Лилия Беляева - "Новый русский" и американка
Обзор книги Лилия Беляева - "Новый русский" и американка
«НОВЫЙ РУССКИЙ» И АМЕРИКАНКА
Перевод с завирально-американского Лилии Беляевой
Случилось невероятное. Я даже не знала поначалу, что делать — хохотать или биться в истерике. Или взять пистолет и пристрелить его на месте, как собаку.
— Пошла вон! Проваливай! — рявкнул он мне и по существу вытолкнул меня за дверь.
Чего-чего, а такого оскорбительного, унизительного удара судьбы я никак не ожидала! Чтобы какой-то «новый русский» с криминогенным прошлым и грязными пятками… Мне, мне! Во все горло! Как последней шлюхе:
— Пошла вон.
А я ведь не какая-нибудь там папуаска или пигмейка, я — американка! За мной, если хотите, — великая держава и весь её могучий военный потенциал, не говоря уже о массе совершеннейших миксеров, тостеров, «шаттлов», посудомоечных машин, газонокосилок, рефрижераторов, ну и так далее.
И что самое интересное — я ничего не сказала ему в ответ. Только потом, у себя в каюте (дело происходило на русском пароходе, который плыл из Гонконга в Японию), я стала выкрикивать слова, предназначавшиеся этому страшному хаму и наглецу. С женщинами такое происходит сплошь да рядом, как я потом узнала. Самые свои главные, зловещие, великолепные речи они произносят наедине с собой.
И вот что я кричала, изредка отпивая из бокала джин с тоником и яростно топая своими великолепными, дивными, длинными ногами:
— Негодяй! Дерьмо! Импотент ползучий! Чтоб ты сдох! Чтоб у тебя сейчас же отвалился твой поганый, бездарный, отвратный, так и лезущий в глаза член! Да если хочешь знать, любой мужчина, с которым мне хотелось потрахаться, тут же бежал на мой шепот, запах, шелест моих прекрасных белокурых волос! И считал за великую честь оказаться голеньким на общих простынях! А для чего собственно вы и созданы, ничтожные в своей сущности фаллоносители, как не насыщать жаждущее, пылающее, жадное женское тело освежающим, взбадривающим сладострастием, весьма, кстати, полезным с медицинской точки зрения! Ну кто, кто он такой, чтоб пренебречь мной! Дрянь! Ничтожество! Сдохни, сдохни немедленно!
От подступившего отчаяния и беспомощности я даже ударила бокалом об пол, скинула с постели розовую и словно смеющуюся надо мной подушку. Потому что эта подушка как будто уже все-все поняла по-своему и вызнала цену и настоящую причину моего гнева…
Как я очутилась на русском пароходе, который плыл из Гонконга в Японию? Очень просто. Вдруг мне все-все надоело в моей чудесной, изумительной Америке и так захотелось чего-то необыкновенного. Хотя, если подумать, я ведь только четвертый день жила на вилле моей милой тети Элизабет, ещё не успела распаковать чемодан, пахнущий Индией…
Но уж такая я есть — не могу подолгу сидеть в одном месте и глядеть в одно и то же окно на одно и то же несдвигаемое дерево. Правда, в то утро я так и сидела, глядела в окно, отпивала из бело-голубой покорной чашечки какой-то ужасно смирный кофе и вдруг почувствовала небольшое, ещё невнятное жжение, словно бы от подброшенного кем-то уголька, — там, там, в самом укромном, заветном, интригующем, всемогущем, чисто женском местечке… И как спохватилась: «Ну почему, почему я сижу здесь и гляжу на это бестолковое, в сущности уродливое, безногое дерево, в то время когда мир полон движения и чудес! А сколько в нем ещё неопробованных на вкус, запах и цвет мужских особей!»
Мне вдруг почти до слез стало обидно за собственную вялость и нелюбознательность. Подумать только, ну кого, собственно говоря, я, независимая красавица-американка, успела распробовать? Только французов, испанцев, ну, естественно, американцев, итальянцев с юга и с севера, датчан, шведов… Сколько их наберется всего? Ну, не более шестидесяти штук! И это при современных средствах передвижения и неограниченных возможностях вступать в половой контакт (пользуюсь ученым выражением) вполне безбоязненно, так как уж чего-чего, а презервативов и всякого рода контрацептивов цивилизация наштамповала предостаточно.
Кстати, я всюду и везде, в любое время суток, на любом континенте придерживаюсь жестковатых правил безопасного секса и неизменно вожу с собой до сотни презервативов. Так, на всякий случай…
Так вот, я отставила смирную чашечку со смирным кофе в сторонку и едва не завопила от недоумения. В самом деле, ну почему, почему мною ещё не опробован ни один японец, ни один китаец! Да мало ли! А я сижу, кофе пью… Ну, не глупо ли? Ну, не нелепо ли?
А этот тайный, насмешливый, горяченький уголек все жжет и жжет там, в моем самом сокровенном, искусительном, исключительно женском местечке!..
Конечно, я могла бы подхватить того же японца прямо с американского тротуара или шоссе… Но разве это был бы достаточно натуральный японец? Нет, суррогатом мне не хотелось довольствоваться. Мне нужно было почувствовать всесторонне живую, натуральную японскую плоть, а значит, необходимо было очутиться в Японии, на натуральном японском ландшафте с их сакурой и Фудзиямой. Уж такая я есть. А ещё мне вдруг безумно захотелось полакомиться русским. Но чтоб тоже он был не этим сомнительно-русским, что сейчас заполонили Америку как третья волна эмиграции, а чисто-чисто русским Иваном. И, конечно, не где-то в Западной Европе сыскать этого Ивана, а непременно прямо на его русской территории. Я вообще люблю все натуральное, презираю подделки, как вы, конечно, уже догадались.
И тут выпал удачный случай — русский теплоход идет в Японию. Чего же лучше! Так я очутилась в довольно уютной каюте и приготовилась к приключениям. А для начала, естественно, разложила весь свой первоклассный парфюм и принялась подрисовывать свое прелестное личико. Именно, именно прелестное, потому что чего же ханжить, если у меня большие голубые глаза, чуть вздернутый пикантный носик и подбородок с ямочкой. От меня глаз не оторвать. Иногда я вот так сижу у зеркала и смотрю, смотрю на себя, все любуюсь собой — никак не отвернуться…
Вот за этим занятием, когда я чуть удлиняла черным карандашом свою гибкую, атласно-прекрасную бровь, — я вдруг рассмеялась прелестным, грудным, чувственным смехом, потому что увидела на столике японский журнал, а на нем — фото знаменитого Сада камней. Ну, полная нелепость! Лежать там-сям обыкновенные камни, а на скамеечках сидят смирные японцы и завороженным взглядом упираются в эти самые камни. Ну, что может быть идиотичнее! И вот что мне вообразилось… О, не судите меня строго, господа японцы! Ибо человеческому воображению нет преград!
Так вот, я представила себе, что там, среди камней, очутилось мое лучащееся красотой и желанием тело и рядом желтенький, голенький и уже раззадоренный япончик во всеоружии своих мужских доблестей, — тогда бы имело смысл всем этим оцепеневшим от пустопорожнего созерцания зрителям пялиться на эту лужайку с камнями.
Я ещё так подумала — а если бы среди этих камней нам с разгоряченным япончиком оказаться лунной ночью, когда воды изумрудно-золотисты и цветет сакура… И чтоб в руках моего самурайчика поблескивал длинный такой стальной меч… Для начала, чтоб накалились страсти… Потом меч отбрасывается, но, прежде чем впустить доблестного самурая в свои заветные, лучезарные глубины, я непременно трону рукой холодное, опасное лезвие и вздрогну от ужаса и добавочного вожделения.
А он тотчас же отбросит этот страшный, тяжелый символ самурайской доблести, излучающий упоительный сексапильный блеск, в сторону и возьмет в руку свой сугубо личный, живой меч, сверкающий пурпуром огня даже сквозь шлем презерватива, и точным движением руки знакомой с каратэ, воткнет его в мои истомленные, нежные, заинтригованные ножны…
И я так это все ярко представила себе, сидя в каюте возле зеркала, что едва не задохнулась от желания скорее-скорее заполучить япончика! Черт с ним, что пока я на русском теплоходе, но для начала можно пренебречь классическими условиями эксперимента и заняться сексом с японцем на чужой территории. В конце концов кто или что мне мешает повторить эксперимент точно по правилам — там, в Японии? Тем более что мое лоно вспыхнуло помимо воли, и я уже услыхала даже у себя в горле шум бушующего пламени, и как его горячие, жадные язычки лижут изнутри кончики моих грудей, мягчайшую округлость пупочка и даже внутреннюю поверхность коленей. Еесли бы я была где-то одна в пустыне, среди льдов — я бы, конечно, занялась мастурбацией. Но ведь в моем распоряжении целый пароход! Я видела вечером, сколько японцев садилось на него! Следовательно, все будет так, как я хочу.
Выскочила на палубу, под розовые лучи раннего солнца, встала против ветра, кокетливо придерживая рукой свою легкую, широкополую шляпу, а сама через черные очки ощупала всех, кто был вокруг, острым, прямо шпионским глазом. Но, увы, ни одного японца!
На палубе, прислонившись к леерам жидкими старческими животами, стояли всё какие-то законченные дамы и джентльмены довольно плебейского, унылого западноевропейского вида и незнамо зачем глядели в море, которое ничуть не менялось, — всё море и море в небольших, почти без гребешков пены волнишках. Ясно, что мне здесь никак не развернуться. Где же, где же вы, японцы? Я жажду до ломоты в каждом зубе и голеностопе схватить новенькое, экзотичное, сделанное точно в Японии и положить на язык и надкусить… Ах, мы, женщины, так подчас привередливы и непредсказуемы!
