было нечто…
Не могу не отметить, каким же поразительно благонравным, аккуратным оказался этот корейский, скажу так, «секс-очкарик»! Он ведь все, абсолютно все (впрочем, их было всего три) корейские презервативчики, переполненные собственной, чисто корейской субстанцией, как-то смущенно-вежливо покидал в карман пиджака, поклонился и удалился… Ну надо же!
Между тем часы показывали начало пятого… Все-таки долго мы с ним барахтались здесь в память о несчастном императоре Тиенг-Тоонг-Тай-Оанге…
…Я, было, откусила от банана, вдохнула глубоко, словно бы освобождаясь от всякого неурочного дурмана… Но тут на глаза мне попалась брошенная узконосая туфля… моя собственная, между прочим, ничем особо не примечательная. И вдруг именно эта лазоревая туфля вызвала в моей памяти образ принца Уэльского, мужа принцессы Дианы, его худую фигуру, его довольно обыкновенное лицо, но с таким поразительно длинным, предвещающим носом… Я где-то когда-то читала, что именно нос на лице мужчины дает наиболее точное представление о… ну да вы, должно быть, меня понимаете… И я тотчас сама себе удивилась: «Как это так, текут последние часы перед приходом в токийский порт, а я вожусь здесь с каким-то малокалиберным корейцем, в то время как мое тело рассчитано на полноценную мужскую плоть!» И так мне в эту же минуту захотелось иметь рядом английского принца, от которого, как пишут газеты, отворачивается привередливая принцесса Диана, предпочитающая узкие юбки… Так мне захотелось его всего-всего, все его мужские особенности ощупать своими чуткими женскими руками… Вообще, если признаться, я почему-то ещё ни разу не спала ни с одним принцем. Даже с лордом не спала.
Разумеется, я имею в виду натурального английского лорда, а не тех нуворишей, которые срочно прикупают себе эти титулы.
Да ведь, с другой стороны, мне каких-то двадцать восемь — вся жизнь впереди!
И ещё мне захотелось, чтобы принц Чарльз осыпал меня маргаритками в росе и, слегка подрагивающую от легкого озноба, накрыл своим пылающим от страсти, от восторга телом… А дальше, дальше…
Нет, нет, нет, даже обладание мужем привередливой принцессы Дианы не сделало бы меня по-настоящему удовлетворенной и счастливой. Мне, конечно же, никто не мог заменить «нового русского», посмевшего грубо бросить: «Пошла вон!»
Но почему он так поступил, именно так? Вот загадка… распаляющая воображение… К тому же, как вы, конечно, помните, дорогой читатель, этот «новый русский» решительно и бесповоротно отверг от себя малейший намек на гомосексуализм…
Что бы все это значило? Что?!
Я накинула поверх золотистого летучего пеньюара свою большую испанскую черно-золотую шаль и вышла в коридор, поднялась на палубу, прошла к корме… Белая накипь пены за бортом бурлила и непрекращающемся азарте и кураже, и я невольно почувствовала близость с ней… Именно с ней. Не с мертвой же плоской водой бассейна… не со скучной же тушей шлюпки, намертво привинченной сбоку парохода…
Я была одна здесь и словно бы на всем пароходе… Только я, звезды, пароход и море… Какая-то непонятная гордость охватила меня, а следом стало страшновато. А ну как и впрямь весь пароход, а главное, а самое-то невосполнимое, вся его мужская половина вымерла внезапно от какого-нибудь неизвестного, стремительно действующего вируса? И как же я? И куда же я?! Сидеть с престарелой тетей Элизабет под жасминовым кустом в штате Дакота?
Меня всю так и передернуло. Особенно почему-то от видения застывших теней на дорожках тетиного сада. От жучка-импотента, рассеянно ползущего по коре бука. От скукоженной, утомившейся жить и желать желтой розочки.
— Ах, где ты, принц Чарльз! — машинально, глядя на звезды, произнесла я.
И надо же такому случиться — ко мне шагнула довольно высокая фигура. И мне так почему-то захотелось, чтобы эта фигура оказалась именно принцем Чарльзом, что я закрыла глаза, и все дальнейшее проделывала с закрытыми глазами, что, между прочим, не помешало ничему остальному.
— Как вы прекрасны в этом звездном сиянии! — воскликнул приятный баритон.
— Я это знаю, — призналась я смело.
— Вы совершенно особенная женщина, — продолжал ворковать обольстительный мужской баритон. — Хотя бы потому особенная, что ни одна женщина не способна выйти на палубу в пять часов утра, чтобы любоваться звездами и тем более угадать, как меня зовут.
— Так вы и есть принц… Чарльз? — поинтересовалась я, чувствуя, как все мои жилочки и кровеносные сосуды напрягаются и перенапрягаются.
— Положим… принц, — почти уверенно ответили мне. — Но то, что Чарльз, — несомненно.
— А может быть, всего лишь Чарльз Дарвин? — сострила я. — Этот очередной дуралей мужского пола, который решил, что мы все — вчерашние обезьяны и не более того.
— Не беспокойтесь, я значительно моложе, — был ответ.
По обыкновению я принюхалась. Грустно было бы, если мое желание, рассчитанное на раннее утро в Японском море, оказалось бы не созвучно предлагаемому набору запахов.
Но, слава Богу, мой нечаянный принц Чарльз пах мускусом, хорошим вином и чуть-чуть кориандром. Но его подмышки, как я тут же прозорливо предположила, должны были отдавать можжевельником в смеси с ароматом испанского хлеба.
Так оно и оказалось… Но это после, потом. А пока я почувствовала, как мою талию в золотистом, летучем на ходу пеньюаре обхватила пара крепких, уверенных мужских рук… Я услыхала над самым ухом горячий, настойчивый шепот:
— Бросимся в бассейн! Сейчас же!
Я была, признаться, потрясена! Как, как этот внезапный человек догадался, что больше всего моему загоревшемуся телу хочется в воду?!
— А может, сразу в море? — чуть пококетничала, по-прежнему не раскрывая глаз.
— С вами? Готов! — был ответ.
И все-таки он был англичанин. Его выдала английская сдержанность.
— Но постараемся остаться на грани разумного, — сказал он вдруг. Море — ведь это море… можно отстать от парохода.
И это его благоразумие меня ужасно, упоительно разожгло.
— Бросаемся в бассейн не раздеваясь! — скомандовала я.
— Готов! — ответил он по-армейски бодро.
И мы рухнули в воду и лишь потом сообразили, что воды могло и не быть — ночь ведь, вернее, раннее-раннее утро.
Но как он был необыкновенно деятелен в воде, этот благоразумный англичанин! Как исключительно, трогательно предусмотрителен! Он сделал из моей шали чудесный гамак, наполовину утопленный в воде, искусно привязав его к каким-то выступам. В этом гамаке, как оказалось, так замечательно делать большой, содержательный, дерзновенный секс! При этом нам не только не мешал, а даже помогал мой хоть и вымокший, но пеньюар. Его тонкие кружева и шелковистые крошечные пуговицы добавляли в гамму нашего божественного наслаждения какую-то едва уловимую, очаровательную ноту…
